Николай
Константинович Байбаков на протяжении многих десятков лет был одним из
управляющих уже несуществующей страны — Советского Союза.
Он работал
рядом с теми, чьи фамилии наши дети знают только по учебникам истории.
Свою карьеру
он начинал в 30-х годах — инженером-нефтяником, а закончил в 80-х —
заместителем председателя Совета Министров и председателем Госплана СССР.
Он переживал
взлеты и падения, награды и опалу. Сталин
под угрозой расстрела поручал ему ликвидацию краснодарских нефтепромыслов, а
Хрущев — их восстановление.
В Японии на
него было совершено покушение — террорист, сторонник воссоединения Японии с
Курилами, нанес Байбакову несколько ударов самурайским мечом.
К счастью, с
помощью сопровождавшего советскую делегацию губернатора провинции Нагой
злоумышленник был обезврежен.
Сейчас, на
десятом десятке, Байбаков работает в Институте нефти и газа Академии наук.
В
нефтедобыче существует метод Байбакова. По Волге ходит теплоход «Николай
Байбаков». А в 2001 году ему вручили премию «Легенда века»
— Николай
Константинович, мне иногда кажется, что Байбаков был всегда. Когда вы начали
свою деятельность?
— Я пришел в
нефтяную промышленность в 1932 году рядовым инженером, а ушел на пенсию с
поста председателя Госплана СССР в 1985-м, когда мне было 74 года. Да и
после этого я два года работал советником при Совмине СССР
— А почему
нефтянка?
—
Семейная традиция. Я родился в Баку, на нефтяных промыслах братьев Нобель.
Отец мой работал там кузнецом около сорока лет. Семья жила очень скромно, из
двенадцати детей выжили только семеро, и когда я окончил школу в Балаханах,
то поступил в Азербайджанский институт нефтяной промышленности. Товарищи
отца уважительно говорили: «А у Байбака Колька-то в инженеры пошел».
К 1937-му я
уже стал управляющим трестом «Лениннефть». Хотя в тот период мне пришлось из
Баку на время уехать — начались чистки среди хозяйственников, в Азербайджане
они были особенно активны, постоянно то там, то здесь обнаруживали
«вредителей».
А
вредительством могли посчитать любое производственное ЧП, какие бывают даже
у очень хороших руководителей. Многие совершенно невинные люди пострадали.
Тогда за «вредительство» в одночасье сняли и моего начальника треста
Крылова.
Я понимал, что
меня это может коснуться в любой момент, и предпочел уехать на Дальний
Восток, на службу в Красную армию. А когда я в 37-м вернулся в Баку, меня
очень скоро назначили управляющим трестом.
Потом меня
утвердили начальником объединения «Второе
Баку»— так тогда называли новый нефтедобывающий район между Волгой и
Уралом. Потом перевели в Москву, и перед войной я был уже назначен
заместителем наркома топливной промышленности. Было мне тогда 29 лет.
— Николай
Константинович, а что такое метод Байбакова?
— Я
придумал изолировать водоносный слой от нефтеносного, закачивая в скважину
под высоким давлением цемент. Но метод свой не запатентовал, и впоследствии
его переняли на Западе. Теперь он называется методом Скотта
— Почему же не
запатентовали?
—
Тогда не всегда поощряли рационализаторов. Как-то раз секретарь ЦК партии
Азербайджана Багиров собрал молодых нефтяников и обвинил их в том, что они
обирают государство. Мол, страна вас бесплатно выучила, а вы из нее деньги
за свои изобретения тянете. После этого, конечно, нам пришлось от авторства
отказываться и изобретения свои не регистрировать. А в США за нашими
достижениями всегда пристально следили, и в результате многие наши
разработки получили чужую прописку
— Говорят, что
вы были главным ликвидатором нефтепромыслов во время войны?
— В
августе 42-го года меня вызвал Сталин и
говорит: «Товарищ Байбаков, Гитлер сказал, что если он не захватит
кавказскую нефть, он проиграет войну. Поэтому вы должны немедленно вылететь
на Кавказ и будете головой отвечать за состояние нефтяной промышленности от
Краснодара до Баку». Я понял, что он имеет в виду, и спросил: «Кто даст мне
команду, если придется уничтожать промыслы?».
Сталин ответил: «Поезжайте и вместе с
Буденным, командующим Южным фронтом, будете принимать решение. Но имейте в
виду, если вы оставите немцам хоть одну тонну нефти, мы вас расстреляем».
Сделал паузу и добавил: «Товарищ Байбаков, имейте в виду, если вы уничтожите
промыслы, а немец не придет и мы останемся без нефти, то мы вас тоже
расстреляем».
Семен
Михайлович Буденный был, конечно, легендарным героем гражданской войны, но,
к сожалению, в тот период он не всегда адекватно понимал ситуацию. И когда я
потребовал уничтожить промыслы, он стал возражать, ссылаясь на то, что
сможет задержать немцев, хотя на нас наступали танковые части, а у Буденного
превалировала кавалерия. Я Буденному не поверил, сам облетел весь фронт на
своем самолетике и видел, что фронта практически нет: мы везде отступаем.
Пришлось тогда
взять на себя ответственность, без приказа Буденного дать команду уничтожить
скважины. А когда меня разыскал по телефону
Каганович, член военного совета
Южного фронта, и сказал: «Немедленно приступайте к уничтожению промыслов», я
ответил, что уже приступил.
Неожиданно
Каганович раскричался: «Какое вы
имели право, не получив указания штаба фронта, взрывать скважины?» В конце
концов все-таки подтвердил мой приказ, и я вместе со своей командой и
специалистами НКВД продолжил уничтожение.
Высокодебитные
скважины эксплуатировали до самого последнего момента, ведь фронт-то
нуждался в топливе. Так что уничтожали их уже под огнем наступающих немцев.
— А Сталин
действительно мог вас расстрелять?
—
Сталин очень хорошо понимал, что такое
нефть, особенно во время войны. Так что, может, это была просто угроза, а
может, и нет. Но не в угрозе дело. Я очень хорошо почувствовал ту
ответственность, которую на меня возложили.
Ведь
уничтожение нефтепромыслов, да так, чтобы их нельзя было восстановить, —
дело не такое уж простое. В 41-м англичане, уходя с Борнео, тоже хотели
оставить японцев без нефти. Они взорвали вышки, емкости, а скважины забивали
металлом вместе с цементом в бумажных мешках.
Я знал об этом
и проверил английский метод на практике. Мешки почти не разрывались, и
цемент твердел прямо в них. Мы разработали свой метод ликвидации скважин. И
достигли успеха.
А немцам
кавказская нефть была жизненно необходима. Горючего Германии явно не
хватало. Своей нефти у немцев почти не было. 01 июля 1942 года на совещании
в штабе группы армий «Юг» Гитлер сказал: «Если я не получу нефть Майкопа и
Грозного, я должен покончить с этой войной».
Уже после
войны я узнал, что в Германии было уже создано акционерное общество
«Немецкая нефть на Кавказе». А когда Гитлер обжегся на захвате нашей нефти,
он приказал уничтожить с воздуха нефтеперерабатывающие заводы в Грозном, под
ударами «фокке-вульфов» моя группа только чудом уцелела. Я тогда понял:
фюрер не верит больше в возможность успеха.
Может, потому,
что я справился с тем заданием, Сталин и
назначил меня в 44-м наркомом нефтяной промышленности.
— Промыслы так
и погибли навсегда?
—
Немцы почти полгода пытались восстановить Краснодарские промыслы, но нефти
получить не смогли. И когда мы вернулись, нам пришлось бурить новые скважины
рядом с ликвидированными, так как восстановить их было невозможно.
Новые скважины
стали давать нефть уже во время войны.
— Вы лично
сталкивались со всеми советскими генсеками. Что это были за люди?
—
Они все были очень разные.
Сталин был очень крупным государственным
деятелем и очень практичным. При нем мы имели очень высокие темпы роста
нашей экономики — от 10 до 15 процентов в год. Но я не могу ему простить то,
что тысячи специалистов, государственных работников были им уничтожены. С
другой стороны, хозяйственную деятельность он вел лучше всех тех, с кем мне
пришлось работать в последующие годы.
Хрущев прогнал
меня работать в совнархоз, но я ему все равно благодарен: он пошел навстречу
моей просьбе и направил меня в Краснодар, и я пять лет восстанавливал
нефтяную промышленность края. Это была хорошая школа, особенно для будущего
руководства Госпланом СССР, который я возглавлял 22 года.
Хозяйственник
из Хрущева был неудачный, он постоянно реформировал систему управления. То
разгонит министерства, то начнет преобразовывать главки. В хозяйстве была
недопустимая кутерьма. В итоге потеряли рычаги управления народным
хозяйством.
Только после
ухода Хрущева в отставку стало возможным что-то поменять к лучшему.
Курировал тогда хозяйственные вопросы Председатель Совета Министров СССР
Косыгин. Он был очень талантливым
человеком и понимал, что к государственному руководству надо подходить
осторожно, взвешенно.
Понимал, что
страна — это не экспериментальная лаборатория. Он прекрасно знал, какие
отрасли надо развивать в первую очередь, давать им привилегии.
Брежнев в
первые годы на посту генсека был очень энергичен, и работа его была
результативна и плодотворна, но затем в связи с болезнью его активность
значительно снизилась.
Ну а затем для
народного хозяйства начался самый черный и трагический период.
Вместо нас
пришли новые люди, многие из них не имели должного опыта.
Последние 5
лет появился небольшой экономический рост, но очень маленький, мы еле-еле
двигаемся, приватизация оказалась для нас катастрофой, большинство
предприятий не смогли ее пережить.
— А вы
считаете, что в современных условиях государственное планирование экономики
может быть эффективным?
— Безусловно,
об этом свидетельствуют темпы развития экономики бывшего Советского Союза. И
сейчас Китай с численностью населения 1,3 миллиарда человек прекрасно
существует с плановой экономикой. Достаточно сказать, что ежегодный рост
национального дохода за последние 20 лет в Китае составил 8%. Высокими
темпами сейчас развивается Вьетнам, а ведь там тоже централизованная система
планирования и управления.
— Недавно
президент Путин поставил перед премьер-министром Касьяновым задачу тоже
увеличить темпы экономического роста до 8%, но Касьянов считает это
нереальным и утверждает, что предел возможного роста — четыре с небольшим
процента…
— Касьянов
ошибается. Думаю, что у него слабые советники. В 1961—1965 годах прирост
национального дохода в Советском Союзе был около 6,5%. А в 1966—1970 годах,
после начала Косыгинских реформ,
прирост дохода увеличился до 7,8%.
И хотя этот
показатель в последующие годы постепенно снижался, но мы не уступали
развитым капиталистическим странам.
Источник
Газпром
www.pseudology.org
|