М.:  2006. – 464 с. Тираж - 300 экз Юрий Викторович Шапиро Воспоминания о прожитой жизни Часть четвёртая По возвращении в школу меня встретили друзья и мы завертелись в водовороте послевоенной московской жизни. По воле Сталина в школе было введено раздельное обучение. Пользы оно не принесло никакой, а вред нанесло большой. Мальчики, не сдерживаемые присутствием девочек в школе, вели себя разнузданно, женские школы превратились в некое подобие монастыря. Спокойствие нарушалось школьными вечерами и обязательными драками, которыми эти вечера сопровождались. Одной из таких драк мы были обязаны знакомству с Володькой Ключанским. Ключ водился с сретенской шпаной. У него был роман с Женей Михайловой, с которой мы дружили.   Они поссорились и Володька с компанией сретенских оглоедов явился на вечер в 275 школу выяснять с ней отношения. Мы вывели Женьку из школы, проводили её домой и вернулись в школу, где набили морду Володьке и его приятелям. Ключ на следующий день начал обходить наши дома в надежде свести счёты - у меня дома ему не повезло, меня не было дома и его спустил с лестницы мой дядя Шура, быстро разобравшийся в ситуации. История эта имела неожиданный финал - Вовку за какие-то художества выгнали из 281 школы и влюблённая в него Женька кинулась к нам за помощью. Мы пошли к Маклакову, нашему директору, и попросили его принять Ключа в нашу школу. Его направили в наш класс, мы подружились, приняли его в свою компанию. В 10 классе мы с ним рассорились, да так, что несколько лет не разговаривали.   Причина ссоры была серьёзная, Володька не очень хорошо обошёлся с нашей общей любимицей Люсей Тер-Израэлян, по прозвищу Сяпчик. Люся попала в больницу. История эта имела странное продолжение. Через много лет, когда всё это было забыто и быльём поросло, в моём отделении в одной палате оказались Володька и муж Сяпчика. Они, не подозревая о факторе их объединяющем, понравились друг другу, что было неудивительно, Володя был человеком редкого обаяния. Навестившая своего мужа Люся, увидев в одной палате своего мужа и своего обидчика, впала в состояние, потребовавшее моего вмешательства - в своём кабинете я отпаивал её валерьянкой. Всё закончилось мирно, она успокоилась и стала утешать обоих, страдавших от болезней, пациентов. Через несколько лет умер её муж, пару лет тому назад не стало Володи.   Сегодня, почти через 50 лет после окончания школы я могу сказать, что наш класс, вопреки (или в подтверждение, мне судить трудно) утверждениям педагогической науки, встал на тропу добродетели и из нас получились законопослушные (кто бы мог подумать!?) члены общества. Если о судьбе Бори Бронштейна, Глеба Зотова, Юры Голубчина можно было не беспокоиться - учились они хорошо и были способными ребятами, то все остальные внушали серьёзные сомнения.   Кому могло прийти в голову, что ничем не выделявшийся Олег Яркин станет лётчиком испытателем, представителем профессии требующей большого мужества, умения владеть собой в экстремальных ситуациях, или что Володя Свириденков станет, несмотря на тяжёлую болезнь приковавшую его к постели, станет известным психологом, автором многочисленных работ по своей специальности, Витя Тамохин будет преподавать английский язык в ИНЯЗ, е? В том, что Володя Ключанский станет юристом не сомневался никто, но если бы нам сказали, что он станет организатором Учебной программы Центрального Телевидения, мы бы очень удивились…. Володька, стоявший в оппозиции к всем видам начальства, ненавидевший школу всеми фибрами своей души и вдруг учебная программа.... Причём, специалисты утверждают, что он был лучшим из череды пришедших за ним по злой воле Лапина, который не любил его за принципиальность и бескомпромиссность.   Есть над чем призадуматься нашим бывшим школьным учителям. Если бы нашим преподавателям математики Науму Борисовичу и Полине Дмитриевне сказали, что Юрка Шапиро станет хирургом они бы посоветовали его будущим пациентам за километр обходить больницу в которой он работает - они искренно были убеждены в том, что ни к какой работе, требующей умственного напряжения он неспособен. Гриша Нохратян, в школе не блиставший, стал Героем Социалистического труда, работал в КБ Ильюшина. Глеб Зотов стал Главным Конструктором ракетных Систем в крупнейшем ракетном институте, причём Юра и я узнали о этом из фильма, который недавно показывали по Телевидению.   Юра Голубчин защитил диссертацию и стал заведующим лабораторией в ведущем оборонном институте. Володя Ключанский проработав много лет в Прокуратуре, в обществе"Знание" и на Центральном Телевидении стал известным в Москве адвокатом, Витя Бичель - ведущим инженером в оборонном НИИ, Игорь Беспалов - ведущим специалистом в Госплане, Юра Иванов - ответственным сотрудником в Комитете Народного Контроля.   Я смотрю на фотографию нашего выпуска 1948 года - красивые мальчики, полные надежд - и какие трагичные судьбы у многих из них. В 10 классе, при невыясненных обстоятельствах, погиб Володя Фердман, при испытаниях вертолёта разбился Олег Яркин, в командировке в Ташкенте умер Юра Иванов, от тяжёлой болезни умер Витя Бичель, два года тому назад от инфаркта миокарда умер Володя Ключанский, Заболел болезнью Бехтерева и на всю жизнь оказался прикованным к постели Володя Свириденков, во время моего дежурства в больнице трагически погиб Боря Бронштейн, эмигрировал в Америку Лёня Аранович. Узким, очень узким стал наш круг....   Встретившись через 30 лет после окончания школы мы убедились, что высшее образование получили все мы, за исключением Володи Новлянского - он сразу же после окончания школы женился на Галочке Рудиной - нашей школьной учительнице, чем разбил сердце влюблённого в неё преподавателя химии Михаила Михайловича Хализовского. Естественно, что голова его была занята более важными проблемами, тем более, что Галочка сбежала от него на Колыму с новым мужем - в Магадане и Нексикане я встретился с ней и мы несколько часов сидели с ней в школе-интернате, которую она приезжала инспектировать и вспоминали Москву, нашу школу, общих друзей - два москвича заброшенные судьбой за много тысяч километров от своего любимого города..   Говоря о школе и о жизни, нужно добрым словом помянуть наших учителей и в первую очередь Любовь Рафаиловну Кабо - нашу классную руководительницу, которой большинство из нас обязаны теми метаморфозами, которые произошли с нами. Любаша - а именно так мы называем её более полувека, взяла нас голыми руками. Настоящий педагог и хороший психолог она, получив под своё начало нашу буйную вольницу, сумела быстро подобрать ключи к каждому из нас (исключение составляли Юра Иванов и Володя Ключанский). Старше нас на 12 лет, она в душе оставалась нашей ровесницей, ей было интересно с нами, а нам с ней и из этого родилась дружба на всю жизнь.   Мне никогда не забыть задушевные беседы, которые мы вели с ней провожая её после школы домой, причём с ней мы могли с лёгкостью вести с ней разговоры на темы на которые говорить с родителями нам не пришло бы в голову. Любаша учила нас не только литературе, она учила нас жизни.. Прошли годы и мы привели к ней своих детей и моя дочь Катя считает её своим другом. Это стоит многого. Любаша была поверенной в наших сердечных делах, а ведь более важных дел у нас в ту пору не было. Глеб (он был на год старше нас) вёл с ней (как выяснилось через много лет) разговоры исключительно на сексуальные темы. Я не знаю, считала ли его Любаша крупным специалистом по этому вопросу, но когда он спустя год после окончания школы женился, она не удивилась   Тем, что я окончил школу и в конце концов стал человеком, я во многом обязан ей. Наши математики - Наум Борисович Шепер и Полина Дмитриевна Глазунова, как и положено математикам, были людьми строгими и делили мир на две неравные части. К первой, лучшей части принадлежали Боря Бронштейн, Глеб Зотов, Юра Голубчин - к другой все остальные. Я стоял на самой низкой ступени этой социальной лестницы и был обречён на вечное забвение. Мне недоступны были высокие взлёты математической мысли и по их мнению это было очень плохо. Я думаю, что они с облегчением вздохнули, когда я покинул стены 276 школы.   Облегчение это было недолгим, увы - у меня было много последователей в младших классах. Я о них вспоминаю с большой теплотой, они были прекрасными преподавателями, знающими и любящими своё дело и даже в мою бестолковую голову сумели кое-что вложить - но ей богу я не виноват в том, что в нашей семье математические способности унаследовала младшая ветвь - мой дядя Шура и все его дети. Дедушка, блестяще знавший математику и безуспешно пытавшийся втолковать сначала моему отцу, а потом мне математические премудрости, поносил его и меня в одних и тех же выражениях и иначе, чем болванами нас не называл. Но разве это довод для школьного учителя?   С химией у меня были сложные взаимоотношения, почти такие же, как с математикой, ну может быть чуточку лучше. Единственными переэкзаменовками в школе у меня были математика и химия. Правда и в институте мне иногда приходилось совершать второй заход, но это было совсем другое дело - как любили говорить наши студенты, встречаются два умных человека, поговорят друг с другом, выяснят отношения и если один из них дурак, то второй остаётся без стипендии, а это уже дело серьёзное.   Переэкзаменовки я сдал. Михаила Михайловича мы любили, он был добрый и порядочный человек. Нас очень забавляло его соперничество с Володькой Новлянским - Мих. Мих. был влюблён в Галочку Рудину, преподавательницу русского языка, очаровательное существо, только что вылупившееся из института. Любаша порекомендовала Володе брать дополнительные уроки у Галочки. Результат был потрясающим, Володька, как не знал русский язык, так и остался при своём незнании, но зато сразу после окончания школы женился на Галочке. Михаил Михайлович не мог простить Володьке такого нарушения педагогических канонов и так, как наш Ромео химию знал не лучше, чем русский язык и чем знал её я, то сюжеты складывались занятные.   Через много лет Михаил Михайлович лечился у меня в больнице. Он с такой теплотой говорил о нашем классе, помнит всех ребят, с улыбкой вспоминал о наших проказах (с моих сегодняшних позиций о наших диких выходках). Он радуется моим телефонным звонкам, радуется тому, что мы его помним. Он очень одинок, семьи у него никогда не было, и всё своё тепло он отдал нам. Историю преподавал у нас Зиновий Ефимович Гуревич - Зяма. Предмет свой он знал превосходно, хорошо владел речью, класс его любил. Прочитав"Историю дипломатии", я понял откуда Зяма черпал своё вдохновение. К преподаванию он относился неформально, и историю мы знали.   В институте, на первом курсе, основываясь на знаниях полученных в школе, без подготовки я так изложил работу Ленина"Империализм как высшая стадия капитализма", что потом на всех экзаменах по ОМЛ получал пятёрки и на кафедре марксизма-ленинизма слыл одним из самых успевающих студентов. Зяму в разгар борьбы с космополитизмом из школы убрали, но это произошло после того, как мы окончили школу. Через много лет Юра Голубчин и я, отдыхая в Гантиади, решили проветриться и поехали в Сочи, где случайно встретили мою бывшую пассию Лилю Гребенину, которая была руководителем чешской туристической группы. Переводчицей в этой группе была интересная молодая Женщина Аня Рабе, в прошлом жена одного из руководителей чешской компартии, от которого она вскоре после замужества сбежала в Москву. Фамилию его она не называла, но сказала, что он оказался крупной сволочью (Биляк? Индра?).   Мы проводили время вчетвером очень весело. Лиля устроила меня и Юру в гостиницу, куда мы возвращались поздно ночью. У меня и Лили всё было в прошлом, и мы спокойно наслаждались красотами курортного города. Юра, гуляя с Аней по ночному Сочи, влюбился в неё, да так, что узнав о том, что она возвращается в Москву прервал свой отдых и улетел вслед за ней. Аня жила в Москве на Садовой, в доме напротив института им. Склифасовского. Во время нашей встречи в Сочи она завела разговор о школе, расспрашивала нас о наших учителях и очень веселилась, слушая наши рассказы о них. Только вернувшись в Москву и договорившись о встрече с ней, Юрка заподозрил неладное - она жила в том же доме, в котором жил Зиновий Ефимович.   Она оказалась его приёмной дочерью и знала нас по рассказам отчима. Роман, так красиво начавшийся на юге не имел продолжения, у Ани оказалась своя личная жизнь, достаточно запутанная, и для Юры в ней не оказалось места. Ему это стоило нескольких лет переживаний. Несколько дней тому назад от Михаила Михайловича, приезжавшего ко мне в больницу, я узнал о судьбе Зиновия Ефимовича и его близких. Его жена, мать Ани, умерла и спустя несколько лет после её Смерти, он женился на Женщине с двумя взрослыми детьми.   Дети эмигрировали в Америку и вслед за ними уехала их мать и Зиновий Ефимович. Живут они в Чикаго, Зяма переписывается с Михаилом Михайловичем. Аня вышла замуж за известного скульптора, несколько лет тому назад он умер. Дальнейшая судьба Ани мне неизвестна.   Биологию и основы дарвинизма преподавала Лия Борисовна Ощевская, интересная Женщина в позднем бальзаковском возрасте. Мы были для неё мальчишками: десятиклассники, по их нескромным признаниям, бывали у неё дома и, если им можно было верить, проводили там время нескучно. Мы же любили её и перед её уроком хором распевали оду собственного сочинения где припевом служили следующие строки:"Лия ангел, Лия душка, Лия мягче, чем подушка", причём заключение это было чисто умозрительным.   Нашу активную неприязнь вызывала Мария Григорьевна Гринберг, преподавательница немецкого языка. Сухая, озлобленная, желчная, она ненавидела нас, и мы платили ей взаимностью. Жила она в Армянском переулке в старом доме с печным отоплением. Последнее обстоятельство играло не последнюю роль в нашей успеваемости. Если кому либо из нас грозила двойка в четверти по немецкому языку (а мне она грозила всегда), достаточно было напроситься к Марине Григорьевне и наколоть ей дрова, как в журнале появлялась спасительная тройка, а в душах незадачливых болванов на время воцарялось спокойствие.   В 1944 году возвращаясь с фронта в Москву я привёз с собой немецкий журнал, в котором была статья о генерале Власове и его фотография. Я принёс этот журнал в школу, во время перемены его увидела Марина Григорьевна и попросила его почитать. Я дал ей журнал. На следующий день меня вызвали в кабинет к завучу, она показала мне этот журнал и спросила откуда я его взял. Я ей чистосердечно всё рассказал. Она у меня на глазах порвала журнал и заставила дать честное слово, что я никогда и никому..... Слово я дал и нарушил его только сегодня. Наши учителя преподавали нам уроки гражданского мужества - легко себе представить, что могло произойти, если бы делу был дан ход - у меня был шанс начать колымский период своей истории на много лет раньше и в другом качестве.   Астрономию, и одно время физику, преподавал Николай Иванович Скавронский по кличке"Факир. " В прошлом актёр МХАТ, он с одинаковым успехом мог преподавать гинекологию, китайский язык, чёрную магию. Его отличал неимоверный апломб, с которым он возвещал любые Истины. Факир был классным руководителем параллельного класса, который мы не любили - в нём учились способные, но уж чересчур пижонистые, ребята. Достаточно назвать одного Юру Идашкина! В этом классе 13 человек окончили школу с медалями и заслуга"Факира"в этом неоспорима. Наш класс имел одну золотую медаль - но это был Боря Бронштейн!   Много лет тому назад нашу школу перевели в район ВДНХ. Недавно я оперировал Женщину, учительницу - в её истории болезни в графе"Место работы" было написано - 276 школа. Я спросил её, где эта школа находится сейчас и сказал ей, что являюсь выпускником 1948 года. "Рассказывают, что когда-то наша школа была в центре Москвы, но никто не знает, где она помещалась", - сказала она мне. Sic transit gloria mundi..... Более полувека я дружу с Юрой Голубчиным. В школе нас было трое - Глеб, Юра и я. Я не мог сказать, кто из них был ближе мне, мы были единым целым, переживали прекрасный период мальчишеской дружбы. У нас всё было общим - и горести и радости и мы дня не могли прожить друг без друга.   После окончания школы мы расстались - я уехал из Москвы, Юра и Глеб учились в Энергетическом институте, дружба их продолжилась. Глеб очень рано женился - в конце первого курса, довольно быстро обзавёлся потомством и всеми, связанными с этим обстоятельством, заботами. Ему пришлось думать о семье, о заработке, и ему стало не до мальчишеских забав. Я сразу почувствовал это, он перестал мне писать. С Юрой переписка продолжалась все 10 лет моего отсутствия в Москве. Недавно мы были у него в гостях и он показал мне папку в которой хранятся все мои письма, присланные из Сталинабада, Сеймчана, Нексикана. Читать их очень интересно.   И я и Юра женились поздно и никакие семейные заботы над нами не довлели. Обосновавшись в Москве после приезда с Севера, я перезнакомил Юру со всеми своими новыми приятелями, его институтских друзей и знакомить с ними не нужно было, так как они давно были знакомы друг с другом и у нас образовалась одна большая компания, куда входили Кассили, сёстры Готлиб с их мужьями, Шурочка Райхман, Мариночка Загорянская. Мой детский друг Лёня Каплун учившийся в военной академии влюбился в Мариночку, они поженились - в общем мы жили очень весело. Ребята и девочки были чудесными и дружба с ними сохранилась на всю жизнь   Но при всём этом я всегда знал, что самый близкий и любимый друг у меня Юра. Жизнь очень точно расставила акценты - я сохранил со всеми своими друзьями прекрасные отношения, мы все готовы в любую минуту прийти друг другу на помощь, если она потребуется, но настоящая привязанность у меня сохранилась к Юре. Он для меня ближе брата, и эта близость проверена более, чем полувеком. Мало я знаю людей честнее и благороднее Юры, счастлив тем, что дружат наши дети. Глеб прожил сложную жизнь, стал крупным специалистом, усыпан орденами. У него сын и дочь, внуки. С Милой он прожил 48 лет. Видимся мы редко, больше перезваниваемся. Объединяет нас любовь к Любаше. Бросается клич (к сожалению не так часто, как хотелось бы) и мы едем к нашей"училке", которая всегда рада нам и мы оказываемся в нашей далёкой юности и предаёмся воспоминаниям.   После возвращения в Москву и моей женитьбы, я и моя семья очень сдружились с Витей Бичелем и его семейством. В школе Витя Бичель и Лёня Аранович сидели на одной парте. Здоровые увальни, самые сильные и самые добродушные ребята в классе, они дружили и вместе озорничали. Однажды на уроке основ дарвинизма после того, как Лия Борисовна впорхнула в класс и села за учительский стол, первая парта с сидящими на ней Бичелем и Арановичем внезапно поехала к двери, а за ними поехал и весь ряд, преградив перепуганной Лиечке путь к отступлению. В этот момент звучал припев посвящённого ей хорала. Лия Борисовна сидела ни жива, ни мертва. Порыв этот не был спланирован и возник внезапно.   В 10 классе Витя нашёл себе подружку - Адель, привёл её на вечер в школу и спустя несколько лет женился на ней. Она родила ему двух красавиц дочерей, прожила с ним счастливую жизнь до его безвременной кончины и хранит о нём память уже более 20 лет. На её дочери Татьяне женился Серёжа Ястржембский, пресс-секретарь президента, у Адели 4 внука. И тоска - по Виктору. Лёня Аранович в 10 классе влюбился в Юрину соседку Наташу Кононову. И она в него - на всю жизнь. Поссорились они из - за какой-то чепухи, и жизненные пути их разошлись. Лёня женился, Наташа вышла замуж, у них взрослые дети и внуки, но Наташка бледнеет услышав о Лёньке, Лёнька краснеет услышав о Наташке. Ох уж эта школьная любовь! Она наложила отпечаток на жизнь многих из нас - пожалуй только Глеб и Виктор женились на своих школьных подружках, у всех остальных она окончилась ничем, но память о ней прошла красной нитью через всю нашу жизнь и очень дорога нам.   Володя Ключанский вопреки общей нашей уверенности в том, что он женится на Женьке Михайловой, с которой он дружил несколько лет, женился на Марине Смирновой, дочери расстрелянного Председателя Верховного Суда, что по тем временам было актом гражданского мужества - учился он в это время в юридическом институте, и это не могло не сказаться на его карьере. Володя наплевал на карьеру и взамен получил чудесную жену. Всю свою жизнь она посвятила Володе, он тяжело болел, и она была ему и женой и нянькой.   В школе мы поссорились с ним. Приехав в Москву с Севера я услышал от Абеля Исааковича Старцева, что он поддерживает с Володей дружеские отношения, добавив при этом, что человек он хороший. Я встретился с Володей и убедился в том, что Абель Исаакович прав. С той поры и до Володиной Смерти у меня сохранились с ним хорошие отношения.   Витя Тамохин остался холостяком. Он преподает английский язык и после Смерти тётушки, воспитавшей его, живёт один, воздавая должное прекрасному полу, но не позволяя его представительницам заявлять на него какие либо права. У него есть некоторые странности, но при этом он был и остаётся хорошим товарищем, добрым и отзывчивым. Юра Иванов сделал стремительную партийную карьеру, прервавшуюся внезапной Смертью в Ташкенте. В жаркий день он решил искупаться в очень холодной воде арыка, протекающего через весь город, в воде у него наступил паралич сердца.   Радий Мухин, окончивший экономический факультет ВГИК, работает на Мосфильме, обрюзг, любит выпить.... Андрей Зайцев работает в КБ Челомея, Володя Зворыкин доцент в МВТУ. Однажды, это было в 9 классе, перед вечером в 275 школе, мы зашли в магазин на Кировской, купили несколько бутылок вина и, за неимением лучшего помещения, распили их в туалете нашей школы. За этим занятием нас застукал наш директор. Он привёл нас в свой кабинет, переписал и при нас позвонил завучу женской школы и предупредил её, что на вечер в её школу придут пьяные ребята. Были приняты меры, в женской школе закрыли двери, но мы выставили окно в женском туалете, к счастью пустом в это время и проникли в школу. В этот вечер девочки пригласили"спецов" - воспитанников авиационной спецшколы. Их дружно ненавидела мужская половина школьной Москвы - ещё бы, они ходили в форме, с погонами и девочки млели от одного их внешнего вида.   При нашем появлении в зале кому-то из них дали по шее и Белла Сауловна, завуч, памятуя о звонке нашего директора, решила, что они и есть нарушители спокойствия. Она попросила нас навести порядок и удалить"спецов" из зала, что мы с большим удовольствием сделали. ".Как они прошли в зал?", - вопросила директор школы Мария Лаврентьевна. "Через нижний туалет", - ответила Белла Сауловна. Нужно ли говорить какими героями выглядели мы в глазах девочек, видевших, как наша компания с независимым видом выходила из женского туалета.   Сильные страсти потрясали школьную жизнь и вносили разнообразие в её монотонное течение. Однажды, весенним утром, направляясь на занятия, учащиеся наших двух школ могли лицезреть на балконе дома на улице Мархлевского, десятиклассницу Милку Кунину рядом с легендарным вратарём московского"Динамо" Алексеем Хомичем. Хомич был в махровом халате, стоял обняв Милку за талию и на лице его было написано полнейшее удовлетворение. Девочки ахали, мальчики завидовали. Милку в тот же день исключили из школы.   Наш класс не был старшим в школе. Впереди были десятиклассники, среди них были интересные, способные ребята - Саша Погодин, Саша Малаев, Лелька Глязер, Лёка Добровицкий, Дима Левинсон. Естественно, что элита 275 школы - Юля и Лира Заколодкины, Ирана Казакова, Галя Усватова отдавали им предпочтение и не обращали внимания на нас. Это было обидно. Конечно, мы совершали набеги на территорию десятиклассников, но без особого успеха. И лишь перейдя в 10 класс мы завладели сердцами 275 школы. В этот вечер произошло событие изменившее мою жизнь - я влюбился в Женьку.   На вечерах самой волнующей частью были танцы. Лучшими танцорами в школе были Юра Голубчин, Юра Иванов и Володя Ключанский. Я танцевал плохо, девочек из-за этого не приглашал и поэтому слыл гордецом. Но под влиянием винных паров и находясь в состоянии эйфории после геройского проникновения в школу, я решился и подошёл к стоявшим в стороне трём девушкам и пригласил одну из них танцевать. Мы были знакомы, и я никогда не обращал на неё никакого внимания. Танцуя она подняла на меня глаза и на многие годы я не мог забыть этот взгляд. Женька была красива, невысокого роста, у неё была прелестная фигура, пышные волосы. Но самым удивительным в ней были глаза - огромные, сияющие.   После вечера мы вчетвером - Женя, её подруги Софа и Люся и я отправились гулять по Москве. Женька дичилась, причину я понял потом - она немного побаивалась меня, репутация у меня была неважная - хулиганистый, в одной компании с Володькой Ключанским, опять же в школу проник через окно в женском туалете. Я молол какие-то глупости вроде того, что иногда неплохо и выпить, помню, что это ей не понравилось. От этого она мне понравилась ещё больше. У меня возникло чувство не покидавшее меня много лет, что её нужно защищать от всего и всех.   Женька смеясь говорила мне - я робкая, нежная и тревожная, и это была чистая Правда. Женька была умница, ироничная, постоянно подтрунивала надо мной. А я был влюблён. Эта девочка завладела всеми моими мыслями. Фамилия её, Вейсброд, была известна в Москве. Дед её был профессором, хирургом, личным врачом Ленина, его именем была названа 2 Градская больница в Москве. В разгар антисемитской кампании 1952 года вопрос с нетрадиционным для России именем был решён радикально - 1-ю Градскую больницу объединили с 2-й Градской и имя Вейсброда навсегда исчезло с больничной вывески.   Я начал ей звонить, вечерами мы гуляли по Москве и говорили, говорили, говорили..... Эта удивительная радость узнавания друг друга.... Конечно же, Женька сразу поняла, что я влюблён в неё. Да и не понять это было невозможно, я пропадал у неё целыми днями. Она жила в доме 11 по улице Мархлевского, на третьем этаже, в квартире, которая когда-то принадлежала её деду. У неё были сложные отношения с отцом - мама её умерла в родах и Женю вырастила тётка Екатерина Львовна, обожавшая её, Женя жила с ней в одной комнате. У отца бывали Женщины, часто меняющиеся, и она переживала из-за этого. Отец жил в этой же квартире в другой комнате, куда Женьке пришлось переехать после Смерти Екатерины Львовны, отчего жизнь её ещё более осложнилась. Но это произошло после моего отъезда из Москвы, А пока, когда я приходил, Екатерина Львовна деликатно удалялась, и мы оставались вдвоём.   Женька устраивалась на своей кушетке в своей любимой позе - свернувшись калачиком, я усаживался рядом на скамеечке, и мы часами говорили обо всём на свете до тех пор, пока она не выставляла меня - ведь и заниматься нужно было, в отличие от меня к учёбе она относилась серьёзно. Летом у меня были две переэкзаменовки, по математике и химии, и я три раза в неделю ездил в Загорянку к Науму, заниматься. Переэкзаменовки я сдал, зато провалился на вступительных экзаменах в Ленинградское Военно-Морское Подготовительное училище.   История этой попытки интересна сама по себе. После пребывания в армии мозги мои вывихнулись и я бредил военной службой. Однажды на улице я увидел курсанта Ленинградского Военно-Морского Подготовительного Училища. Училище это было единственным в стране, туда принимали юношей после окончания 9 класса. Выпускники его автоматически зачислялись в любое Высшее Военно-Морское Училище. Признаюсь, я мало что знал о профессии морского офицера, романтика морских просторов была мне чужда, хотя бы потому, что моря я не видел. Но форма…   Я подал документы в военкомат и стал ждать вызова на экзамены. Экзамены предстояли серьёзные и как раз по тем предметам в которых я не был силён. Математика, физика, химия … Тайные надежды я возлагал на нашего родственника - полковника Иосифа Исаевича Розовского, начальника кафедры физики Высшего Военно-Морского Училища им. Фрунзе. Иосиф Исаевич понимал, что я болван, но в душе он надеялся на то, что внук Михаила Флориановича Шапиро, известного своими математическими способностями, унаследовал хоть что-то от своего деда.   Первые два экзамена - сочинение и литературу и русский язык я сдал на пять. Иосиф Исаевич решил, что наследственность возьмёт своё, но я быстро убедил его в обратном. Математику я сдал на три, что для меня само по себе было подвигом, но на экзамене по физике я получил двойку. Экзамен я сдавал ассистенту Иосифа Исаевича и когда-тот спросил у экзаменатора, почему он не повысил мне оценку, как обещал, он ответил, что поступил так, как обещал - завысил мне оценку на единицу.   На этом моя военно-морская карьера бесславно закончилась и я с позором отбыл в Москву. История эта имела своё продолжение. Через несколько лет, став студентом Сталинабадского Медицинского института, я возвращался в Сталинабад после летних каникул. В поезде я познакомился с симпатичными ребятами - курсантами Высшего Военно-Морского Училища им. Фрунзе. Чёрт меня дёрнул за язык рассказать им историю моего неудачного поступления в подготовительное училище и сказать при этом, что я родственник полковника Розовского.   Меня чуть не выкинули из поезда, ибо всех будущих адмиралов и капитанов первого ранга вышедших из стен этого лучшего и старейшего училища объединяла ненависть к"Довеску", ибо таково было прозвище Иосифа Исаевича, полученное за необычайное строение черепа - его огромный лоб состоял как бы из двух половинок в одной из которых по единодушному мнению и находилась та часть его мозга, которая создала ему такую дурную славу - нелюбовь к бездельникам, ненависть к всем незнающим физику, бескомпромиссность на экзаменах.   Как ни странно, будущие флотоводцы оказались интуитивно подкованными в нейрофизиологии - часть мозга, управляющая поведенческими процессами человека находится как раз в лобной доле. Я вернулся в Москву и т.к. Женька ещё не приехала уехал в Малаховку, где отец и Зина снимали дачу. Там я запоем читал"Сагу о Форсайтах" находя в переживаниях некоторых героев отзвуки своих собственных чувств.   Вскоре приехала Женька, мы встретились, и я в первый же вечер признался ей в любви. Мы были детьми, в своих помыслах дальше платонических отношений я не шёл и такими они оставались всё то время, которое мы были вместе. Подошёл февраль месяц и из- за какого то пустяка мы поссорились. Вечером, после выяснения отношений, я побродив по вечерней Москве, пришёл домой. В эту ночь арестовали отца, через десять дней мать, вся моя жизнь рухнула и Женьке я не звонил. Позвонил ей я в середине марта, она не захотела разговаривать со мной и бросила трубку. Я оскорбился и больше ей не звонил. Слишком многое на меня свалилось, отец и мать в тюрьме, бабушка больна, Женька меня знать не хочет - было от чего прийти в отчаяние. Изредка я встречал её на улице, мы здоровались, но не разговаривали. Подошли и прошли выпускные экзамены, я не поступил в Медицинский институт, поступил в Сталинабадский и за два часа до отъезда пришёл к ней домой - попрощаться. Встретила она меня холодно, писать запретила, сказала, что отвечать мне не будет. И не отвечала - все 10 лет, что я учился в Сталинабаде и работал на Колыме. Мы встречались во время летних каникул, но встречи эти были мимолётными. Из-за неё я совершил самый идиотский поступок в своей жизни.   В январе 1953 года, в разгар"дела врачей" я, сдав досрочно зимнюю сессию, без билета, без денег и без тёплой одежды уехал в Москву. После многих приключений я добрался до Москвы и узнав, что Женька ушла на вечер в 275 школу, пошёл туда. Увидев меня и услышав, что я приехал повидать её, она сказала, что дуракам закон не писан, в чём безусловно была права. Я помню, как пару дней спустя я шёл по Сретенке к Глебу, и меня остановили два милиционера, проверяли документы. Когда они вернули мне мой студенческий билет я спросил, могу ли я быть свободным. "Пока можете"ответил один из них. У меня мороз продрал по коже.   Встретились мы с ней в апреле 1958 года, после моего возвращения с Севера. Встретились мы тепло и сердечно, но я понял, что все эти годы я любил девочку, танцевавшую со мной на школьном вечере в далёком 1947 году, встретились же мы совершенно другими, взрослыми людьми. Через год Женя вышла замуж, у неё родилась дочь Катя. Мы встречались иногда, перезванивались. Вскоре я женился, и у меня тоже родилась Катя, дети росли, выросли, мы старели. В последний раз я видел Женю в октябре 1981 года, она позвонила мне на работу и попросила проводить её (мы работали рядом - я на Госпитальной площади, она на Лефортовской). Она похудела, выглядела больной. На вопрос, что с ней случилось она сказала, что не хочет говорить о этом. Я проводил её на Сивцев Вражек, в правительственную поликлинику, где она лечилась. Я не думал, прощаясь с ней, что вижу её в последний раз. В конце декабря мне позвонила Катя, её дочь и сказала, что Женя умирает, у неё рак и спасти её нельзя. Она умерла 7 января 1982 года, не дожив до 52 лет. Вот и вся история моей юношеской любви, питаемой фантазиями, романтичной, память о которой мне дорога.   Иногда я прихожу во двор моего старого дома на Кировской. Никого из живших там, кроме меня и Женечки Бадановой, нет в живых. Я иду по Боброву переулку. В этом доме жил Серёжа Гинзбург, напротив Володя Фердман и Лёка Добровицкий. Сворачиваю на улицу Мархлевского, в глубине двора 275 школа. Вот балкон, на котором после беспутно проведенной ночи, в обнимку стояли Милка Кунина и Алексей Хомич... Вот дом в котором жила Женя, у этого парадного я провёл в ожидании её много часов. На третьем этаже жили Фира Райцесс и Галя Усватова... Никого из них нет в живых. Призраки, призраки далёкого прошлого...   Вот дом Ягоды. Он много раз менял своих обитателей, одних расстреливали, на их место приходили другие. В нём жил Деканозов, глава шпионского ведомства, расстрелянный вместе с Берия, Начальник Гулага Наседкин - часто идя мимо этого дома в школу мы видели одну и ту же сцену - он выходит из подъезда и к нему бросается Женщина, держа в руке и протягивая ему письмо - прошение за сына, мужа.... К ней устремляется охрана, Наседкин милостиво кивает головой, охранник берёт письмо, Наседкин садится в машину.   В этом же доме жил генерал Судоплатов, начальник смертного отдела МГБ, организатор убийства Троцкого. В квартире на первом этаже жил Юра Спектор, учившийся в нашей школе, его отец, полковник МГБ, был заместителем начальника секретариата МГБ, в годы Войны он был начальником управления контрразведки Северного флота. Юра умер молодым от тяжёлой болезни сердца, оставив жену - красавицу Милу Макарову и маленького сына. Призраки, призраки...   Вот здание нашей школы - сейчас в нём какое то милицейское учреждение. 50 лет тому назад из этого подъезда мы шагнули в жизнь. В этом доме жили Юра Голубчин, Наташа Кононова, Люба Орлова… Я поворачиваю обратно... До следующей встречи, моя юность.   Приближающиеся экзамены на аттестат зрелости пугали меня. Во первых их было много, во вторых у меня были проблемы с математикой, физикой, химией и немецким языком. Я не боялся экзамена по литературе и русскому языку и сочинения. В то время это были профилирующие предметы. Предприимчивые родители кандидатов в медалисты звонили ранним утром в день экзамена в Владивосток и узнавали темы сочинений, в РСФСР они были едиными.   Я выбрал свободную тему -"Всемирной надеждою стала Советская наша страна", и написал два сочинения, одно на черновике, который я сдал не переписывая его набело, и второе, по которому я сдал черновик и переписанное набело. За оба сочинения я получил по пятёрке и теоретически мог претендовать на медаль. Через четыре дня мы писали экзаменационную работу по математике. Я сидел рядом с Глебом и писали мы разные варианты. Глеб быстро справился с своим вариантом и решил мой. Я переписал его слово в слово и получил тройку, Глеб получил пятёрку. После экзамена нас попросили убрать зал и на учительском столе я нашёл список получивших пятёрки по сочинению, который дали перед экзаменом Науму Борисовичу. Рукой Наума моя фамилия была вычеркнута. Я сдал на пятёрки русский язык и литературу, историю, географию, основы дарвинизма, на четвёрку физику. По всем остальным предметам я получил тройки. Класс наш прошёл экзамены без потерь.   20 июля был выпускной вечер. Прошёл он очень торжественно, было сказано много тёплых слов в адрес наших учителей и школы и много благих пожеланий в наш адрес. По Московской традиции после вечера мы, вместе с учителями и приглашёнными девочками, отправились на Красную площадь, гуляли по Кремлёвской набережной. Расстались мы в 6 часов утра у входа в метро"Площадь Дзержинского. " На душе у меня было смутно. Окончился один период в моей жизни, начинался другой, к которому я был плохо подготовлен. Родители были в тюрьме, и будущее их было неопределённо. Средств к существованию у нас практически не было. В случае провала на вступительных экзаменах в институт осенью меня должны были призвать в армию и тогда прощай мечта о высшем образовании. Кроме всего прочего у меня не было чёткого представления о том, куда я должен подавать документы. Правда, выбор был невелик.   В технический вуз путь мне был заказан, в гуманитарный идти не хотелось. В конце концов после долгих раздумий я решил подать документы в Медицинский институт - всё-таки я вырос в медицинской среде и имел весьма смутное представление о деле, которым решил заняться. Должен честно признаться - это было не страстное желание посвятить себя медицине, решение это было вынужденным. По свойственному мне в те годы легкомыслию мой разрыв с Женькой занимал мои мысли больше, чем неминуемый провал на экзаменах. Чёрт меня понёс не куда-нибудь, а в Первый Медицинский институт, наиболее престижный в Москве, с наибольшим конкурсом.   Нужно было сдать четыре экзамена - сочинение, русский устный и литературу, химию и физику. Призрачная надежда у меня была, я был участником Войны и должен был проходить вне конкурса. Первые два экзамена я сдал на пятёрки. На экзамене по физике я со страха придумал новую схему электрического звонка и поражённый преподаватель поставил мне тройку. Тройку я получил и по химии и с 16 очками пошёл на комиссию по зачислению.   Сюрпризы начались едва я переступил порог комнаты, где заседала комиссия. Директор института Б. Д. Петров, открыв папку с моими документами сказал, что он не понимает, как меня без аттестата зрелости допустили к экзаменам, и не дав мне открыть рот выставил меня за дверь. Что было делать? Я пошёл в Министерство Здравоохранения СССР, где имелась конфликтная комиссия и подал туда заявление. На следующий день я пришёл на заседание комиссии. Присутствовавший там Б. Д. Петров забрал папку с моими документами и сказал, что он решит вопрос со мной в институте. В институте он заявил мне, что по возрасту я не мог быть участником Войны и что, следовательно, я не прошёл по конкурсу. Круг замкнулся, я получил первый урок.   Было это в день похорон Жданова, и центр Москвы был перекрыт. Домой я попал только вечером. Пришёл Юра и сказал, что его отец может устроить меня в торфяной институт - прибежище всех московских бездельников и неудачников. Я отказался.   Наутро я пошёл в Министерство здравоохранения, по наивности своей я решил, что должен искать Правду. В коридоре министерства я обратил внимание на высокого мужчину с бабьим лицом около которого толпились ребята и девушки. Я подошёл и спросил, что дают? Оказалось, что это директор Сталинабадского медицинского института у которого большой недобор (бывает же такое!?), и что он предлагает желающим поступить в его институт. "А где находится Сталинабад?", - поинтересовался я. Узнав, что он находится в Таджикистане, я написал заявление и отдал его ему вместе с своими документами, он тут же выдал мне справку о том, что я являюсь студентом первого курса Сталинабадского медицинского института.   Отъезд был назначен на завтра и мне нужно было проделать множество дел. Я поехал в Мамонтовку, где у Бадановых жила бабушка. Понимая, что меня начнут отговаривать, я в телеграфном стиле сообщил, что зачислен в институт и, что уезжаю на следующий день. Не дав никому опомниться, я распрощался со всеми и уехал в Москву.   Наутро мне предстояло сняться с учёта в райкоме комсомола, собрать вещи, проститься с ребятами. Прощание с Женькой я отложил на вечер, перед самым отъездом на вокзал. Поезд уходил в 23 часа. Вечером у меня на Кировской собрались ребята, которые стали меня отговаривать от этого, как выразился Глеб, безрассудства. Глеб вывалил из чемодана мои вещи, но Любаша распорядилась прекратить дурацкую болтовню, вещи собрать в чемодан, и Юрку на поезд проводить.   Вещи собрали, а я побежал к Женьке. Прощание с ней было коротким по времени, суровым по существу. Мы поехали на Казанский вокзал. У первого вагона стояла группа юношей и девушек окружившая Сутулова - директора института. Оказалось, что все они - новоявленные студенты первого курса, не поступившие в московские вузы, уезжающие, как и я в Сталинабад. Я перезнакомился со всеми, расцеловался с ребятами и с Любашей, забрался в вагон, залез на третью полку. Поезд тронулся.   Невесёлые мысли бродили в моей голове. Родители едут в Ссылку, неведомо куда, в Москве я оставляю всех, кого люблю. Денег у меня было 300 рублей, и полная неясность в финансовом положении на будущее время. Начиналась новая жизнь и в ней я должен был доказать, чего я стою. Сам я свои шансы оценивал невысоко Оглавление   www. pseudology. org