1995 Попцов, Олег Максимович Хроника времён "царя Бориса" Глава 18. Горячий сентябрь Танец огня   18 июля следует считать днем политической сенсации - Президент подписывает указ об освобождении Баранникова с поста министра государственной безопасности. Формулировка расплывчатая: "за нарушение этических норм и утрату контроля за действиями российских погранвойск на таджикско-афганской границе". Чуть позже от своих обязанностей будет освобожден заместитель министра внутренних дел Дунаев. Очевидным поводом увольнения Баранникова послужили материалы, которыми располагала межведомственная комиссия по борьбе с коррупцией. Материалы, собранные и систематизированные все тем же Якубовским. В этих материалах были задокументированы значительные суммы, истраченные на подарки, преподнесенные жене Баранникова. Уже нет сомнения - политическая ось "Генеральный прокурор Степанков - министр безопасности Баранников вице-президент Руцкой - Председатель Верховного Совета Хасбулатов" существует. Межведомственная комиссия, созданная по решению Президента, изолируется как со стороны прокуратуры (которая контролируется Верховным Советом), так и со стороны Министерства безопасности. Баранников опасается разоблачительных документов, которые могут попасть в руки Макарова. Тем не менее документы попадают в комиссию и ложатся на стол Президента. Во всех странах мира шеф ведомства безопасности - доверенное лицо, ближе, чем кто-либо, находящееся к главе Государства. Баранников не составлял исключения. Ельцин доверял ему полностью. Ориентируясь на расположенность Президента к министру безопасности, доверял ему и премьер, хотя их отношения можно считать чисто деловыми. Президент тяжело переживает неверность министра безопасности. Реакцию оппозиции на освобождение Баранникова от должности можно назвать яростной. Обвинения, обличения одни и те же. "Президент окружил себя мафией (имеются в виду Макаров, Якубовский). Он на грани инсульта. Радикальными Демократами захвачен Кремль. Рукой Президента водят Полторанин, Филатов, Гайдар, Чубайс". Примерно так высказывался Геннадий Зюганов в тот жаркий летний день. Потом подумал и с ещё большим ожесточением стал объяснять свою мысль: - Президент не способен управлять страной. Он представляет для всех нас опасность. Он убирает из своего окружения умеренных, нормальных людей сначала Скокова, теперь Баранникова. Беспокойство лидера РКП и правомерно, и объяснимо. Во-первых, невыдуманность сведений о том, что Баранников вел двойную игру, которую в случае дезавуирования своих действий был Намерен преподнести как поиски примирения ветвей Власти. Во-вторых, Баранников, будучи тесно связан с оппозицией, рассчитывал в случае поражения Президента остаться на плаву. В-третьих, появление человека по фамилии Бернштейн, агента двух, а возможно, и трех зарубежных спецслужб, создающего на всей территории бывшего Союза сеть совместных предприятий, нацеленных на вывоз сырья, ценных металлов, золота и, как понимает любой здравомыслящий человек, нацеленных не только на это, нельзя считать случайным. Именно в этот период фамилия Бернштейна, да и сам он, попеременно тасуясь с Якубовским, появляется на телеэкранах и на газетных страницах. Бернштейн - частый гость на даче Баранникова. Ещё до этого Баранников пытается вовлечь в этот замкнутый круг Шумейко. Там же, на своей даче, он знакомит Шумейко с Бернштейном. В какой-то момент Шумейко почувствовал неладное и раньше времени покинул застолье. Одиозный Якубовский уже успел поработать в Генеральной прокуратуре, а затем в правительстве. И там и там в качестве помощника самых высоких должностных лиц, проще говоря, порученца по особо важным заданиям. И это все в возрасте 27 лет. Владимир Шумейко о своем знакомстве с этим человеком рассказывает так: - Меня познакомили с Якубовским случайно. После того как я перешел с должности заместителя Председателя Верховного Совета на пост вице-премьера, я оказался в положении лимитчика. Никого в Москве не знаю, а формировать собственный Аппарат надо. Там, в Верховном Совете, правительству Гайдара я был нужен, а здесь, по сути, изгой. У них уже сбитая команда, а тут - нате вам, Президент преподносит сюрприз и подсовывает Шумейко. У всех один вопрос - зачем? Сижу не поймешь где - ни кабинета, ни телефонов. А срок Указа Президента о моем назначении как бы истекает. К положенным дню и часу я, судя по всему, не приступлю к работе. Руководитель правительственного Аппарата Головков практически ничего не делает. Он их человек. И вот тогда мне порекомендовали Якубовского. Я взял его в качестве своего внештатного помощника. Помню наш разговор. Я спросил его: "Справедливы ли Слухи, что для вас не существует невозможных дел?" Якубовский, ничуть не смущаясь, отвечает: "Справедливы!" В таком случае я ему называю номер кабинета, этаж. Там сидел один высокий чиновник из старой гвардии. Когда я попросил его освободить кабинет, он засмеялся и не без наглой уверенности заявил: "Вас, уважаемый Владимир Филиппович, снимут или переведут, не исключено, что вы все подадите в отставку, а я как сидел в этом кабинете, так и буду сидеть". Все это я рассказал Якубовскому, попросив его действовать осторожно. Мне не хотелось никаких осложнений, скандалов. "Задачка простая, - говорю я ему, - завтра истекает срок президентского Указа и я должен сидеть в том самом кабинете. К этому времени кабинет должен быть обставлен мебелью, оснащен связью. Короче, стать нормальным кабинетом вице-премьера". Разговор у нас происходит днем, накануне, а въехать в новый кабинет я должен завтра к девяти утра. Приезжаю на следующий день к десяти. Невероятно - все стоит, все работает, скандалиста, моего предшественника по кабинету, и след простыл. Вы спрашиваете, что из себя представляет Якубовский? Его наглость не имеет степеней. Это тот случай, когда наглость, самонадеянность и самоуверенность позволительно назвать талантом. Я, не скрою, ведь и сам нагловат, но такого класса я ещё не видел. - Вы его боитесь? Я слышал, он возвращается. На этот вопрос вице-премьер мне не ответил - его внезапно вызвал Черномырдин. Не хотел отвечать односложно: да или нет, а на более подробный разговор времени действительно не было. Потом интересы разошлись. Члены межведомственной комиссии совершили рейды в Швейцарию, Канаду и разжились компрометирующими материалами на Руцкого и Баранникова у того же Якубовского. Деятельность межведомственной комиссии по борьбе с коррупцией, череду разоблачений и Намеков на разоблачения, последовавших за этим, можно считать ещё одной краской непростого лета 1993 года. В августе парламент заседал в вялом режиме. Верховный Совет оказался не готовым к столь спонтанным решениям своего руководства - сделать работу ВС перманентной. насроенный на каникулы Аппарат не располагал необходимыми запасами проектов будущих законов. Правительственные разработки были отвергнуты с порога. На создание своих собственных необходимо время. Хранилище законодательной мысли оказалось пустым. Августовский период Верховного Совета можно охарактеризовать одной фразой: парламент сторожил Президента. После 91-го года август - месяц меченый. В августе густеют предчувствия, все чего-то ждут, пророчествуют. Нынешний август из той же серии - что-то должно случиться. Владимир Исаков - председатель парламентского комитета по конституционному законодательству - исключает возможность принятия новой Конституции. Вместо этого он предлагает более двадцати поправок к существующей. Одна из них дает право съезду "по собственному усмотрению решать любой вопрос в пределах Российской Федерации". Суть остальных отныне и навсегда всевластие парламента. По признанию средств массовой Информации, в случае принятия данного проекта "самодержавие парламента станет конституционным". Чуть раньше, при вручении верительных грамот послам ряда стран, Президент как бы проговаривается и прогнозирует горячий сентябрь. Предгрозовые приметы налицо. Активизировался Союз офицеров. Его представители Намерены посетить воинские части в Поволжье. Интересная деталь: Союз офицеров создавался в 1988-1989 годах как общественный клуб при военной академии им. Ленина. 17 августа Прокуратура России предупреждает Фронт национального спасения о незаконности призывов "к началу национально-освободительной борьбы в России". Министру юстиции предлагается сверить устав организации с её заявлениями. 19 августа Президент проводит пресс-конференцию. Два года после августовских событий 91-го года. Ельцин обвиняет, Намекает, предупреждает. "Я перед выбором, - говорит Президент, - либо реализовать волю Народа, выраженную на апрельском референдуме, либо позволить Верховному Совету дестабилизировать обстановку в Обществе". После недолгого отдыха Ельцин хорошо выглядит, никаких Намеков на недомогание. Говорит он очень спокойно, но жестко и внушительно. Президент считает, что Белый дом превратился в оплот реакции. Фраза о "горячем сентябре" находит свое повторение. И уже экспромтом, как образное добавление, - в августе надо провести артподготовку. Военная терминология взвинчивает оппозицию. Следует череда домыслов, предположений. Любой жест, шаг, реплика Президента отслеживаются оппозицией. Все ищут подтверждение его словам. Однако ничего сверхъестественного не происходит. Противоборствующие стороны обмениваются уколами. Каждая из них предупреждает Общество о готовящемся государственном перевороте. Естественно, авторство переворота предполагается за оппонентом. 30 августа Ельцин посещает части Таманской и Кантемировской дивизий, а затем парашютно-десантный полк, выведенный несколько ранее из Прибалтики. Образ августовской артподготовки обретает некоторую конкретику. Ельцин присутствовал на показательных стрельбах. Президент в форме десантника улыбается, похоже, он сам себе нравится в этой форме. Спустя два дня Ельцин временно освобождает Руцкого и Шумейко от исполнения обязанностей до окончания расследования по предъявленным обвинениям. Следует немедленная реакция Верховного Совета, не признающего правомерность указа о временном отстранении Руцкого. Простота, с которой ВС соглашается на отстранение Шумейко, вызывает улыбку. 7 сентября Ельцин и Кравчук встречаются в Крыму. Долгий спор о судьбе Черноморского флота оканчивается в пользу России. Украина воздерживается от прежних притязаний на раздел флота. Нет средств, нет нефти. Этот шаг усиливает позиции Ельцина и несколько примиряет его с рядовыми патриотами. Но Карфаген должен быть разрушен. Маниакальное желание довести Ельцина до больничной палаты не оставляет Исакова. Комитет по конституционному законодательству разработал положение о Государственной медицинской комиссии с правами публичного освидетельствования государственных и политических деятелей. От Вашего Величества - до его благородия. 11 сентября Хасбулатов делает ещё одну попытку расправиться с Рябовым с целью изгнания его из Верховного Совета. Рябов отбивает атаку. В зале угадывается растерянность. Этот день можно назвать днем перелома. Депутаты пытаются установить контакт с Президентом. 15 сентября "Известия" публикуют сенсационный материал. Откровения Бориса Бернштейна, где последний рассказывает о своих встречах с Ельциным, Хасбулатовым, Черномырдиным. Власти не замечают публикации. Молчит Кремль, молчит Белый дом, молчит Старая площадь. 17 сентября В правительство возвращается Гайдар. Руцкой и его одиннадцать чемоданов компромата стали главной темой для карикатуристов различных газет. Руцкой летит с чемоданами по воздуху, прячет чемоданы в тайник, загружает их в багажник машины. На какое-то время вице-президент монополизировал интерес карикатуристов. Тогда же, 17 сентября, Руцкой выступает на сессии Верховного Совета. Тот же темперамент, то же многословие. Интерес к речам вице-президента угасает даже среди сторонников. Немногочисленный зал в количестве 80 человек вяло аплодирует. Вице-президент обвиняет Ельцина в подготовке государственного переворота. За сравнительно короткий период Руцкой пятый раз на трибуне парламента - ни новой мысли, ни новых фактов. Даже эмоции одни и те же. Скучно. Похоже, оппозиция перемаялась в ожидании. Ещё раз проверяется готовность провинции. Срыв идеи создания действенного Совета Федерации обнадеживает оппозицию. Руководители республик с утра совещаются с Президентом, а ближе к вечеру собираются у Хасбулатова. Ждут, чья возьмет, боятся прогадать. 18 сентября Хасбулатов проводит совещание руководителей местных советов. Почти двадцать дней сентября позади, однако ничего не произошло. Президент обещал горячий сентябрь. Где он? Что Президент имел в виду? Такие слова не произносятся просто так. Хасбулатов решается на крайний шаг. Он публично оскорбляет Президента. Замысел очевиден - заставить Президента сорваться, потерять контроль над собой, побудить его к неким действиям, которые возможно будет истолковать как насилие. Это открывает путь к импичменту Президенту. 21 сентября Ельцин подписывает Указ за № 1400, которым приостанавливает деятельность съезда и парламента. Назначается дата новых выборов. Немыслимо, казалось бы, все предупреждали, предчувствовали, прогнозировали, а Указ рухнул как снег на голову. Отдадим должное Президенту, он сумел сохранить этот свой шаг в глубокой тайне. Вызов телевизионной команды был сделан в последний момент. После записи обращения Президента к Народу кассета была изъята у Журналистов и вернулась к ним за два часа до трансляции. Состояние шока повсеместное. 22 сентября Очередная сессия парламента уже носит название "чрезвычайной". Ответный ход Президента - Белый дом замыкается в усиленное кольцо милицейской охраны. Президент дает понять, что его Намерения сверхсерьезны. Оскорбительную речь Хасбулатова 18 сентября политологи называют последней каплей, переполнившей чашу терпения Ельцина. Теперь всем понятно, что подразумевал Президент, называя сентябрь горячим месяцем. Ответный ход парламента предугадать не трудно - созыв чрезвычайного съезда. Но как, где? С 20 часов двадцать первого сентября согласно Указу Президента все действия прежнего парламента по продолжению своей деятельности признаются незаконными. 22 сентября на уже "чрезвычайной" сессии парламента вносится поправка в Уголовный кодекс о введении "высшей меры наказания" за попытку изменения конституционного строя. Подобный шаг парламента вызвал тягостное впечатление и симпатий к Верховному Совету не прибавил. С этой минуты события обретают часовую хронологию. 23 сентября Место действия - Белый дом. Время действия - 23.37. Как сообщено на пресс-конференции, только что Президиум Верховного Совета принял решение об отстранении Президента Ельцина от должности за совершение государственного переворота. Его полномочия переходят к вице-президенту Руцкому. На пресс-конференции объявляется, что через час, как только соберутся депутаты, откроется внеочередная сессия. В 00.04 Хасбулатов открывает заседание сессии словами, обращенными к Руцкому: "Александр Владимирович, прошу вас занять ваше место". Руцкой поднимается на сцену и занимает традиционное место Президента. Затем делается сообщение о созыве внеочередного съезда. Тут же депутатов информируют о государственных изменениях. Организация обороны Белого дома поручается Генералу Ачалову. Под аплодисменты оглашается распоряжение: "Центральному банку РФ прекратить финансирование исполнительной Власти". Руководство Центрального банка в этот момент в зале отсутствует. Ещё накануне спецсвязь Белого дома с государственными учреждениями была отключена. Работают только городские телефоны. Зачитываются телеграммы трех районных советов города Москвы, не признающих на своей территории действия Указа Президента. Это несколько вдохновляет депутатов, они отвечают аплодисментами. Не остывшим от оптимистического порыва депутатам представляют нового Президента России. После столь спонтанной презентации главы Государства первым слово просит депутат Бабурин. Он рекомендует Руцкому назначить своих уполномоченных во все министерства. Руцкой соглашается и уточняет, что именно об этом он сегодня думал. Время 00.30. Объявляется перерыв. Все расходятся по буфетам. Среди депутатов - лидер "Трудовой России" Анпилов. Он бродит между жующими депутатами и, не обращаясь ни к кому лично, жалуется - он мобилизовал своих лучших людей, а парламент не раздает оружия. На часах 02.15 ночи. Народных депутатов срочно созывают в зал. На трибуне Руцкой. Новый Президент оглашает свои первые указы. Грачёв (министр обороны) и Голушко (министр безопасности) отстранены от своих обязанностей. Россия обретает новых назначенцев: министром обороны становится Генерал Ачалов, министром безопасности - Виктор Баранников. За окнами темень. Осенью рассветает поздно. На часах 03.10 ночи. Эта ночь будет отмечена ещё одним драматическим событием. Подполковник Терехов с группой боевиков из числа "защитников" Белого дома попытается осуществить захват Штаба объединенных вооруженных сил СНГ. Цель захвата - овладение крупнейшим узлом оперативной связи. Замысел не удался. Два человека убиты. Одна из них - пожилая женщина, случайно подошедшая к окну на звуки выстрелов. А утром этого же дня парламент узнает об обращении к депутатам правительства России. Депутатов призывают, депутатам обещают, депутатам гарантируют, депутатов предупреждают. Все дисциплинирующие глаголы в послании употреблены. 26 сентября Виктор Баранников получает от парламента полномочия на переговоры с премьером. Парламент требует снять блокаду, включить связь, электричество, воду. Любые переговоры только после отмены президентского Указа. Первые дни шока миновали. Осажденный Белый дом привлекает все большее внимание. Указ Президента застал врасплох оппозицию. Получивший поголовно враждебный парламент, лишенный возможности опираться в своих действиях против непримиримой оппозиции на Конституционный суд, прокуратуру, предчувствуя возможные колебания в милицейских структурах, органах безопасности и, что самое опасное, в армии, Президент, используя фактор внезапности, перехватывает инициативу. Он понимал, что в ответ на его Указ враждебный ему парламент немедленно соберется. Президент не стал размениваться на эмоции, он скрупулезно просчитал - насколько реальна и велика реальная сила местных советов, ощутимо ли их влияние на общественное настроение в пределах областей. "Все преувеличивают свои возможности. И я их тоже преувеличиваю, рассуждал Президент, - если сил нет, их придумывают. Похоже, парламент поддался собственному самовнушению. Указ принят, регионы сохраняют спокойствие. Возможно, они не преисполнены любви к Президенту, но то, что они спокойны, подтверждает их усталость и недовольство озлобленным парламентом. Парламент им надоел, на его защиту регионы не встанут. Все зависит только от Москвы. А в Москве он, объявив о роспуске, обязан победить полностью". Не было сомнений, что парламент не подчинится Указу Президента. Просто закрыть парламент, опечатать здание вряд ли возможно. Это позволило бы парламенту буквально на следующий же день имитировать скопление Народа у Белого дома. Он не закрыл Белый дом, он ограничил доступ туда посторонних. Признав неэффективность нынешнего парламента, он не предложил в качестве альтернативы президентское правление, к чему его, конечно же, подталкивали. Он назначил новые выборы. Все обвинения в диктатуре несостоятельны. Диктатор предлагает себя, он, Ельцин, предлагает демократические выборы. Спокойствие, с которым Общество прореагировало на президентский Указ, оказалось для парламента удручающим откровением. Уже находясь в замкнутом пространстве, Хасбулатов сетовал на непросвещенность Общества, которое не оценило демократической оплотности парламента. Советы, которые, в понимании Хасбулатова, до того демонстрировали незаурядный бунтующий потенциал, дружно аплодировали Хасбулатову на всех спонтанных совещаниях и слетах, которые он лично инициировал, поддерживая высокий градус нервозности в Обществе, непонятным образом именно сейчас проявляют преступную апатию. Предчувствие чрезвычайных событий, арестов Демократов, преследования сторонников Президента - под этот страх, под эту восторженную месть вербовались ряды сочувствующих и разрасталось поле амбиций местных советов. Но Мы уже говорили: смутное время - время самозванства. Общество не просто было утомлено противостоянием ветвей Власти, оно отвергало перманентную скандальность подобных отношений. Указ, возможжо, не идеален, рассудило Общество, но, слава Богу, хоть какой-то исход. Случился обратный эффект. Парламент, в силу постоянности своего ежедневного появления на телеэкране и в радиоэфире ("Парламентский час", "Дневник сессии"), самораскрылся, лишился тайны. Претендуя на исключительную Власть, парламент не убедил в своей значимости. Возможно, Президент плох, но чем же хорош парламент? Он с удручающим однообразием ругает Президента, разглагольствует о замалчивании оппозиции, хотя парламент полностью контролируется непримиримыми. Президент отмалчивался. Правительство занималось своими делами, а депутаты буйствовали, выталкивая вперед то Руцкого, то Степанкова, то Баранникова. Народ устал от горлохватов и счел благом президентский Указ. России всегда нравился решительный царь. Президент долго грозил пальцем и ничего не делал, и вдруг... Все взоры устремились в сторону провинции, регионов. Как там, за Уралом, в Тюмени, Саратове? А там в один голос - наконец-то. Надоели промежуточность, межвластие. Парламент, возможно, так и не понял, что играет в самозванство, призывая под свои нама всю без исключения оппозицию. Самовнушение оказалось сильнее реальности. Отчаянное сожаление Хасбулатова по поводу политической недоразвитости сограждан, неспособности Советов всколыхнуть страну и ринуться на защиту оплота Демократии, каковым, по его убеждению, являлся парламент, было похоже на стон. Это и был стон. Рушилась Власть, уже отпраздновавшая по ошибке свою победу. С диктатурой Советов придется подождать. Несколько региональных Советов приняли протестующие резолюции, скорее имитируя единство с парламентом, нежели настаивая на нем. И все! Несовершенная, задерганная парламентом, большими и малыми Советами исполнительная Власть оказалась сильнее. Комментируя эту ситуацию, политический обозреватель Российского Телевидения Николай Сванидзе точнее других охарактеризует сложившуюся ситуацию: "Во всех предыдущих схватках с Президентом, будем объективны, в сфере устных баталий Хасбулатов почти никогда не проигрывал. Его анализ оказывался глубже, шаги более выверенными. Он заставлял Президента сводить партию вничью. И каждая следующая ничья давалась Президенту и его окружению немыслимыми усилиями. И вот очередной раунд. Не стоит спешить с выводами, однако заметим, Президент подготовился к решающей схватке. Он не повторил прошлых ошибок. Не стал демонстрировать уверенность в успехе, ориентируясь на доклады ближайших помощников, после чего любая неудача завершалась отрепетированной репликой оппозиции - Президента опять подставили!" 21 сентября ничего подобного не случилось. Небезукоризненный Указ № 1400 был заявлен жестко. На удивление синхронно сработала вся государственная машина. Правительство провело экстренное заседание кабинета, на котором с вызывающим единством поддержало Президента. Единственный воздержавшийся при голосовании министр внешних экономических связей Глазьев Спустя два дня покинет правительство, а несколькими днями позже он будет приглашен к Руцкому, где ему сделают официальное предложение разработать экономическую программу для нового Президента. Бывший министр это предложение примет. Этот шаг можно назвать симптоматичным для парламента. Действия Руцкого в этом случае можно посчитать прямолинейными, действия Глазьева - осмысленно амбициозными. Критикующих Указ Президента оказалось сверхдостаточно: и среди экономистов, и среди либеральной Интеллигенции, и в кругах, исповедующих шовинизм, национал-патриотические идеи. Задача последних - создать некую среду мифов, которые первично инициировал блокированный Белый дом, как, впрочем, и впитывал любой авантюрный Слух, рожденный в национал-патриотических кругах. Эти силы, как очевидные, можно вывести за скобки, все же остальные персонажи, а среди них обиженных Президентом было сверх меры, пошумели на немногочисленных собраниях, однако поддерживать парламент не рискнули. Нет-нет, не испугались. "Независимая газета", Павловский в "Общей газете", "Комсомолка" - все сквозь зубы пробормотали что-то о попрании прав личности, о негуманности действий московского правительства, отключившего свет, воду, отопление, но каких-либо более ощутимых действий не совершили. Вся исполнительная Власть на местах вдруг увидела, что у России помимо Президента есть премьер, есть правительство, которое в эти дни утратило образ клуба по интересам и стало нормальным, действующим в чрезвычайных обстоятельствах правительством. И тем не менее либеральный вариант - пусть заседают, сколько им заблагорассудится, все равно де-факто они признаны несуществующими, - этот вариант по мере удлинения срока самозатворничества парламента оказался уже не таким оптимистичным вариантом. Попутно несколько личных ощущений. Где-то в августе я попросил Президента о встрече. Ещё не было Указа, и, оставаясь между Сциллой и Харибдой, ВГТРК приходилось маневрировать. Мы проделали скрытый юридический рейд, обнаружив крохотную лазейку в законодательстве. Летом 1990 года Президиум Верховного Совета принял решение о создании Всероссийской государственной телерадиокомпании. Других документов, а уж тем более документов, учреждающих Компанию, - кстати, концепция учредительства предполагает формальную и достаточно подробную процедуру, - так вот, этих документов не существовало. Появилась возможность по-иному прочесть решение. "Образовать - не значит учредить". Желание образовать, скорее, признание необходимости, которое предполагает дальнейшую законодательную процедуру. Президент, понимая сложность нашего положения, подписал Указ о принципах учреждения Компании на трехсторонних началах. Коллектив, правительство и парламент. Во всех случаях, при единстве взглядов двух учредителей (правительства и трудового коллектива), появлялась возможность сдержать агрессивные притязания парламента как единственного, всеправного якобы, учредителя Компании. Отношения между парламентом и Компанией становились все более напряженными. Так получилось исторически, после августовского Путча 1991 года. Российская телерадиокомпания уже существовала, возникал вопрос: каким, в таком случае, будет статус "Останкино"? Союз перестал существовать. Россия, являясь преемницей Союза, и должна была "принять компанию "Останкино" под свою юрисдикцию" - в те дни очень модное понятие, которое внедрялось с такой быстротой, что Намного опережало понимание этого термина. Подобная судьба компании "Останкино" вряд ли могла вызвать у бывших республик возражение. Ведь телецентр строился за счет бюджетных средств прежде всего России, тем более что каждая республика имела свое Телевидение и радио, куда и вкладывала собственные средства. Но в этом случае сразу же вставал вопрос о том, что у России теперь две общероссийские компании - какую считать главной? Тогда же (прежнее руководство "Останкино" было утверждено ЦК КПСС), после отстранения от должности Леонида Кравченко, человека, скоротечно отрекшегося от своего прежнего хозяина, хотя общеизвестно, что Леонид Петрович был ставленником Горбачёва, возник вопрос о новом руководстве Компании. Указ на сей счет был одним из первых, подписанных Президентом в ту тревожную ночь с 20 на 21 августа. Освободить освободили, а кого поставить? "Останкино" в лице прежнего руководства, по крайней мере, внешне приняло позицию ГКЧП. Значит, ориентироваться на кого-либо из заместителей нельзя. Я находился в штабе, когда мне сообщили, что меня разыскивают Станкевич и Шахрай. Станкевич к тому времени ещё числился заместителем председателя Городского совета г. Москвы, и я не очень понимал, зачем я ему мог понадобиться. Все собрались в кабинете у Шахрая. Раньше меня туда пришел Полторанин. Все трое были достаточно оживлены и продолжали спорить, не обращая внимания на мое появление. Я поинтересовался, в чем дело. Мне объяснили, что пишется Указ по Телевидению. И, как сказал Полторанин, надо посоветоваться, кто заменит Кравченко. Станкевич сказал: - Текст Указа готов, нет только фамилии, так что ты появился как нельзя кстати. Мы считаем, что этим человеком должен быть ты. - И вообще, "Останкино" и вашу Компанию надо объединить. - Это уже сказал Полторанин. - Кому нужна дополнительная головная боль? Я возразил: - Почему у вас не возникает желания для простоты Управления объединить все оперные театры в один? Шахрай засмеялся: - Об этом Мы ещё не думали. Кто знает, может, и такой указ сочиним. В одном из вариантов уже стояла моя фамилия. Я попросил её зачеркнуть, а затем, для большей надежности, сделал это сам. Для меня этот вариант был губителен. Во-первых, я с трудом согласился на свой нынешний пост. При всех изъянах моей нынешней должности хотя бы имело смысл на пустом месте, не имея ни гвоздя, ни стола, ни стула, вдвоем с Анатолием Лысенко создать федеральное Телевидение и радио, придумать его. В условиях немыслимых, когда кругом все сыпалось и разрушалось. В то лето 1990 года я настоял, чтобы фамилия Лысенко стояла в постановлении Президиума Верховного Совета рядом с моей. Попцов О. М. - Председатель Компании, Лысенко А. Г. Генеральный директор. Я сразу предложил некое равенство отношений, установив его даже в этом административном документе. Таковы были мои убеждения. Время показало - то, что восхитительно в декларациях, не всегда удачно в жизни. Каковы бы ни были наши убеждения, Мы должны осознавать, что не может быть равенства Власти, и уж тем более нельзя побуждать своих подчиненных к этой иллюзии. Власть всегда одна, и Демократия продуктивна только тогда, когда она способна разделить время дискуссий и время решений. Но не буду вдаваться в описание наших добрых и непростых отношений, хотя и то верно, что всякая часть Общества - завод ли, театр, институт, телевизионная компания - повторяет в миниатюре состояние Общества в целом, его пристрастия и его пороки. Главная составляющая любого кризиса - потеря Управления. И тут наполнение самое различное - экономикой, Политикой, нравственностью, правопорядком. Страна погружается в хаос, имеющий в российской лексике устойчивое определение - "смутное время". Время самозванства, плутовства, Интриг. Эти три порочных стихии способны заполнить и подчинить себе жизнь театра, завода, телевизионной компании, колхоза либо института. насупает час завышенных претензий, утрачены ориентиры. Свергаются не только монархи, правительства, президенты, ссорятся семьи. Игра в микро - и макроперевороты захватывает воображение больших, не очень больших и прочих всеразмерных начальников. "И я там был, мед-пиво пил". Итак, моего рискованного переназначения в ту роковую ночь не случилось. Я предложил временно возложить обязанности по руководству тогда ещё Гостелерадио на министра Информации России Полторанина. Так и записали. Михаил Никифорович не стал особенно возражать, так как в его руки передавалась судьба нового назначенца. Сам он Телевидения и радио не знал, а значит, подходящего человека предложить немедленно, дабы не угодить под колеса президентского гнева, не мог. Так появилась фамилия Егора Яковлева. Практически она появилась несколько позже, но достаточно скоро. Дважды Михаил Полторанин короновал телевизионно-радийный мир. Егор Яковлев полностью его идея. Когда он спрашивал мое мнение, он прекрасно понимал, что я не стану возражать. Да и возражать не было смысла. Полторанин предлагал независимого (а в этом Егору не откажешь), профессионального организатора журналистского дела. На "Московских новостях" Яковлев уже перегорел, его голубая мечта возглавить газету "Известия" не выстраивалась. Ему нужно было уходить. Да и я, извлеченный на должность первого заместителя редактора "Московских новостей", достаточно подпортил пейзаж, когда неожиданно для себя оказался во главе никогда до того не существовавшей Всероссийской телерадиокомпании. У нас были замечательные планы. Егор Яковлев умел влюбить в себя, но и был влюбчив, а значит, пристрастен. Вспыльчив, жесток и добр одновременно. Егор есть Егор. Так о нем принято было говорить в узком кругу. На юбилее "Московских новостей" в одной из пародий на его счет было точно и остроумно подмечено антагонистическое противоречие между именем и фамилией - Намек на общеизвестный конфликт в высших эшелонах Власти между Егором Лигачёвым и Александром Яковлевым. Где-то внутренне, предлагая Егора Яковлева на этот пост, Полторанин ставил на место и меня. Его раздражала моя независимость. Был и другой замысел, исключающий превосходство одного из нас. Сам Полторанин, оказавшись причастным как к моей судьбе, так и к судьбе Егора Яковлева, имел постоянную возможность маневра, присоединяясь то к одному, то к другому. Я никогда не думал, что в голове человека с крупным крестьянским лицом, обманчивой, открыто дурашливой улыбкой таится столько неожиданных и лукавых замыслов, скрытых от разума и глаз даже ближайших сотоварищей. Когда однажды он рассказал мне с хитроватым похохатыванием, что ему предложили пост министра государственной безопасности, я не склонен был подыгрывать ему в скоморошистой манере. Я вдруг увидел Полторанина в генеральской форме, и мне стало слегка не по себе. В хорошо освещенном богатом кабинете как бы разом пригас свет, и в голосе похохатывающего Михаила Никифоровича послышались зловещие нотки. Он и в газете был собирателем. Его побаивались партийные тузы. Одно слово - охотник. Главное - углядеть на снегу след. А пройти по нему не сбившись - это уже дело техники. Нелепая деталь - 21 сентября 1993 года в 15 часов я улетел в Вену, где предполагался мой доклад на общеевропейском конгрессе средств массовой Информации. Тема доклада: "Телевидение и демократическое обновление России". Пока Мы летели, Ельцин успел выступить со своим обращением к Народу. Телефонный звонок выдернул меня из-под душа в венском отеле. Я взял мокрой рукой телефонную трубку. Звонил Слава Мостовой из Берлина. Он должен был приехать в Вену. Спросил, знаю ли я о последних событиях в Москве. Ничего не подозревая, я пошутил: "На какой час?" Мостовой совершенно серьезно ответил: "На 18 часов московского времени". После чего он пересказал мне подробности телевизионного выступления Президента. Что-либо уточнять было бессмысленно. Я тотчас заказал обратные билеты в Москву. Слава Богу, на следующий день из Вены был утренний рейс. Затем я имел пространный разговор с Анатолием Лысенко. Обычный разговор. Я просил сохранять спокойствие, самостоятельность суждений и поступков. Если Указ Президента действует с 20 часов, то "Парламентский час", идущий часом раньше, трогать, на мой взгляд, не стоит. В этом есть некая чистота почерка. Потом, уже вернувшись в Москву, я узнал, что наш разговор был интерпретирован иначе, как несогласие с Указом Президента, о чем немедленно было сообщено Полторанину, который в этот момент находился в "Останкино", где прощупывал политическую надежность непредсказуемого творческого коллектива. Данный разговор имел свидетелей и был пересказан мне в деталях. Полторанин на сообщение Анатолия Лысенко прореагировал в своей манере. Сами события как бы возвысили его собственную роль, и хотя Федеральный информационный центр, который он возглавлял, оставался в подвешенном состоянии, Полторанин снова почувствовал себя вершителем политических судеб. Вообще с момента назначения Брагина на пост руководителя компании "Останкино" полнообъемное политическое руководство Компанией осуществлял Полторанин. Во-первых, он чувствовал свою ответственность - кандидатуру Брагина Президенту предложил Полторанин. В ту пору его отношения с Президентом оставались хотя и в меньшей мере, но достаточно доверительными. Нужен был свой человек - исполнительный и не строптивый. Полторанин уже обжегся на Яковлеве. К отставке Яковлева он, разумеется, никакого отношения не имел. Тень Горбачёва тому виной. Егор Яковлев не сумел разлюбить Горбачёва столь быстро, как того требовали политические обстоятельства. Государственное Телевидение - это не самоучрежденная газета, каковой были "Московские новости". Яковлев решил остаться самим собой. Это вызывает только уважение, но он не просчитал, не разглядел второго и третьего узла противоречий. В газете он проявлял личную самостоятельность, зная газету и редакцию до каждой паркетной половицы. В "Останкино" он оказался заложником телевизионного монстра. Его личные признания по этому поводу лишь подтверждают его растерянность: "Каждый день, открывая ещё одну, не замеченную ранее дверь, я обнаруживал за ней двести, а то и триста незнакомых лиц". На этот раз он проявлял личную самостоятельность в мире неузнанном и неуправляемом, но аттестованном всюду как мир Егора Яковлева. В "Останкино" Брагин - человек для Телевидения и радио чуждый оказался в недоброжелательном кольце, и Полторанин страховал его ежечасно. А тут этот лысенковский телефонный звонок, и нет в Москве Попцова, который умотал в самый ответственный момент за рубеж. Полторанин не упустил возможности, присутствуя на заседании правительства 21 сентября, именно так охарактеризовать мой отъезд. Указ Президента держался в строжайшей тайне, и никто из нас не знал о назревающей политической сенсации ни накануне, ни в тот день с утра. Мой самолет улетал где-то в 17 часов по московскому времени. Можно понять Президента, он осознавал ненадежность окружения в эпоху плюрализма, когда Информация превратилась в своего рода товар. Он не мог поступить иначе. В подобной ситуации фактор неожиданности оказался, по существу, главным превосходством не столь многочисленных, как хотелось бы, сторонников Президента. Мы уже говорили, что в экстремальных условиях безукоризненных решений не принимается. Полторанин нашел третий вариант, он принял оскорбительное для независимой Компании решение. Телевизионный канал "Россия" был перекоммутирован на Управление из Останкино, которое с этого момента могло в любой момент воспротивиться неугодной передаче. Скорее всего, Лысенко не ожидал столь неадекватной реакции. Он, видимо, рассчитывал, что позиция Попцова с этой минуты будет истолкована как ненадежная - и опорой Президента в Компании должен стать некто другой, подтвердивший незамедлительно свою верность. Его вообще раздражала моя политическая активность. Мое депутатство вынуждало меня погружаться в Политику. В этом смысле я был приговоренным человеком. Он, как не глупый, не чуждый Интригам человек, извлек из этого внутреннего дисбаланса немалый общественный капитал: всячески инициировались Слухи о Попцове, занимающемся Политикой, о истерзанном черным, неблагодарным трудом Генеральном директоре, который один тащит неподъемный воз Управления Компанией. Лукавый Слух непременно дает лукавый результат. В тот момент подобное поведение моего коллеги явилось для меня досадным откровением. Ответный шаг Полторанина, о котором Лысенко узнал на следующий день, вынуждал его пойти дальше. Когда я приеду и начнется малоприятная процедура объяснений, он скажет: "Речь шла о существовании Компании". Лысенко, узнав о вероломном решении не то Полторанина, не то Шумейко, дает случившемуся объяснение, провоцирующее возмущение эмоциональных коллег. "Нашей Компании выражено недоверие", говорит он. Он, Лысенко, всегда старался держаться в стороне от Политики. Политикой занимался Попцов, и вот результат. нас считают прохасбулатовской командой. Это объяснение можно признать скорее эмоциональным, нежели сущностным. Именно в этот момент в Компании работала комиссия Верховного Совета, нацеленная на поиски компромата на председателя Компании. Создание комиссии инициировал Хасбулатов. Ни для кого не было секретом, что Верховный Совет готовил расправу над российскими радио и Телевидением. В моих словах есть определенная смысловая приблизительность, но рисунок атаки, предпринятой на меня в мое отсутствие в моей собственной Компании, передан достаточно точно. Смятение, как следствие внезапности случившегося, дурные предчувствия преследовали нас последние месяцы. Уже 21 сентября Лысенко предложил сделать заявление, в котором от имени административного совета Компании свидетельствовалась безоговорочная верность Президенту и его курсу. Я в этот самый момент срочно возвращался из Вены в Москву. В 15 часов по московскому времени самолет совершил посадку. Как рассказывал днями Спустя сам Анатолий Лысенко, заявление переправили в Кремль. Последовал ответный звонок пресс-секретаря Президента Вячеслава Костикова. Он похвалил за оперативность и добавил: "Теперь с вами все о'кей". Не скрою, подобные шаги не в моем стиле. Компания, которая столько сделала для защиты Демократии и самого Президента, должна сохранять самоуважение и профессиональную гордость. Я отсутствовал всего один день, но по телефонному разговору с вице-премьером Шумейко понял, как далеко продвинулись мои оппоненты как внутри Компании, так и за её пределами. Не помню, по какому поводу я выразил сомнение, и тогда Шумейко с вызовом ответил мне: "В отличие от вас, Лысенко не сомневается". С этого дня на все правительственные совещания к Шумейко, Полторанину, Гайдару вместе со мной приглашали непременно и моего заместителя - Генерального директора. Кстати, в этом нет ничего нового. ЦК КПСС всегда исповедовал подобный принцип. У каждого первого номера есть второй, который также подотчетен высшей партийной Власти. И это хорошо, когда первый номер оглядывается на второго, зная, что тот вхож в ЦК КПСС и всегда может дать необходимую Информацию. Склонная к истерике демократическая Власть давала мне понять: в вашей Компании, господин Попцов, у нас есть свой коридор. Где-то в районе 17 часов 22 сентября я уже был в Компании и Спустя час собрал руководство. Разговор получился жестким. Я зачитал текст принятого административным советом заявления и попытался объяснить моим коллегам, что такая Компания, как наша, имеет право на менее заискивающий тон и ещё что-то о профессиональном достоинстве. Нет сомнения, в те дни Президент нуждался в поддержке. И я одобрил идею заявления. Но текст, слова должны были быть другими. Все дело в словах. Не что сказать, а как сказать. Запомнился монолог А. Лысенко, точнее, первая фраза: "Я не берусь учить Президента, как это делают некоторые, но как человек законопослушный я принял Указ Президента и поддержал его полностью". Странное заявление, когда никто из присутствующих против Указа не высказывается. Это был камень в мой огород. Все мои встречи с Президентом носили достаточно доверительный характер и касались, как правило, анализа политической ситуации и, естественно, роли средств массовой Информации применительно к обсуждаемым проблемам. Я старался не досаждать Президенту нашими нуждами, полагая, что эти проблемы обязано решать правительство, которое, увы, их не решало. Мои замечательные Демократы, идеологизированные до умопомрачения, не могли мне простить Скокова, ныне опального, моих призывов к взвешенности, согласию, моего нежелания обливать Хасбулатова грязью. Буквально накануне событий, в понедельник, я появился в популярной телепередаче "Момент Истины" вместе с Андреем Карауловым, где все эти острые утлы Олега Попцова были обозначены. У Демократов, разместившихся в подзуживающей зоне, появилась возможность, как им казалось, осадить, а если повезет, и убрать Попцова. Они призвали под свои нама Анатолия Лысенко, и он дрогнул. Возможно, это была минутная слабость, я всегда верю в лучшее, но, возможно, и убеждения моего коллеги. Мы с ним прошли трудный путь, и при всех различиях (а Мы поразительно непохожи друг на друга), при всех спорах и микростолкновениях теплое чувство к Анатолию Лысенко было главным моим чувством. Получилась комбинированная игра с участием Бурбулиса, который не доломал меня в свой звездный час, вкрадчивого Шахрая, Шумейко, не желающего простить мне Скокова, у которого он, в бытность свою в городе Краснодаре, работал заместителем, и Коржакова - начальника охраны Президента. У него тоже на меня зуб. Попцова не упрекнешь в любви к вице-президенту. Но телевизионную передачу, в которой ведущий высказал сожаление, что советское правительство излишне переплатило за освобождение полковника авиации Руцкого из афганского плена, я с повтора снял. Демократия и цинизм все-таки явления разные. Коржаков, узнав о моем решении, произнес приметную фразу: "Ничего, в одной камере будут сидеть". Милые и забавные мелочи жизни. Содержание разговора, происходившего в моем кабинете, в виде сбивчивой Информации было передано в ведомство Коржакова в момент самого разговора. Сообщение так и начиналось: "В настоящий момент в кабинете Попцова собрались руководители компании..." Мои собственные высказывания характеризовались как антипрезидентские, из чего можно было сделать вывод, что Информация составлялась как заведомый подлог, в том виде, в котором была нужна ведомству. Обо всем этом я узнал на следующий день. Чем опасно суждение окружения лидера, главы Государства? Не уменьшением количества доверенных лиц, а усечением и стерилизацией Информации, которая с этого момента ложится на стол главы Государства. А события между тем обретали совершенно иной характер. Скорого самороспуска парламента не произошло. Парламент решил повторить вариант августа 1991 года. Во-первых, сыграть на сочувствии к осажденным. Многодневная осада парламенту была выгодна. Во-вторых, они рассчитывали на информационный прорыв через Запад. Западные корреспонденты имели свободный допуск в Белый дом. В конечном счете, рассуждали лидеры Верховного Совета, тяготеющие к сенсационности западные Журналисты сделают свое дело и заставят собственные правительства оказать давление на Ельцина с тем, чтобы он снял осаду. А то, что блокада парламента - Информация из мира сенсации, ни у кого не вызывало сомнения. Ударить сильнее - это ещё не значит оказаться сильнее. Ельцин пока не выиграл у Хасбулатова, он просто ударил сильнее, и схватка продолжается, как продолжается и осада Белого дома. И каждый блокадный день делает успех Президента все более проблематичным. В эти дни Президент и вся исполнительная Власть мучительно искали выход из сложившейся ситуации. Парламент упорствовал на своем нероспуске. Милиция сдерживала натиск демонстрантов, пусть немногочисленных, но агрессивных. Средства Информации, хотя и скупо, комментировали ситуацию как ситуацию с критическим сальдо. Каждая из противоборствующих сторон решала свои задачи. Осажденным нужна была длительная осада. Заявления самого Президента, а затем Лужкова, Черномырдина о неприемлемости насилия свидетельствовали не только о приверженности всех троих демократическим убеждениям, но и опасения по поводу решительных действий, обеспечивающих безусловное исполнение президентского Указа. Задача оказалась Намного более сложной: как, избежав насилия, применить его. В те дни на всевозможных встречах мне приходилось слышать призывы, обращенные к Президенту: "Борис Николаевич, проявите жесткость". Президент утвердительно кивал головой, хотя и не знал, как это сделать. Давление экстремистского крыла в окружении Ельцина сдерживал Сергей Филатов - глава администрации Президента. Он был инициатором идеи раскола депутатского корпуса, перетягивания значительной его части на сторону Президента, вовлечения прошлых депутатов в осмысленную послеуказную жизнь. Открывались новые вакансии, людей приглашали на работу. Подобные действия оценивались как разумные и верные, на смену слепому упрямству депутатов должно прийти реальное восприятие отношения сил. Эйфория по поводу управляемой России, правительства, поддерживающего курс Президента, контролирующего положение дел, несколько дезориентировала Президента и само правительство. Стало ясно, что поддержка президентских действий за пределами Москвы ещё не дает эффекта полной победы. Тогда во всевозможных приватных разговорах, случались ли они в кабинете Президента либо в кругу его ближайшего окружения, многие из нас не уставали повторять: - В Ростове можно выиграть наполовину, в Мордовии - на две трети, в Иванове - на треть. И все равно в общем пересчете это будет вроде как победа. Но так возможно сказать только в одном случае - если в Москве выигрыш окажется полным, на все 100 процентов. Никакой непроясненности относительно упраздненного, но заседающего в осаде парламента, коронующего нового "главу Государства", приговаривающего к смертной казни, прекращающего финансирование, низлагающего и карающего, быть не может. Срок, обозначенный в обращении правительства к парламенту - к 5 октября полностью освободить Белый дом, - приближался. За неделю до этого в беспорядочных столкновениях у Белого дома погибает полковник милиции Рештук. И попытка захвата Штаба вооруженных сил СНГ, и гибель Рештука можно посчитать испытанием нервов, пробой сил. И хотя среди депутатов произошел ожидаемый раскол, группа в 150-200 человек, настроенных наиболее агрессивно, продолжает инициировать деятельность чрезвычайного съезда.   Последняя попытка   28 сентября Патриарх всея Руси Алексий выражает готовность способствовать примирению сторон. Начинаются переговоры в Свято-Даниловом монасыре. На первом этапе парламент представляют Вениамин Соколов и Рамазан Абдулатипов - первый возглавляет палату республики, второй национальную палату парламента. Позицию Президента на переговорах представляет Сергей Филатов, правительства - Олег Сосковец, руководства Москвы - мэр города Юрий Лужков. К этому моменту уже ясно: внутри Белого дома созданы вооруженные формирования. Ясно и другое - что ранее отрицаемые закупки стрелкового оружия, сделанные с согласия первого заместителя спикера Юрия Воронина, на самом деле имели место, как и колоссальные запасы продуктов, что, конечно, нельзя считать простым совпадением. Дом оборудован резервными энергосистемами. Чисто теоретически его жизнь в автономном режиме могла быть достаточно длительной. Именно оружие, оказавшееся в руках казаков, участвовавших в боевых действиях в Приднестровье, чеченцев, прибывших с Северного Кавказа, да и чеченцев московского разлива, отставных офицеров из союза Терехова, отрядов Баркашова (организатора фашистской партии в России), явилось сигналом опасности и ключевым моментом как самих переговоров, так и возможности их продолжения. На переговорах были заявлены две взаимоисключающие позиции. Полное разблокирование Белого дома, восстановление энерго - и водоснабжения, телефонной связи, беспрепятственного движения автотранспорта. И как итог отмена Указа Президента. С другой стороны, исполнительная Власть любые свои шаги связывала с выполнением главного требования - немедленного разоружения незаконных формирований и столь же немедленной сдачи оружия поштучно и под контролем прокуратуры. Далее следовал перечень обязательств, выполнение которых исполнительная Власть гарантирует бывшим депутатам: устройство на работу, беспрепятственный отъезд по месту жительства и участие в выборной кампании в новое Федеральное собрание, выплаты за незавершенный срок депутатской деятельности. Разумеется, все это исходя из Указа Президента, который и есть законодательная норма до следующих выборов. Как раз в эти дни я встречался с Абдулатиповым. За месяц до того Мы участвовали в пресс-конференции нового общественного движения "Согласие ради Отечества", что впоследствии навлекло на меня гнев Демократов. В конце июля конфронтация достигла предельной отметки, и необходимо было найти иное пространство согласия вне привычных властных структур. Тогда и появилась, на мой взгляд, неглупая мысль созвать Ассамблею граждан России, которая могла ослабить противостояние в центре и в регионах. В инициативном комитете оказались Юрий Скоков, Егор Яковлев, Нина Валтазарова (Социалистическая партия), Рамазан Абдулатипов, Николай Травкин, Евгений Кожокин, Дмитрий Рогозин, Николай Федоров, и пригласили меня. Затем Егор Яковлев спрыгнул с поезда, а я остался. Туда же собирался войти и Степашин. Но это можно считать поводом № 1 моего участия в этой затее. Поводом № 2 следует считать попытку противостоять искушению, а оно могло возникнуть, образовать ещё одно ядро антипрезидентской оппозиции, тем более что в составе оргкомитета оказалось трое обиженных Президентом: Е. Яковлев, Ю. Скоков и Н. Федоров. Не менее важным было ещё одно обстоятельство: авторы замысла в большинстве своем отрицательно относились к Верховному Совету и были сторонниками досрочных выборов. Последний раз в усеченном составе Мы встретились 27 сентября. Наши прежние замыслы теперь были похожи на исторические свидетельства другой эпохи. Указ Президента перевел стрелки часов. Абдулатипов предложил принять заявление, осуждающее действия Президента. Мнения разделились. Я сказал, что самое нелепое сейчас собачиться с Президентом, надо готовиться к новым выборам. Указ Президента лишен безукоризенности, как всякое вынужденное решение. Он антидиктаторский, потому что назначает выборы и готовит референдум по новой Конституции. Кожокин, Степашин, а после небольшого раздумья и Скоков поддержали меня. Я спросил Абдулатипова: что его удерживает в Белом доме? Он не может не понимать бесперспективность затворничества. Чуть ранее он достаточно темпераментно осуждал Хасбулатова, говорил, что его непомерное властолюбие, мстительность, коварство завели парламент в тупик, что он, Абдулатипов, стал заложником этого страшного человека. Я повторил вопрос, почему он не употребит своего влияния, чтобы убедить какую-то часть людей покинуть Белый дом и тем самым убавить накал противостояния. Он ответил: - Если я уйду, они бросят мне в спину - предатель, испугался. Следует признать, что, исключая достаточно узкий круг Политиков, слепых приверженцев парламента, все остальные, в том числе и противники Президента, понимали: Указ Ельцина - это выход из тупиковой ситуации. Наконец узел, затянутый до каменной твердости, рассечен. Зададимся вопросом: а разве результатом замысла "непримиримых", одержи они верх, был бы либерализм? Ничего подобного. Бескомпромиссное, волевое подавление, направленное на низложение Президента, чуть позже суд над ним и его сторонниками, - вот на что рассчитывала противоположная сторона. Я полагал, что Абдулатипов не говорит всей Правды. Доподлинно известно, что после объявления Указа, во время первого заседания парламента, он шепнул на ухо Хасбулатову: "Я с тобой, Руслан". Традиционная кавказская солидарность или свой рисунок борьбы? Известно, что Абдулатипов всячески стимулировал агрессивность Хасбулатова на протяжении первых двух дней "парламентского мятежа". Известно и другое: попытка выдвижения осужденного Хасбулатова в депутаты уже нового парламента случилась именно в Дагестане, где избирался в Федеральное собрание Абдулатипов. Попытка не имела успеха, так как была пресечена Центральной избирательной комиссией. Абдулатипов в Дагестане самая популярная политическая фигура. Мог ли он не знать, что в этой маленькой республике вызревает идея избрания Хасбулатова в новый парламент? Полагаю, что и знал, и, вдали от Москвы, не противился этому замыслу. Сказанное не есть упрек. Абдулатипов, как человек образованный и умный, в одинаковой степени недолюбливал и Президента и Хасбулатова, но, будучи зависимым и от того и другого, старался хотя бы негласной Критикой в их адрес засвидетельствовать свое бунтующее начало, свою несломленность. При равной нелюбви в тот момент вверх взяла сила кавказской сродненности. Первый тур переговоров в Свято-Даниловом монасыре обнадежил ненадолго. Доклад, сделанный по возвращении в Белый дом Соколовым и Абдулатиповым, был принят в штыки. Делегации было высказано недоверие. Тут же утвердили новый состав, но уже во главе с Ю. Ворониным. Помимо него, в делегацию были включены депутат Домнина, когда-то сторонница Ельцина, а затем его оголтелый противник, и все тот же Абдулатипов. Появление Воронина во главе делегации на переговорах усилило подозрение, что агрессивность парламента обретает новый импульс. Оставалось понять: на что рассчитывает парламент, избирая тактику ультиматума? Рисунок переговоров мгновенно изменился. По разные стороны стола сидели бывший первый заместитель Хасбулатова и нынешний. По свидетельству Сергея Филатова, уже первые часы переговоров с участием Воронина показали, что начинается продуманная игра, цель которой - затянуть процедуру, как бы априори признать бессмысленность переговоров. Характер требований, заявленных от имени парламента, стал, по существу, ультимативным, позиция - непримиримой. Прямо с порога Ю. Воронин заявил: "Ни о каких условиях и договоренностях не может быть и речи, пока полностью не будет снята блокада Белого дома". Попробовали наладить вторую переговорную цепь - создали группу экспертов. Они готовили проект соглашения. Затем за стол переговоров садились делегации в полном составе. Председательствовал Патриарх Алексий. Три попытки выработать соглашение успеха не имели. Соглашение не выстраивалось, превращалось в обыкновенное заявление. Уже договорились подписать совместное заявление, но вскоре и от этого отказались. Любой шаг к сближению Воронин перечеркивал очередным ультиматумом, окрашенным истерикой депутата Домниной. В итоге каждая из сторон давала свое свидетельство Журналистам, обвиняя противоположную сторону в нереалистичности её позиции. Срок, обозначенный в правительственном обращении, тоже был своего рода ультиматумом, он приближался. Его истечение могло стать началом каких-либо нестандартных действий, иначе беспомощность центрального правительства, как и правительства Москвы, становилась очевидной. Представлялось алогичным, что нарастающая нервозность исполнительной Власти, не желающей силового столкновения и, конечно же, опасающейся его, не вызывает неадекватной реакции в Белом доме. Переговоры в Даниловом монасыре оказались на грани срыва. Использовалась любая мелочь, вплоть до неточностей, допускаемых Журналистами. Когда патриарх встретился с Президентом днем ранее, а телевизионный сюжет ошибочно был заверстан днем позже. Этого оказалось достаточно, чтобы Воронин обвинил патриарха в лукавстве, что тот якобы наезжает с докладами в Кремль, где получает у Президента инструкции на следующий тур переговоров. Краткосрочный перерыв в переговорах по причине нездоровья Алексия объясняется этой выходкой Воронина, оскорбившей патриарха. Все эти дни на Телевидении, радио были тревожными. В воздухе висело предчувствие беды. В течение практически всей недели каждый рабочий день я начинал разговором с начальником службы безопасности Компании. Очередной раз рисуя на листе бумаги всевозможные комбинации, я спрашивал себя: какой резон Белому дому затягивать переговоры? Чем вызвано ужесточение позиции Воронина? Мы имели постоянную Информацию из Белого дома, там работали наши корреспонденты. Все они говорили в один голос о гнетущем чувстве, преобладающем среди депутатов, нежели взвешенном, предполагающем какую-то нестандартную активность. Очень скоро стало ясно, что в Белом доме образовалось некое подобие военной хунты в составе: Ачалов, Макашов, Баранников, Дунаев. Все они формально подчинялись Руцкому, который руководил предполагаемой обороной резиденции парламента. Но все они были неизмеримо профессиональнее Руцкого в своем деле, и, скорее всего, именно они контролировали ситуацию и поведение Руцкого. Если военные затягивают переговоры, а их положение вроде как безвыходное, следовательно, они на что-то рассчитывают. Возможно, ждут перелома в насроении Общества, но это ожидание длительное. Всего могло хватить - продуктов (окруженный милицией Белый дом - это же не всамделишная блокада) и скупо расходуемой электроэнергии (депутаты, заседающие при свечах, производят впечатление экзотическое, театрально-постановочное, как и момент самовеселья - поющий оперную арию депутат Челноков или пляшущий депутат Бабурин - все это Мы увидели в информационных выпусках). При всей трагикомичности происходящего отсеченность от окружающего мира, когда ты находишься в самом центре Москвы, действует изнуряюще. Военные не могли не заметить, что у депутатов сдают нервы, и тем более у людей, вовлеченных в эти события, собранных откуда ни возьмись и не очень жалующих понятие "воинской дисциплины". Вооруженные формирования, наспех сбитые в отряды, были больше похожи на махновцев, чем на воинские части. Не было главного - психологической устойчивости, или, проще говоря, поведение защитников Белого дома могло оказаться непредсказуемым. Следовательно, переговоры - отвлекающий маневр. И суть замысла - дотянуть до субботы и воскресенья. Примерно в это же время стало известно о выступлении в Белом доме Соколова, потребовавшего отставки Хасбулатова как человека маниакального и не способного в этих условиях ни на какие разумные шаги. На защиту Хасбулатова поднялся Руцкой. "Коней на переправе не меняют", - сказал он. Затем в своей солдафонисто-гусарской манере он охарактеризовал Руслана Имрановича как надежду России, Демократа, выдающегося парламентариста, мужественного борца против диктатуры. Надо отдать должное Соколову, с точки зрения политической этики он сыграл безукоризненно, поступив и принципиально, и мужественно. Вениамин Соколов красиво вышел из игры, сохранив авторитет среди людей своего круга. А для доктора наук, академика Соколова это не так мало. Съезд, а точнее, немногочисленное собрание депутатов Соколова не поддержало. На пресс-конференции Хасбулатов оценит выступление Соколова как вредное и ошибочное. Один из заместителей спикера, Исправников, совершает челночные рейды между Кремлем и Белым домом. Я случайно оказался свидетелем одной из его встреч с Филатовым. Исправников жаловался, что он вот уже три дня под подозрением, его отсутствие тотчас замечается, отлучаться из Белого дома ему становится труднее и труднее. Филатов усиливает давление на депутатов. Срочно создаются промежуточные службы при Президенте, нацеленные на заключительную работу над проектом Конституции, подготовку к выборам, формируется некое пространство престижных рабочих мест для депутатов. Цель замысла - расколоть не просто депутатское многолюдие, расколоть оппозицию. Предложить значимые должности с хорошей зарплатой. Оставить в Белом доме ярых и непримиримых. Дать понять Обществу - разумная и умеренная часть депутатов составляет большинство и считает противоборство с Президентом бесперспективным. Депутаты, приступившие к работе в структурах исполнительной Власти, президентской администрации дают направо и налево интервью, призывают своих коллег прекратить бессмысленное заседательство и покинуть Белый дом, Говорят об усталости Общества и гибели идей парламентаризма. С последним нельзя не согласиться. Верховный Совет много сделал для того, чтобы доказать, что парламент в России - ещё одна разновидность диктатуры, не имеющая ничего общего с парламентскими традициями развитой Демократии. В этом смысле рисунок взаимоотношений парламента и Президента, парламента и правительства был выдержан в предельно контрастных тонах, не дополняющих друг друга, а взаимоисключающих. Никого не интересовало разделение обязанностей, прав, как, впрочем, и функций контроля. Борьба шла только за верховенство, а значит, право бесконтрольности и непогрешимости своих действий. Если оглянуться назад и перечитать любые изменения статей прежней Конституции, касающиеся Управления Государством и Обществом, нетрудно увидеть желание депутатов усечь, парализовать любую Власть, кроме собственной. Нельзя сказать, что депутаты, покинувшие парламентский лагерь, преуспели в своих обличительных откровениях и перевербовали своих коллег. Общество измучено конфронтацией, и его политические амбиции упрощены. Даже плохой конец лучше бесконечной неизвестности. Не существовало поднимающейся как на дрожжах любви к Хасбулатову либо парламенту, как не существовало и безмерной, незыблемой любви к Президенту. В этот момент симпатии оказались на стороне Ельцина, поступившего мужественно и решительно, как и подобает поступать главе Государства. И уже мало кого интересовала степень бесспорности президентского шага. Россия выросла на традициях сильной Власти, потому столь велико смятение перед беспределом и беспомощностью тех, кого принято называть Властью. Кошмарная череда нерешительности была наконец нарушена главой Государства. В душе большинства сограждан возникла чувственная симпатия к уже позабытой силе верховной Власти. Решительность в этот момент оказалась в большей цене, чем безупречность. Захваченная событиями вокруг Белого дома и вызывающим недоумение послеуказным молчанием Президента, пресса проглядела Данилов монасырь. "Мало ли переговоров. Ну, ещё одни, подумаешь". Просматривая газеты за последние дни сентября, я обратил внимание на два момента в поведении российского парламента. 27 сентября на переговоры с Черномырдиным делегируется не кто-то из руководства парламента, а Виктор Баранников. Кстати, сам Черномырдин в эти дни неоднократно заявлял о своей готовности поехать в Белый дом и попытаться лично убедить депутатов в бесполезности затянувшегося конфликта. Трудно сказать, кто именно: Президент, его окружение или члены кабинета удержал Черномырдина от этого шага. При агрессивности Ачалова и Макашова премьер мог оказаться в числе заложников. И второе. Договоренности, достигнутые Соколовым и Абдулатиповым в Даниловом монасыре, были аннулированы не Хасбулатовым или Президиумом Верховного Совета, а так называемым военным руководством, отвечающим за оборону Белого дома, в составе Ачалова, Баранникова, Макашова, Дунаева. И только потом по этому поводу высказывается спикер. И хотя понятно, что главным мотивом на переговорах является факт сдачи оружия, тем не менее голос военных в оценке событий внутри и вокруг самого гражданского ведомства, каковым во всех странах является парламент, становится определяющим. Да и все воронинские маневры на переговорах крутились вокруг одной и той же проблемы: как заставить президентскую сторону признать формирования, оказавшиеся в Белом доме, законными. Здесь была маленькая хитрость. Придать незаконным формированиям статус воинских частей, якобы охраняющих Белый дом, значит признать законность указов Руцкого по этому поводу, а значит, признать законность его президентства. Плюс к тому и оружие, оказавшееся в их руках, становится обыкновенным атрибутом регулярной армии. Все происходящее в Белом доме на самом деле обретало иное наполнение. Поэтому решительным требованием президентской стороны было аннулирование факта нелепого президентства Руцкого. Пожалуй, именно тогда я понял, что ситуация будет иметь не политическое, а силовое разрешение. Если в Белом доме военные взяли Власть, рассуждал я, они изберут путь наиболее близкий их профессиональному навыку. А если мои предположения правильны, то тактика на затягивание переговоров в Свято-Даниловом монасыре не может быть рассчитана на дальнюю перспективу. Скорее всего, вызревал скоротечный план, который будет осуществлен в ближайшие дни. По традиции, днями массовых шествий и беспорядков считались дни нерабочие - суббота и воскресенье. Нацеленность на силовое столкновение уже не вызывала никакого сомнения. Это подтверждал и характер Слухов о якобы переходе на сторону взбунтовавшихся депутатов некоторых частей в российских гарнизонах, войсках КГБ, МВД, сотрудников прокуратуры. В этом смысле затворники рассчитывали на Руцкого, который был кадровым офицером и, как им казалось, был для армии своим человеком. Правда, в кадровости Руцкого есть один изъян - Руцкой летчик. Россия - страна сухопутная, и в ней традиционно главенство в армии держала пехота. И министрам обороны, нарушавшим эту традицию, в силу собственной биографии представляющим другие рода войск, было всегда непросто. Маршал авиации Шапошников - тому справедливое подтверждение. Рассчитывать на особую популярность Руцкого в армии, как и в других силовых ведомствах, было бы излишним. К тому же, судя по ситуации, и внутри Белого дома Руцкой, как, впрочем, и Хасбулатов, утратили свою главенствующую роль - один над военными, другой вообще над парламентом. 30 сентября В этот четверг я подписал приказ о переводе Компании на работу в чрезвычайном режиме. Была усилена охрана, установлено круглосуточное дежурство всех технических служб и служебного транспорта, созданы оперативно-информационные команды, работавшие в круглосуточном режиме. Генеральный директор Компании Анатолий Лысенко, человек спокойный и флегматичный, счел эту меру скорее проявлением моей эмоциональности. Однако возражать не стал, подчеркнув, что режим может быть более мягким, с правом дежурства дома. 1 октября Пятница прошла достаточно нервозно. Никаких особых событий не случилось. Увеличилось количество митингующих. Митинги были спонтанными, не особенно многочисленными, но злыми. К этому следует добавить несколько вылазок в вечерние часы с попыткой захвата ИТАР-ТАСС. Все эти действия, скорее, напоминали психологические атаки, прощупывание. Виталий Игнатенко, руководитель ИТАР-ТАСС, позвонил мне вечером. Пожаловался - главный центр информационной связи страны охраняют несколько вахтеров, и добиться от министра внутренних дел Ерина какой-либо помощи в усилении охраны он не в состоянии. Вообще поведение милиции в эти дни, как и руководства КГБ, было малообъяснимым. 2 октября Предчувствие нас не обмануло. В субботу на Смоленской площади, у станции метро "Смоленская", произошло одно из самых ожесточенных столкновений. Все было: баррикады, перевернутые машины, спецназ, ОМОН, водометы и даже пожар. Противоречивые цифры раненых и покалеченных. Я вместе с генеральным директором находился на работе. Информация поступала прямо с места событий, техническая неоснащенность корреспондентов раздражала до крайности. Не было даже радиотелефонов. Поступающую Информацию приходилось все время перепроверять. Было такое впечатление, что Мы погружаемся в мир Слухов. Любая Информация казалась недостоверной. В эти дни во мне, как в писателе и редакторе с многолетним опытом, боролись два начала: редакторское и авторское. Как редактор и Политик я все время успокаивал себя: "Сдержанность, главное, сдержанность. И без того все воспалено до предела. Никаких комментариев, только факты". Но во мне говорил и другой голос: "Катастрофа накатывается как лавина. Не проморгать, успеть предупредить". В кругу коллег уже в субботу вечером я сказал: - Столкновение на Смоленской площади похоже на генеральную репетицию. Что-то у них не получилось. Завтра мало дождаться, его надо пережить. Мне показалось, что я разгадал план Макашова, а может быть, Ачалова или Баранникова. Тот факт, что Смоленская площадь практически соседствует с Белым домом и именно там произошли беспорядки, нельзя рассматривать как случайное совпадение. Не исключено, что главные события должны были произойти в субботу. Задача непримиримой оппозиции была простой организовать столкновения в непосредственной близости от Белого дома, в районе, который не относится к разряду неблагополучны. Лучше всего, чтобы это было место, где беспорядки раньше не случались. Центр города, старый Арбат, субботнее гуляние... Народу много, все расположены к веселью и отдыху. И вдруг близкая и кровопролитная схватка, перевернутые машины и водометы. Зачинщики беспорядков получили жесткое задание: раскачать толпу до истерического состояния, чтобы милиция и ОМОН запросили подкрепления. По упрощенной и естественной схеме дополнительные силы будут переброшены из близлежащих районов города. Таким районом можно считать район Белого дома. И вот тогда на ослабленные кордоны милиции двинутся главные силы путчистов, ведомые и подстрекаемые Анпиловым и Константиновым. Они прорвут блокаду (численное преобладание толпы очевидно), соединятся с силами защитников, а дальше... А дальше произойдет то, что произошло на следующий день, в воскресенье. Субботний замысел не удался. Ерин оцепление вокруг Белого дома не ослабил, не заменил части, хотя это следовало сделать. Психологическая усталость частей ОМОНа, окружающих Белый дом, была заметна невооруженным глазом. Не усиленной оказалась московская милиция значимым пополнением из других частей. Полурастерянность, немобилизованность нашей милиции наводили на грустные размышления. Многолетно правоохранительные органы имели дело с послушным Народом, и вся атрибутика: лагеря, пересыльные тюрьмы, Лубянка, создали не только образ всесильных правоохранительных органов, но и стиль взаимоотношений с ними. Наша милиция уже шестьдесят лет не противостояла разбушевавшейся толпе. Она всегда сопровождала толпу организованную: праздничные демонстрации, футбольных болельщиков. У нас даже водометов не оказалось. "Моя милиция меня бережет". Звучит как притча. Мы просто не учли, не разобрались, что начальный этап демократического развития одарил нас иной философией, иными нормами поведения. В этом смысле преступность есть величина, сопутствующая плюрализму, свободе, Демократии. Плюрализм всеохватен. Вор пользуется возможностями Демократии с не меньшей изобретательностью, чем директор завода или депутат. Один привык к привилегиям и в их отсутствие страдает, другой создает привилегии ловкостью рук и пользуясь отсутствием закона. Сейчас Мы говорим вслух об экономической амнистии. Денег у Государства нет. Демократия ещё не оснасилась способностью производить. Пока она профессиональна только на ниве разрушения, на придании проклятию тоталитарного прошлого. "Мы наш, Мы новый мир построим" - это ещё впереди. "Закон должен разрешить отмыть черные деньги, пустить их на развитие производства". Тоже из категории иллюзорных заблуждений. Отмыть отмоют, а вкладывать куда-либо подождут. Однако вернемся к событиям первой октябрьской субботы 93-го года. Схватка на Смоленской площади потому и затянулась. Беспорядок гасили малыми силами, опасаясь ослабить другие болевые точки в городе. Утро 3 октября не предвещало беды. Состоялось богослужение в соборе Василия Блаженного. Высокие лица Государства со свечками в руках были запечатлены во всех информационных программах. Многие посчитали, что оппозиция выдохлась в субботней схватке и воскресенью достанется лишь остаточный пар эмоций. Митинг у парка Горького. Ещё где-нибудь подемонстрируют свой протест. У Белого дома поиграют мускулами и разойдутся. Где-то в начале первого я распрощался со своим заместителем Анатолием Лысенко: ему нездоровилось и он поехал домой со словами: "Кажется, все спокойно". Ни я, ни он ещё не знали, что получасом позже в районе площади Свободной России будет прорвано кольцо ОМОНа и вооруженные формирования, сосредоточенные в Белом доме, начнут штурм мэрии. Сам факт штурма мэрии казался диким и нелепым. Зачем? Но очевидное и кажущееся, как правило, понятия несовместимые. Я немедленно собрал у себя в кабинете руководителей технических служб. Мы проанализировали ситуацию, посетовали на недостаточность охраны (в Компании находилось около 40 милиционеров с 15 автоматами). Программа "Вести", вышедшая в 14 часов, и материалы, поступившие на радио, лишь подтвердили, что события вокруг Белого дома приобретают драматический характер. Штурм мэрии увенчался успехом. Мятежники захватили четыре этажа, оттеснив охрану мэрии на седьмой этаж. Надо заметить, что все видеоматериалы, передающие эти события, засвидетельствовали факты мародерства, когда захватившие мэрию вытаскивали телевизоры и растаскивали компьютеры, пишущие машинки. Потом Мы узнали подробности и увидели парламентский балкон, на котором ораторствовали опьяненные победой Руцкой и Хасбулатов, призывая к штурму "Останкино" и Кремля. Ранее, в четверг, очень поздно, где-то в половине первого ночи, раздался телефонный звонок. По характеру сигнала я понял, что это межгород. Каково же было мое удивление, когда в трубке я узнал голос Югина, заместителя председателя парламентского комитета по средствам массовой Информации. Югин мне сообщил, что я приглашаюсь на заседание съезда. Депутаты хотели бы определить степень моей вины за информационную блокаду, в которой находится Белый дом. Любопытно, что именно в четверг Мы записали группу депутатов, которые высказали свое мнение о происходящих событиях, среди них были и те, кто покинул Белый дом, и те, кто в нем остался. Но материал был ценен не откровением депутатов. Мы предполагали этот материал поставить в эфир в пятницу. Я сказал Югину, что Информация о событиях, происходящих внутри Белого дома, постоянно присутствует на телеэкране. Парламент, а значит и съезд, Указом Президента распущен, назначены новые выборы. А значит, участие экс-депутатов в теле - и радиопередачах, как это было прежде, попросту нереально. - Начинается предвыборная кампания, милости просим! - закончил я разговор раздраженным призывом. - Кончайте же это томление мстительным бездельем. Работать надо, мужики. (Когда я заканчивал эту книгу, Спустя восемь месяцев после октябрьских событий, в прокуратуре России я узнал об указе А. В. Руцкого. Указ был подписан в тот самый четверг. Из указа следовало, что я отстраняюсь от своих обязанностей и новым председателем Всероссийской телерадиокомпании назначается Виктор Югин). На съезд явиться я, конечно, отказался. Бесспорно, этот звонок был санкционирован. Учитывая мое депутатство, приверженность идеям гражданского мира и согласия, непростоту отношений как с непримиромой оппозицией, так и с леворадикалами, мои парламентские противники решили использовать шанс. В безвыходном положении люди и сверхподозрительны, и сверхдоверчивы одновременно. Дезинформация обо мне, широко распространенная не без участия ряда "доброжелателей" из окружения Президента, достигла стен Белого дома. Попцов не согласен с Указом Президента. Попцов постоянно брал интервью у Хасбулатова. Конечно, Комиссия Верховного Совета, проверявшая Компанию накануне событий, многое здесь поднапортила. Уж слишком очевидной была враждебность к самому Попцову. И тем не менее надо попробовать с ним столковаться. Не получится - прямо в зале и арестуем. С кем обсуждал эту идею Югин, я не знаю. Его последняя фраза в нашем разговоре была симптоматичной: "Ты, конечно, не придешь?" Я засмеялся. Мне ли не знать, что и для депутатов Николая Павлова, и Михаила Астафьева, и Анатолия Аксючица, для всей непримиримой оппозиции я был костью в горле, врагом номер один. Впрочем, они никогда не скрывали этого. Мои переговоры с МВД, Администрацией Президента о необходимости усилить охрану Компании кончались многословными обещаниями. "Трудно, но постараемся". При каждом из таких разговоров меня не оставляло чувство общения с людьми, застигнутыми врасплох. Их кто-то ненароком разбудил, а они продолжали жить ощущениями воскресного дня. Нечто подобное произошло и в "Останкино". Я позвонил Брагину, он подтвердил Информацию, что мятежники на пяти машинах движутся к телецентру. Мы ещё раз проверили нашу готовность работать в автономном режиме, независимо от "Останкино". Станислав Буневич, технический директор Компании, со всем своим штабом находился тут же. Я спросил: "Сколько времени потребуется на перекоммутацию каналов?" Невозмутимый Остапович пожал плечами. - Минут двадцать, а можно и быстрее. Вернулся запыхавшийся Лысенко. Он узнал о событиях по радио и, не добравшись до дачи, погнал машину назад. В эти часы Мы смогли убедиться - у нас есть команда. И хотя недостатка в сотрудниках не было - Мы работали в чрезвычайном режиме, - Народ все прибывал и прибывал. Людей собирало чувство профессионального долга, опасности и азарта, Журналист всегда остается Журналистом. Чисто житейски Телевидение и радио в эти часы становились самым рискованным местом. Мои коллеги съезжались на беду: отстоять, защитить. Каждые полчаса я разговаривал с Брагиным по телефону. Немыслимо, милиция не задержала колонну машин с мятежниками, двигающуюся на "Останкино". Где-то в районе 17.30 у Останкинской башни началась стрельба. Мы ещё раз собрали технических специалистов, руководителей служб Информации. Все понимали - время не терпит. Я сказал, что принимаю решение перевести Управление телеканалами на ВГТРК. Судя по всему, с минуты на минуту начнется штурм "Останкино". Никто не спорил. Я тотчас позвонил министру связи Владимиру Булгакову. Я сообщил ему о нашем решении. Он понял меня с полуслова, однако попросил зафиксировать это решение письменно. Я не стал отрицать. Порядок есть Порядок. Быстрота, с которой была проделана эта техническая операция, у меня вызвала восхищение. 14 минут. "Радио России" и "Вести" размещались в "Останкино", какого-либо недостатка подробностей о происходящем у нас не было. Спецотряд "Витязь", брошенный на усиление охраны "Останкино", практически уже вел бой. Позже Мы увидели эти страшные кадры. И грузовик, проламывающий стену здания, где размещалась эфирная зона, и окровавленных людей, и трупы, лежащие на полу, непонятно чьи - все в одинаковой пятнистой одежде. Часом ранее горела мэрия, теперь горит "Останкино". Мы с Анатолием Лысенко быстро просчитали варианты. Выбор невелик. Студий, откуда идет вещание, должно быть по меньше мере две. В 18.30 Александр Нехорошев (руководитель информационной службы) высказал опасение, что "Вести" из "Останкино" в 20 часов не смогут выйти в эфир. Весь видеоматериал там. Несколькими минутами позже я снова позвонил Брагину. Голос хотя и рапортующий, но растерянный. Ему там непросто. Я произношу ободряющие слова, хотя понимаю - им там нужны бронетранспортеры, а не заверения в солидарности. Брагин высказывает опасение, что не исключена возможность прекращения вещания. Я его успокаиваю, говорю, что Мы готовы к этому варианту. Ещё раз собираю людей, уговариваемся о плане действий. Главное безопасность сотрудников. Их надо предупредить, что Мы готовим запасной вариант. Под рукой информационные потоки службы радио. Первые выпуски по Телевидению проведем в устном варианте, с листа из запасной студии. Первые часы будет ощущаться нехватка видеоматериала. Надо установить контакты с нашими зарубежными коллегами, пригласить к сотрудничеству все независимые коммерческие съемочные группы. Опыт, слава Богу, есть - август 1991 года. Работаем круглосуточно. Выходим в эфир с информационными выпусками каждый час. Сергей Скворцов предложил усилить вещательный пояс и вывести в прямой эфир Шаболовку. Договорились с Анатолием Лысенко, что он более предметно займется Шаболовкой. Я - резервной студией. Тут же сформировали рабочую команду. Скворцов во главе. Торчинский в качестве ведущего, Крюков как режиссер. Всех остальных соберут на месте. Машина, охрана вперед, работаем попеременно, координация за дирекцией канала "Россия". Спустя час Скворцов и Торчинский сообщили о готовности выхода в эфир. Я почему-то засмеялся и подмигнул Буневичу. - Порядок, Шаболовка под ружьем. События развивались стремительно. Обстановка в Москве обострялась буквально по минутам. Молчание Властей становилось угрожающим. Здесь правомерно вернуться несколько назад. В 15 часов, когда уже горела мэрия, переговоры с Свято-Даниловом монасыре продолжались. События в Москве обретали характер всероссийских. Президент находился в своей загородной резиденции, премьер молчал. У Грачёва отвечали, что министр на выезде. Вся остальная Власть, включая мэра Москвы Лужкова, на переговорах в монасыре. Было ясно, что в этих условиях значимым может оказаться выступление только первых лиц. Попытки дозвониться до монасыря оказались тщетными, тогда я выбрал другой путь. Я дозвонился до машины Лужкова и очень понятно и жестко объяснил водителю, что ситуация критическая, он немедленно должен проникнуть в зал переговоров и, сославшись на звонок Попцова (у нас с Юрием Михайловичем добрые отношения), немедленно вызвать его к телефону. Кто это был, водитель, охранник, я не знаю, но мою просьбу он выполнил незамедлительно. Лужков позвонил через несколько минут. Я не могу скрыть своих симпатий к этому мужественному и профессиональному человеку. Я бегло проинформировал его о ситуации: - Мэрия горит, семь этажей в руках мятежников. В данный момент несколько машин с вооруженными людьми приближаются к "Останкино". Через час они начнут штурм телецентра. На Шаболовке студия для эфира готова. Как рассказывал потом Сергей Филатов, они втроем (Сосковец, Лужков и он) поехали на Шаболовку. Тут же в студии набросали текст обращения. Сначала хотели все втроем выйти в эфир, потом посовещались и решили, что этого делать не стоит. Главой города является мэр, и успокоить москвичей должен он. Трое в прямом эфире в такой момент - это ещё и факт растерянности. Появление Лужкова на телевизионном экране (а ведь это был воскресный день, и тревожная Информация уже взвинтила Общество) можно счесть мигом отрезвления. Растерянность, охватившая Москву, споткнулась о препятствие. Мэр слыл мужественным человеком. Он очень волновался и, может быть, в момент выступления - спонтанного, непричесанного, под рукой не было достаточного анализа ситуации - понял, что от его уверенности зависит если не все, то очень многое, и он старался. Я пошутил тогда в кругу своих коллег (в кабинете толпился Народ): "Первую задачу Мы выполнили. Показали сограждаНам живую Власть". По мере нарастания напряжения вопросы: почему молчит Президент? Почему молчит премьер? И вообще, что происходит?.. - обрели характер навязчивых. Где-то Спустя два или три дня в газете "Известия" один из лидеров "Демократической России" задавал риторический вопрос: где была наша славная милиция и были ли в Москве вообще надежные силы, способные противостоять беспорядкам? Он сообщил также о паническом настроении одного из руководителей московских правоохранительных органов. Увы, но именно изнутри милиции исходили Слухи о предполагаемом переходе частей МВД на сторону мятежников, о бунте неподчинения в следственном Управлении, о ненадежности группы "Альфа". Я могу свидетельствовать, что в эти часы я руководитель общенациональной телерадиокомпании, - имея доступ к разного рода правительственной связи, не смог переговорить ни с министром внутренних дел, ни с министром обороны, ни с руководителем московской милиции. "Нет!" "На выезде! Проводит совещание!" Единственным человеком, с которым связь была постоянной, был премьер. Он с трудом отвыкал от мнения, что все существующее Телевидение и радио в России - это "Останкино". Скорее всего, только после того как перестал работать останкинский канал, премьер осознал, что каким-то малопонятным для него образом национальный канал продолжает работать, а значит, существует ещё какое-то Телевидение и какое-то радио, которые называются российскими. Это печальное признание сделать необходимо. Выжидательная тактика правоохранительных органов, конечно же, была не случайной. Господин Ерин в эти минуты, сам того не подозревая, скорее чисто теоретически управлял своим ведомством, никак не предполагая, что на практике оно уже давно ему не подчинено. Вся ситуация в Москве с 16 часов 3 октября, когда милиция отступила под натиском толпы, во главе которой шла линия боевиков, вооруженных железными прутьями и захваченными у той же милиции единичными щитами, стала неуправляемой. И город, имевший самое большое насыщение милицией на "каждый квадратный метр площади", буквально в одночасье лишился людей в милицейской форме: сотрудников ГАИ, омоновцев. В этой ситуации в Москве могли начаться любые беспорядки и хулиганские действия. Только нацеленность политизированной толпы на Белый дом все буйствующее стягивала словно в единую воронку. В 19.30 у "Останкино" загромыхало, начался штурм. Я опять связался с Брагиным. Понимал, что ему особенно не по себе. Его просьбы усилить охрану телецентра остались гласом вопиющего в пустыне. Я, как мог, подбадривал его. В телефонную трубку были слышны хлопки одиночных выстрелов и пулеметные очереди. Бой шел уже на подступах к телецентру. До его начала Брагин ещё слабо надеялся на разрешение ситуации политическими переговорами: кто-то куда-то спускался, кто-то с кем-то вступал в диалог. И только первые выстрелы перечеркнули эти мифические надежды. Руцкой, призывая к штурму "Останкино", повторял с балкона Белого дома одну и ту же фразу: - Нам нужен эфир! "Президент страны" Руцкой имел в виду себя, он скажет Народу Правду. Не каждый день на глазах любопытствующей толпы разгорается бой. Воскресный день. Останкинский парк, место отдыха. Как на грандиозной театральной сцене, падают сраженные прицельной или шальной пулей люди. И кажется любопытствующим, что все происходящее - не натуральная смерть, а декоративный бой. И кровь на самом деле не кровь, а краска, и дымовая завеса - все для антуража. Снимается кино. А потом была ночь. Где-то в 19.40 отчаянным голосом Брагин прокричал в трубку: - Мы отключаемся! Они уже на четвертом этаже! Поначалу отряд боевиков в силу элементарного незнания атаковал главное здание телецентра, более внушительное. Но очень скоро тележурналисты из числа своих, доставленные к месту событий в окружении охраны, разъяснили, что захват главного здания не гарантирует эфир, так как Управление вещанием ведется из технического центра, который расположен напротив. Мгновенно бой переметнулся на другую сторону улицы. В действительности атакующие не захватили никаких первых, вторых и третьих этажей. Они сделали пробоину в стене, но в здание фактически не вошли. Эмоциональное восприятие всегда опережает событие. Выстрелы у подъезда воспринимаются как бой внутри здания. И убитые в самом здании, лежащие на мраморном полу в самых неестественных позах, потрясают психику. Потом, до самых поздних сумерек, Мы показывали бой у стен "Останкино". Не CNN, не CBS, а Мы. Почему Макашов, а штурмом "Останкино" руководил он, не добился успеха? Во-первых, Слухи о незащищенности "Останкино" были несколько преувеличены. Охрана самого здания была усилена и численностью, и вооружением. Другой вопрос - не было защитного пояса на подступах к "Останкино", а тот, что был, правомерно назвать призрачным. Как уже было сказано, УВД Москвы оставило сограждан, а вместе с ними и московскую Власть, на попечение собственных чувств и возможностей самозащиты. Патрульные машины, оказавшиеся на пути движения мятежников, заметив приближающуюся колонну, немедленно снимались с точки наблюдения и на предельной скорости устремлялись в близлежащие переулки. Прибывшие были насроены на атаку, на штурм. Завязалась перестрелка. Очень скоро стало ясно, что у атакующих недостает ни сил, ни опыта. Защищающиеся ведут огонь на поражение, там находятся профессиональные части, действующие более успешно. Макашов вызывал по рации подкрепление, и, видимо, ему это подкрепление пообещали. насупающие залегли, и перестрелка обрела перманентный характер. Как профессионал Макашов оценил ситуацию. Ворвавшись в здание, которое защищалось более успешно, чем охрана мэрии, он может оказаться в ловушке, тем более что атакующие в любом случае, будут ли они штурмовать главное здание или технический центр, расположенный напротив, оказываются под перекрестным огнем, ведущимся как из одного, так и из другого здания. В основном команда Макашова состояла из приднестровских гвардейцев, казачества; людей в полувоенной форме странной принадлежности, вооруженных новенькими автоматами АКСУ, принятыми на вооружение федеральной милицией. Уверенности и взвинченности атакующим придавала толпа, оснащенная железными прутьями, кольями, арматурой и автоматами. Люди в разномастной штатской одежде с армейским оружием в руках. Толпа гудела недовольством: "Патронов маловато!" Надеялись на подкрепление, которое вот-вот подтянется. Сигналом к атаке стал выстрел из гранатомета, нацеленный в пролом здания. После него началась нестройная и неуправляемая пальба. В районе 20 часов и с той и с другой стороны заговорили гранатометы. Как свидетельствуют наши Журналисты, это было похоже на кошмар. Бой вне войны на одной из мирных улиц города. Три появившихся БТРа подняли было мятежников в атаку, но, как скоро оказалось, бронетранспортеры пришли на помощь не мятежникам, а защитникам "Останкино". Правда, по их поведению было видно, что они плохо понимают, куда положено стрелять. Они проносились на большой скорости между атакующими и защитниками телецентра, вселяя в тех и других надежду - наши пришли! В 21 час Макашов дает команду - отходить, В "Останкино" бушует пожар. Макашов понимает, что штурм не увенчался успехом, он подавлен. Есть жертвы. - Уходим, - командует Макашов, - возвращаемся к Белому дому. Там Мы нужнее. Мы свое дело сделали. Теперь эта гадина (он имеет в виду "Останкино") долго не заговорит. Генерал не знал, что Российское Телевидение и радио продолжает вещание. Если всмотреться в телекадры, то видно, как в вечерней полутьме толпа, рассеченная на потоки, уходит от "Останкино". После 22 часов появились пожарные машины. - Хорошо горит, - сказал водитель одной из машин. Ноздри дернулись, и он невозмутимо пояснил: - Пластик, химия горит. Начали тушить пожар. Потом будет сказано так: у стен "Останкино" погибло 62 человека. Это случилось 3 октября с 19.30 до 22 часов. 62 убитых человека! За что? Во имя чего? Кого-то успели оттолкнуть в сторону, кого-то увезли. А кто-то ещё долго лежал в удобных и неудобных позах на мостовой, гранитном полу вестибюля, в узких коридорах телецентра и просто осел у бетонных столбов, будто в пьяной дремоте, посреди загустевших разводов коричнево-красной крови. Наша драматическая теле - и радиовахта началась ровно в 20.00 3 октября. "Останкино" прекратило вещание, работал только Российский канал. Первым в эфир, без секунды опоздания, вышел Валера Виноградов. Привычная, ставящая все на свои места фраза: "Здравствуйте, в эфире "Вести". Голос Виноградова возвращал сограждан к реальной жизни. В этот момент всеобщего оцепенения, последовавшего после отчаянного сообщения останкинского диктора: "Мы вынуждены прекратить вещание", - нетрудно понять состояние москвичей. Кто-то бросился к окну, кто-то стал поспешно одеваться, полагая, что там, на улице, он поймет и разузнает подробности случившегося, а кто-то судорожно переключал телеприемники с канала на канал, желая вернуть к жизни погасший экран. Санкт-Петербургский канал работал. Но он в эту минуту был как бы не в счет. Он находился в стороне от событий. Все самое ужасное и непоправимое происходило в Москве. Сейчас, в этот момент, все доброе и недоброе совершалось здесь, за стенами их домов, в их вечном городе. Возможно, никто из них ещё не осознал, не просчитал, что нечто подобное или, по крайней мере, очень похожее на это уже было. И вот Спустя два года - снова Москва, Краснопресненская набережная, Белый дом. Горит мэрия, стреляют в "Останкино". И снова Россия в неведении. Что с нами? Куда Мы идем? В преддверии этих событий в районе 17 часов я позвонил Президенту. Молчание Власти обретало нехороший оттенок. По Москве метались зарубежные корреспонденты с одним и тем же вопросом - когда ждать заявления Бориса Ельцина и будет ли оно?.. Воскресный день, Президент в своей загородной резиденции. Ни одно лицо из Аппарата Президента (а глава администрации Сергей Филатов на переговорах в Даниловом монасыре) дать вразумительного ответа на вопрос об ответных шагах Президента, естественно, не может. Премьер, соблюдая нормы субординации, тоже держит вынужденную паузу. Зная характер Ельцина, его выжидательный стиль, я был почти уверен, что Президент в ближайшие 2-3 часа выступать не будет. Во-первых, в экстремальных ситуациях Ельцин максимально приближается к самой ситуации. И та привычная для сторонних суждений информационная заданность, которая якобы формирует окружение Президента, перестает существовать. В эти минуты Ельцин погружается в политическую реальность и доверяет только своей интуиции. Следовательно, какое-либо решение о своем выступлении он примет, возвратившись в Москву. Во-вторых, заявление Президента - это не психотерапевтический сеанс, успокоительный бальзам для страждущих. Успокоить - непременно! Но этого мало. Глава Государства - это гарант. Обстоятельства чрезвычайные, и здесь не может быть предположительных слов, делегирования ответственности в чей-либо адрес. После слов Президента ситуация должна претерпеть немедленное изменение. Если нет воинских частей, они должны появиться, возникшие беспорядки - прекратиться. Пока у Ельцина не будет полной уверенности, что Президент лично контролирует ситуацию, он не выступит. И все-таки я позвонил. Трубку взял начальник охраны Коржаков. Я в двух словах обрисовал положение и сказал, что в этих условиях выступление Президента погасит панику и обеспечит перелом в насроении Общества, да и правоохранительных органов, которые, как мне кажется, более, чем кто-либо, деморализованы. Коржаков сказал, что Президент в данный момент занят анализом ситуации и ни в ближайшее время, ни вечером выступать по Телевидению не Намерен. Я не стал ни на чем настаивать, Коржаков человек самонадеянный, упрямый. Возможно, в данный момент Президент разговаривать не может, Коржакову виднее, он там рядом. Через час-два Президент вернется в Москву, в этом я уверен. Других вариантов у него попросту нет. И если обстоятельства того потребуют, к идее выступления Президента можно вернуться чуть позже. Больше других беспокоило молчание министерств обороны и внутренних дел. Молчание руководителей силовых ведомств продуцировало Слухи о растерянности, неподчиняемости, путчевой неразберихе. Белый дом был особенно энергичен в распространении Дезинформации о переходе воинских частей на сторону Руцкого и Хасбулатова, о конфликте внутри руководства МВД, о нежелании Грачёва отдавать приказ на подавление Путча силами регулярной армии, об оппозиции в ведомстве государственной безопасности. Все эти домыслы, а возможно, и реальные факты подхватывались информационным потоком, иностранными корреспондентами и попадали на компьютерные мониторы и телетайпные ленты. Они требовали подтверждения, опровержения. Практически всю ночь я провел стоя на ногах. Все телефонные аппараты спецсвязи, а их три, городские, а их четыре, местные, а их два, звонили не переставая. Более других ориентировался в ситуации премьер. В течение ночи Мы несколько раз разговаривали с ним по телефону. Он понимал, что в эту ночь от работы Российского Телевидения и радио зависит ответ на извечный вопрос: быть или не быть? Премьер уже выступил сам, и вслед за ним через прямой эфир прошли все его заместители. Первым был Гайдар. Каждый из приезжающих высокочинных лиц поражался условиям, в которых Мы работаем, говорил о позорности того факта, что национальная телерадиокомпания два года работает в полевом, а точнее, походном режиме. Свет в коридорах был погашен, окна зашторены. И, передвигаясь ощупью, в полутьме, через бесконечные лабиринты на улице и в самом здании, наталкиваясь на вооруженную охрану, высокие чиновники проникались драматизмом момента. И уже в самой студии вели разговор не о путче, а о будничных делах, которые положено решать Власти. Исключение составил Гайдар, он выступил первым, ещё до премьера. На правах человека, олицетворяющего реформаторский курс, призвал москвичей подняться на защиту Президента, реформ и Демократии. Место сбора - площадь перед зданием Моссовета. До этого с той же идеей ко мне дважды пробивались руководители "Дем. России". Я не согласился, предупредив, что с такими призывами имеет право выступить материализованная Власть, ибо именно ей положено обеспечить безопасность граждан. Призыв Гайдара взбудоражил Москву, но в той же степени он создавал эмоциональный противовес поднявшей голову реакции. Всю ночь Мы работали в режиме прямого эфира. Два нескончаемых потока на разных концах Москвы шли через студийные площадки Шаболовки и резервной студии, попеременно выходили в эфир. Представители технической, художественной Интеллигенции, Журналисты, врачи, учителя, актеры, академики, Власть московская и Власть региональная, депутаты демократической ориентации, представители православной церкви, бизнесмены, банкиры, работники профсоюзов добирались ночью непонятно на чем, пробирались к этим засекреченным адресам, чтобы сострадать, воззвать, докричаться, устыдить тех, кто вверг людей в это немыслимое кровопролитие. Где-то к 22 часам Мы уже имели приличные видеоматериалы. Нам звонили многие, кто располагал съемочной техникой, предлагали свои услуги. Страшно ли было Нам? Скорее всего, нет. Мы старались об этом не думать. Мы делали свое дело в условиях экстремальных и были полностью заняты им. Нам некогда было думать, насколько правомерно отключение "Останкино". Мы были здесь, они были там. У нас не оказалось секунды передышки. Мы так спешили, что забыли записать и снять нашу собственную работу в эту историческую ночь. Когда позже Нам понадобился фильм об этих событиях, Мы имели любые материалы, кроме тех, которые могли рассказать о нас самих. Силы мятежников, покинувших "Останкино", могли в любой момент оказаться здесь. Я старался избегать разговоров на эту тему. Кому я только не звонил: в Администрацию Президента, МВД, Министерство обороны, коменданту Москвы. Все сочувствовали, обещали распорядиться, прислать подкрепление. Я слышал в телефонную трубку, как кому-то называют ситуацию, в которой Мы оказались, безумной. Но ничего не менялось. Все те же 90 милиционеров с пятьюдесятью автоматами на руках. Собственными силами Мы перегородили улицу с двух сторон бетонными блоками и выдвинули туда первый оборонительный заслон. Примерно в 21.30 Мы узнали, что "Останкино" отбито. Чуть позже мне сообщили, что и к Нам прибыл небольшой отряд транспортной охраны. Появился немолодой человек в штатском, сказал, что его послал министр Фадеев. - Со мной тридцать человек, - сказал человек в штатском, - среди них девять афганцев. Я поблагодарил министра за участие в нашей судьбе, но буквально следующей фразой был сражен наповал. Человек в штатском спросил, каким образом Мы Намерены использовать прибывших к Нам людей и где они могут получить оружие. Несмотря на всю напряженность ситуации, я впервые за эти часы рассмеялся. Для верности я все-таки переспросил: - Все тридцать, включая девять афганцев, без оружия? - Так точно! - по-военному ответил человек в штатском. Бесполезность прибывшего подкрепления не требовала уточнения. Я предложил этим бескорыстным и мужественным людям вернуться домой. Ещё одну попытку усилить нашу безопасность сделали добровольцы, собравшиеся на площади перед Моссоветом. Их, судя по всему, послал Егор Гайдар, обеспокоенный полной незащищенностью. В основном люди штатские, укомплектованные для острастки несколькими опять же афганцами и десантниками. Едва не возник конфликт. Милиционеры, охранявшие Компанию, чуть было не открыли огонь по энергичным десантникам, оказавшимися в этом самом отряде. Внутрь Мы прибывший Народ не пустили, предложив им обезопасить улицу. Через полчаса на улице вспыхнул костер. Ночь была прохладной, добровольцы грелись. Половина двенадцатого ночи. Генерал армии Кобец (он на правах заместителя министра обороны отвечал за безопасность стратегически важных объектов), узнав о нашем критическом положении, прислал для прикрытия три БТРа. Они, постояв в оцеплении пару часов, так же бесшумно удалились. Слава Богу, Мы ничего не знали об их самовольном отбытии и поэтому ещё долго были окрылены чувством собственной безопасности. Эфирная всенощная - так следует назвать эти 24 часа непрерывного вещания. Члены правительства, вселив в сограждан уверенность, разъехались по своим рабочим кабинетам. Решалась судьба свободы, судьба России, судьба Власти. А люди все шли и шли. Во многих окнах горел свет. Москве было не до сна. Она ждала наших сообщений. Информационные выпуски сменялись прямым эфиром. Немного музыки, Истории и снова "Вести". У площади перед Моссоветом строили баррикады. Иннокентий Смоктуновский, закутанный в шарф, тащил куски арматуры. На вопрос, зачем он здесь, Смоктуновский ответил скупо: - Пришел защищать свободу. В такие минуты Нам положено быть здесь. Кого он имел в виду, я не знаю. Но он так и сказал "Нам". Позвонил Торчинский, сообщил, что на Шаболовке образовалась очередь желающих выступить, по его прикидкам, хватит до семи утра. В "Вестях" собралась практически вся информационная команда. Эту ночь можно считать ночью молитвы и ночью клятвы. Мы понимали, что Нам удалось переломить насроение. Из всех выступлений, прозвучавших в эфире в эти нескончаемые часы, я бы выделил два. Прежде всего - монолог Явлинского. Он позвонил мне и спросил: - Как к тебе проехать? Я объяснил. - Мы сейчас подъедем. Я тебе кое-что покажу. Этим "кое-чем" оказалась кассета. - Посмотри, - попросил Гриша, - я тут подожду. Последнее время Явлинский был одним из самых жестких оппонентов Президента и Гайдара. Где-то месяцем раньше я предложил последнему теледебаты с Явлинским. Гайдар сначала согласился, затем передумал. У Явлинского было хотя и безденежное, но выгодное положение, он пребывал как бы на вольных хлебах, работал в каком-то самосочиненном институте, полуобщественном, полуреальном. Он критиковал легко, убедительно и зло. У мэрии и "Останкино" пролилась кровь. И было непросто угадать насроение эмоционального Явлинского. Он сказал прекрасно. Осмысленно, бескомпромиссно и убедительно. Он не просто поддержал Президента: - Там, в Белом доме, сосредоточилось зло. Неуемное желание расправы над инакомыслием, над неугодными. Если люди, исповедующие фашизм, их охраняют, значит, с иименаи Руцкого и Хасбулатова русские фашисты связывают свои надежды. - Отлично, - сказал я, - Мы ставим эту пленку немедленно. Изобразив на лице отрешенность, Явлинский как бы посоветовал и попросил: - Поставь прямо сейчас, а? Я мог бы рассердиться за его неуемную капризность, но сдержался. Явлинский был прав. Его устами говорила некая нераскрывшаяся легенда. Он по-прежнему был популярен среди Интеллигенции, образованной молодежи. Итак, всю ночь, двумя потоками, через Шаболовку и резервную студию, на разных концах этого громадного города, появлялись на телевизионных экранах те, для кого случившееся было больше чем потрясения. Суть происходящего для этих людей умещалась в надписи, нацарапанной на кирпичной стене колокольни в двух шагах от Белого дома снайпером из числа боевиков, собранных под нама Руцкого и Хасбулатова. Страшная надпись, немыслимая по своей жестокости и откровенности: "Я убил пятерых И этим доволен!" А чуть ниже: число, месяц, год. Уже после событий, 6 октября, во дворе собственного дома я увидел скорбную процессию. Хоронили сверстницу моей дочери, девочку 18 лет. Её пригласила подруга на свой день рождения. Политические потрясения усложняют жизнь, но не в состоянии перебороть её традиции. Дом, как принято говорить военным языком, находился в зоне боевых действий. Прошла ночь, две ночи... Миновали следующие два дня. Телевидение и радио продолжали сообщать: "Группы боевиков рассеялись по городу. Милиция, армейские части прочесывают опасные районы Москвы". Пришедшая на день рожденья гостья подошла к окну, чтобы поставить в воду цветы. Неслышно прогремел выстрел. Силуэт в окне оказался удачной мишенью. Пуля угодила в голову. Девушку хоронили Спустя три дня после страшных событий, вошедших в отечественную Историю как второе кровавое воскресенье. Её отец, кажется, слесарь-сантехник, вот уже 15 лет приходит в мою квартиру по срочным вызовам. Я не знаю, когда он придет в следующий раз и придет ли вообще. А если придет... Раньше он меня расспрашивал о Президенте, наивно полагал, что я все знаю о высшей Власти. О чем он спросит меня теперь? Та ночь была мало предрасположена к воспоминаниям. События фиксировались как бы на бегу. Где-то в три часа у микрофонов шаболовской студии появилась дерзкая останкинская команда, авторы либеральной волны конца восьмидесятых. Те самые, что начинали полудозволенный демократический прорыв на Телевидении. Ребята из команды "Взгляд". Птенцы из гнезда Анатолия Лысенко. Нагловатые, циничные, не лишенные дарования: два Александра - Любимов и Политковский, Владислав Листьев, Дима Захаров, Андрей Разбаш. Ныне многие из них делают на Телевидении крутой бизнес. Они так и остались в пределах своего амбициозного амплуа - когда-то молодых, но уже тронутых легкой сединой волков эфира, для которых амбиции определяющее начало профессионального поведения. Они быстрее других оказались в коридоре бизнеса и очень скоро перевели в категорию товара все: Информацию, политические взгляды, бедность, смех и даже сострадание. Посреди этой зловещей, с непроясненными последствиями ночи все пятеро или шестеро, в походно-импортной одежде, засидевшиеся на ночной тусовке и прямо оттуда нагрянувшие в студию. Уже год предлагающие зрителю свою игру в грядущих политических лидеров, а точнее, будущих Мэрдоков российского разлива. Намекнув на лживость всех, кроме себя, подчеркнув свою безучастность и безразличность к событиям прошедшего дня и насупившей ночи, они призывали сограждан к такой же безучастности: "Закройте двери и задерните занавесками окна, предайтесь любви, алкоголю и чему угодно и плюньте на эту Политику. Делайте как Мы! Пусть идиоты идут на Васильевский спуск строить баррикады и отстаивать свободу. А лично Мы пойдем спать! И вообще, смотрите наши программы. Нам на все наплевать, поэтому Мы честные и объективные". Это было нечто. Конечно, Москва была разделена и в эту ночь, и дни и ночи накануне. На площадях, у станций метро клокотали политические страсти. В информационной программе ещё раз сообщили: "Останкино" отбито, в город вошли воинские части. Ситуация полностью под контролем правительства. Это пригасило политическое вдохновение непримиримых. Они поняли, что Путч захлебнулся и понедельник станет днем тяжелой платы за неудавшийся переворот. Если бы телефонные провода могли менять цвет от возросшего напряжения, это бы случилось в ночь с 3 на 4 октября. нас поддерживали, нас вдохновляли, Нам сочувствовали, нас ненавидели. И вдруг в этом нескончаемом порыве образовалась внезапная пауза. Это был шок, последовавший после выступления наших "неореалистов". А потом шквал проклятий и поругания по все тем же раскаленным добела проводам. "Предатели, недоумки, сытые дельцы, мерзавцы!" Это самые невинные выражения. Не жалели и нас: "Как вы могли? Кто позволил? Кто допустил?" Россия - страна непредсказуемая в своих увлечениях и страстях. А потом сухонькая, достигшая состояния пассионарной истерии Ахеджакова (актриса театра "Современник") отвечала Любимову и Политковскому. Возможно, они уже добрались домой и спали, а возможно, слышали эту гневную, мужественную речь, сжигающую за собой все мосты. В 4.00 утра позвонил премьер. Ему не понравились политические комментарии нашего обозревателя Николая Сванидзе. А ещё ему не понравилось, что он бородат и, как ему показалось, одет в несимпатичный, несвежий свитер. В ответ я рассмеялся. В моем смехе не было неуважительности. Посреди вакханалии, непостижимости и непредсказуемости завтрашнего дня, беспризорности правоохранительных органов (когда нет четкого ответа - с кем они?) премьер делал мне выговор за внешний вид бородатого Николая Сванидзе. Я успокоил Черномырдина и объяснил, что во фраке (который, возможно, был бы больше ему к лицу) Николаю Сванидзе, похожему в эту ночь на мученика, ожидающего своего распятия, неудобно спать на полу. Я рассказал об этом Коле. Он устало улыбнулся, а затем заметил: "Побриться не обещаю, нечем, да и незачем. При моей бороде премьер не разглядит перемен. А галстук добуду непременно". Он так и вышел в эфир с воспаленными от бессонницы глазами, обильно чернобородый, но при галстуке, смахивающем на ослабленную петлю, которая едва не затянулась. 5.00 утра. Уже брезжил рассвет. Опять позвонил премьер, попросил подготовить съемочную группу. Ожидалось выступление Президента. Через десять минут раздался повторный телефонный звонок. Черномырдин произнес всего одну фразу: "Гримера не забудьте". Однако телевизионная группа так и не выехала. Спустя час Толя Кузнецов, личный оператор Президента, в сопровождении четырех автоматчиков привез кассету с выступлением Ельцина. Запись получилась не очень качественная. Материал требовал небольшой монтажной доработки. Охранники настояли, чтобы монтаж шел в их присутствии. Лена Поздняк, работавшая с видеоматериалом, потом скажет, что ствол автомата издает неприятный металлический запах. Выступление Президента вышло в эфир в 8.00 четвертого октября. В это время колонны БТР вперемешку с танковыми колоннами взяли Белый дом в кольцо. Началась процедура официальных предупреждений. Всем, находящимся в Белом доме, был предъявлен ультиматум - немедленно прекратить сопротивление, сдать оружие, покинуть Белый дом. На все раздумья оппозиции отводился один час. Сначала предполагалось, что все будет завершено к девяти утра, затем к десяти. Однако события завершающего дня растянулись на гораздо более долгий срок. Все происходящее было зафиксировано на телеэкране. Съемку вела компания CNN. Ещё одно самоунижение. Отечественные компании не были допущены к месту событий. Ни у одной компании, ни у нас, ни у "Останкино", не существовало съемочной площадки в пределах видимости на соответствующей высоте. CNN вела съемки практически из своего офиса, расположенного в районе гостиницы "Украина", напротив Белого дома. Я дал команду завести картинку CNN на наш канал. Это тоже было не так просто. Решиться на прямую трансляцию с места события значит пригласить к участию, спровоцировать разрастание толпы, что небезопасно: не желая того, можно побудить столкновение. Впрочем, армия выглядела впечатляюще. Решиться на столкновение с ней мог только безумный. Сергей Скворцов договорился с нашими коллегами из CNN, взяв на себя нелегкую роль синхронного переводчика. Картинка, появившаяся на Российском канале, сначала вызвала переполох в коридорах Власти. Зачем? Кто разрешил? Что вы делаете? Нормальная реакция. Подобного на Российском Телевидении не было никогда. Обстрел Белого дома, вынуждающий засевших там к сдаче оружия, должен был начаться с минуты на минуту. На ультиматум Грачёва, который сам руководил операцией, Руцкой, Макашов и Ачалов ответили отказом. "Отключите, - кричала телефонная трубка, - немедленно отключите! А впрочем, - говорящего уже самого захватил вид происходящих событий, делайте, как знаете". Со стороны набережной появилась группа правительственных машин. Стало известно, что президент Ингушетии Руслан Аушев, друг и соратник Руцкого (они вместе воевали в Афганистане), изъявил желание стать посредником на переговорах. Было решено его пропустить в Белый дом. Аушев должен был убедить Руцкого в бесполезности сопротивления. Как стало ясно чуть позже, миссия Аушева оказалась безрезультатной. О неготовности армейских частей к самой операции говорит одна деталь. Скорее всего, существовала уверенность, что обстрела удастся избежать. Все ограничится в худшем случае маневрами БТРов, ОМОНа, двумя-тремя холостыми выстрелами. Танки, занявшие боевую позицию, оказались без боезапаса. Холостые выстрелы не произвели ожидаемого психологического воздействия. Из Белого дома ответили шквальным пулеметным огнем. Было видно, как падали убитые, как ползали, оттаскивая раненых, санитары. Впечатление можно отнести к категории непостижимых массовых натурных съемок. Недоумевающие возгласы - чего они ждут? - имели равное отношение как к той, так и к другой стороне. Было видно, как несколько грузовых машин задним ходом подрулили к танкам. Кто-то из находящихся в этот момент в моем кабинете, видимо, из бывших армейских чинов, со знанием пояснил: - Полный боекомплект перегружают. На вопрос, какой мощности пушка у танка, голос в том же понимающем тоне разъяснил: - Трехсотмиллиметровая. Прямым попаданием раскалывает трехэтажный дом. На экране был дом иной этажности, беломраморный и высотный. Когда его построили, он, как и любое сверхмасштабное строение в Москве, был подвергнут Критике за архитектурную несостоятельность. "Функциональность, лишенная образа" - так, кажется, писалось в газетах. В Народе дом прозвали трактором. Издалека он действительно напоминал трактор: громадная кабина высотная часть здания - на двух широченных гусеницах. Где-то в 10.30 один из танков вздрогнул. Звук был похож на хлопок в ладоши. Рядом с одним из окон в высотной части здания взметнулось облачко. Это была мраморная пыль. Первый выстрел - первое попадание. Было трудно понять, почему стреляли по верхним этажам. Вряд ли именно там находились засевшие боевики. Скорее всего, для устрашения. Все, находящиеся в Белом доме, были сосредоточены... Непросто ответить, где. Одна ситуация, где следует находиться при артобстреле, другая - при штурме. Правительственные телефоны на моем столе отзванивали попеременно. Стоило отключить трансляцию, все недоумевали - почему отключили? Стоило включить, возмущались - зачем включили! Я уже сказал, зрелище было немыслимым, не в силу трагизма, его в полной мере мало кто понимал, а в силу образа, ретроспекции, событие в окружении всамделишных "декораций": гостиница "Украина", мост, излучина Москвы-реки, набережная. Стреляющие танки, перебегающие от одной машины к другой автоматчики. И толпы зевак, запрудившие мост, и цепи ОМОНа, то пропадающие неизвестно куда, то снова появляющиеся на мосту и теснящие любопытствующую публику с первого яруса, каковым можно назвать мост, с амфитеатра, на который был похож пандус перед зданием СЭВа и сам СЭВ с пустыми глазницами выгоревших окон - следствие вчерашних событий. Кажется, после четвертого выстрела начался пожар. И опять все выглядело как на огромном киносъемочном пространстве. Горящие белокаменные декорации, красноватые языки пламени, жгуче-черная копоть и белый мрамор, чернеющий на глазах. Небо высокооблачное. Погода пасмурно-сыроватая, но пространства много и видимость достаточная. Не знаю почему, я вспомнил утро 20 августа 91-го года. Тогда я стоял у окна. Внизу колыхалось людское море с транспарантами, горели костры, прямо на танке сидел экипаж. А чуть в отдалении, не более 500 метров, на теннисном корте двое молодых людей в красивой спортивной одежде играли в теннис. Танки, ожидание штурма, костры, пятнистая одежда десантников, и в двух шагах от них, в том же городе, в том же микрорайоне, очередь в гастроном - привезли колбасу - и двое играющих в теннис. И вот теперь тот же рисунок. Танки, лениво ворочающие башнями, выискивая цель; окровавленный солдат: пуля раздробила локоть. Солдат кричит, его никак не могут уложить на носилки. Маршальские погоны министра обороны. Он где-то тут, рядом, руководит операцией. ОМОН при шлемах и пластиковых щитах, издалека похожий на гладиаторов. А рядом праздная толпа - женщины, дети и даже собаки. С ними вышли на прогулку - а тут как раз зрелище. Вот почему прямая трансляция чревата - толпа прибавляется. Поговаривают о сторонниках Руцкого, которые в момент его ареста, а в этом уже никто не сомневается, попытаются освободить вождя. И действительно, на пандусе у СЭВа агрессивность нарастает. Те, что на мосту, в большинстве своем зеваки. Оказавшийся непонятно по какой причине в этой толпе сотрудник телекомпании Артем Троицкий все время в кадре. Он то и дело дает пояснения зарубежным корреспондентам - зеваки, обыкновенные зеваки. Все должно было начаться в восемь утра. Не получилось. В девять тоже не получилось. В десять тоже. Кто замешкался - армия, командиры, политическое руководство?! Как свидетельствуют авторитетные источники, решение о штурме Белого дома принималось трудно. Коллегия Министерства обороны, Генеральный штаб заседали несколько часов. Грачёв не решался брать ответственность на себя. В определенной степени повторялся вариант августа 1991 года. Тогда Грачёв тоже требовал гарантий от Президента. И никакой особой самостоятельности, решительности не проявлял. Давал понять, что симпатизирует Ельцину, но гарантий требовал - президентской защиты. С военным трибуналом не шутят. Зрелище было богатым; праздная толпа считала выстрелы, которые делались по Белому дому; спросили, в какое окно угодил снаряд. Хвалили за меткость. Один с пониманием сказал: - Аккуратно стреляют. Внешне практически никаких повреждений. Горело уже несколько этажей, черный дым заволакивал российский флаг, развевающийся над Белым домом. Миновал полдень, и только к 15 часам разрешилась ситуация. Покатилось по толпе: "Сдаются!" Сначала вывели милицию, перешедшую на сторону парламента. Какому-то мордастому майору врач, видимо доведенный до истерики, съездил по роже. Его оттащили в сторону. Появились идеологи Путча. Хасбулатов - серое, мумиеобразное лицо, узел с одеждой в руке. Руцкой - с синими кругами под глазами, в пятнистой форме десантника. Макашов, в берете, с брезгливой надменностью поднялся в автобус. Затем толпы депутатов. Челноков, бегущий прямо по газону. Югин лицо показали крупным планом. По-лисьи злого лица Воронина среди арестованных не оказалось. Так кончилась эта эпопея. Ещё долго говорили о неверности спецназа, который 3 октября едва не принял сторону парламента. И группа "Альфа", устрашающая всех группа "Альфа", тоже как бы устранилась. Общее количество погибших ещё долго уточнялось, но затем имело многократное подтверждение число 147. Из депутатов, оказавшихся в Белом доме, никто не пострадал. Эту непростую обязанность - умирать - они доверили другим. Где-то в 16 часов заработал останкинский канал. Президент одержал свою самую трудную победу. В Москве ввели комендантский час. Преступность в эти дни в столице как бы перестала существовать. Эти строки пишутся 27 февраля 1994 года. А двумя днями ранее Государственная Дума (она появилась во исполнение Указа Президента и выборов 12 декабря) приняла постановление о политической амнистии тех, кто готовил переворот 91-го года, и тех, кто пытался совершить его в октябре 93-го. В день публикации этого постановления я, как руководитель Компании, вручал ордена Журналистам за мужество, проявленное в те тяжелые октябрьские дни, за победу, которой, как следует из постановления Государственной Думы, не было. Не было 147 погибших, не было штурма "Останкино", штурма мэрии, не было беснующегося на трибуне Руцкого, призывающего раздавить ненавистный режим, частью которого он являлся сам и с которым он повздорил, недоделив Власть. Не было той страшной надписи на колокольне: "Я убил пятерых и рад этому!" Ничего не было. Потому что Сергей Михайлович Шахрай, проголосовавший вместе со своей фракцией за амнистию, поставил уже на других лошадей (кому-то очень хочется стать президентом). 253 - за, 76 против, остальные в голосовании не участвовали. Демократы, проголосовавшие "против" в усеченном составе (они так и не смогли объединиться), истомленные властным инстинктом, давали направо и налево интервью. Пресса, особенно демократическая, взвинченными, срывающимися на фальцет голосами комментировала ситуацию в духе истерических предреканий гражданской войны, виселиц и крови. А Мы с Анатолием Лысенко, как уже было сказано, от имени Президента вручали запоздавшие награды в те самые часы, когда на подмостках парламента бушевал этот политический скандал. Я опасался, что у Журналистов не выдержат нервы. Зачем? Ради чего?! В тот вечер, обращаясь к ним, я сказал: - Перемирие, достигнутое в силу политической разумности или политического абсурда, не может перечеркнуть мужества, проявленного в бою. Вы ставили на кон свою жизнь и свою свободу. Переполненные желанием властвовать Политики проголосовали "за", обменяв на этот документ свою совесть. История покажет, чей капитал окажется более значимым. Не успел ещё выветриться запах гари от пожаров, ещё постреливали на улицах, а банкиры уже заявили о своей решительной финансовой поддержке разрушенного "Останкино" и первый вице-премьер Олег Сосковец посетил поле боя и был несколько озадачен умеренным масштабом разрушений, никак не соответствующих масштабам живописаний самих тележурналистов. Памятникообразный Брагин произнес благодарственную речь и лично пожал руки всему подразделению "Витязь", оборонявшему Компанию. Затем тот же Брагин провел пресс-конференцию, должную публично освидетельствовать не только страдания и память о 26 погибших, но и политическую прозорливость и мужество руководства Компании. Однако разразился скандал. Достойное затворничество Брагина в своем кабинете на девятом этаже было расценено как профессиональная несостоятельность, унизившая компанию "Останкино" в глазах российского и мирового сообщества. И в тот же час все те, кто был недоволен Брагиным и натерпелся от него, а тому причин было достаточно, пошли на штурм теперь уже председательского трона. Конечно же, 3 октября Вячеслав Иванович оказался в атмосфере воскресного дня: Компания не работала, необходимых профессиональных работников под рукой, скорее всего, не было (остаточные дачные заботы, самое начало октября), а может быть, он ими пренебрег? Уверенность придавало наличие правительственных телефонов, при помощи которых его общение с руководством страны было наполненным и постоянным. Я бы назвал это райкомовским синдромом. Вячеслав Иванович в недалеком прошлом секретарь райкома КПСС. Если стоит Аппарат спецсвязи, значит, Власть существует. В своих последующих интервью Вячеслав Иванович не уставал сообщать, что он постоянно поддерживал связь с Президентом и постоянство этого общения придавало ему силы. Дай Бог. Мое общение с Президентом было более умеренным. Сделав один, в общем-то безрезультатный звонок, я понял, что у Президента достаточно своих проблем, так что моими мне придется заниматься самому. Две телевизионные компании - это два сообщающихся сосуда, и даже в нервотрепке ночных бедствий, в бесконечных шараханиях по темным коридорам, переругиваясь по телефону с разноранговым начальством, которое обещало подослать подкрепление, обезопасить, однако наяву ничего не происходило, Мы даже не знали, как будут выглядеть те, кто якобы должен прийти к Нам на помощь и усилить наши оборонительные редуты. В ночи подъезжали огромные самосвалы и сбрасывали железобетонные блоки. Они обрушивались с грохотом, и все бросались к окНам. Наши или не наши?! Что они там вытворяют, кого окружают? Зачем? Чтобы помочь Нам обороняться или подставить ещё одну ступень лестницы для тех, кто против нас? В суматохе (к середине ночи она чуть выдохлась) по коридорам блуждал навязчивый вопрос: почему отключили "Останкино"? Даже если бы один из корпусов был разрушен до основания, без излишних трудностей в течение часа мог быть задействован второй, который в не столь далекие времена был единственным, оттуда и велись все трансляции, прямые эфиры. Там же работала информационная программа "Время". Отгрохотали выстрелы. насупили дни следующие, и уязвленное журналистское самолюбие обрушилось на монументального Вячеслава Ивановича Брагина. Не станем утверждать, что заслуженно или незаслуженно. Журналистская впечатлительность неточна по факту - на какой этаж ворвались, где стреляют? в твоей приемной или в конце коридора? - но реальная по ощутимости - Власть не защитила свой главный оплот - Телевидение, бросила его под пули. Конечно же, добавились смятение и неуверенность. Да и как угадаешь - от нерасторопности, недомыслия, неумелости, от страха или осознанно свершилось все? Не наш оплот. Возможно, президентский, но не наш. Пусть горит. Есть такая человеческая натура. Оказавшись посреди неразберихи, куда тебя прислали навести Порядок, и поняв полную свою неспособность совершить это, ты стоишь посреди сумасшествия наподобие символа Власти, её обозначения. И исчисляешь свой подвиг фактами присутствия: "Не ушел, не сбежал, не отказался. Стою! Пусть все знают Брагин на месте, Брагин с нами. Ему и делать ничего не надо. Он есть - в том сила". Бывший секретарь сельского райкома. Фактурный, зычный, но не профессиональный в нашем радийно-телевизионном деле. А что делать - такого прислали. И покатилось время, и обнаружилась милиция - оказывается, она была в городе. И сотрудники ГАИ высыпали, как грибы после обильного дождя, поодиночке и кучами на каждом перекрестке. Кто сказал, что нас нет? Бдим. Прогорел беломраморный гигант. С зачерневшей вершиной сразу же ставший достопримечательностью. Верткие фотографы творили свой мгновенный бизнес. Отшумевшая, отгрохотавшая, прогоревшая площадь собирала толпы любопытствующих. Фотографировались на фоне, в отдалении, у покореженных, сожженных машин, перевернутых автобусов, неразобранных баррикад. Иностранные туристы, как стаи комаров. Однако же быстро, подумал я, беда становится товаром. Ещё долго будут показывать эти кадры. Отрешенного Хасбулатова в молитвенной позе. Орущего в полевой телефон Руцкого, призывающего авиацию с воздуха поддержать Белый дом и разбомбить эту сволочь, то есть армию. В берете набекрень Макашова, отбирающего десант на "Останкино". Марширующих чернорубашечников Баркашова. А потом другие кадры, как они один за другим появляются из недр пылающего дома. Их сопровождает цепь омоновцев. Затем их сажают в автобус и увозят в Лефортово. Журналисты не могут успокоиться, в этой внезапной войне они были мишенью, по которой велся огонь на поражение. Они не забудут, их трудно заставить молчать. Комендантский час - тоже не так просто, тоже в непривычку. Задерживают на ночных перекрестках, держат до утра в каталажках. Бунтующих усмиряют без излишней интеллигентности. ОМОН живет по законам ОМОНа. Оживились, запричитали о правах человека, гражданских свободах. Долгожданный ОМОН, странно не появлявшийся в ту ночь с 3 на 4 октября, опатрулил все значимые улицы, перегородил их. Движение по пропускам, строго по пропускам. А через день-два пропусками уже приторговывают, и цена названа - 20 тысяч с грифом "всюду". При неисполнении команды "стоять" стреляют без предупреждения. Как в заправдашнем фильме. Ночью в Москве постреливали. Оглавление   www.pseudology.org