Иван Голунов

Маша Слоним: Нет никакой «четвертой власти». Это только мечта

Маша СлонимСредства массовой информации давно перестали быть только массовой информацией, теперь это прежде всего анализ. Каждая редакция может гордиться своим крупным аналитиком, никогда не выпадающим из крючкотворства властей. 

Собственно, за это и прозвали СМИ четвертой властью. А анализировать аналитику этой самой четвертой власти — уже высший пилотаж. 

Пилот высшего класса — Маша Слоним, автор и ведущая единственной аналитической телепрограммы о СМИ «Четвертая власть» (REN TV).


 — Маша, вы внучка бывшего министра иностранных дел СССР Максима Литвинова, дочь известных скульпторов, вы учились в МГУ, после которого у вас наверняка была бы хорошая работа. И вдруг вы уехали жить в Англию — многим это показалось странным, потом вернулись...

— Я — англичанка, моя бабушка была довольно известной британской писательницей, она приехала в Россию из Англии, выйдя там замуж за русского социал-демократа, моего дедушку. В Англии он был в эмиграции. В нашей квартире у нас была маленькая Англия, мы говорили по-английски, соблюдали традиции. У нас не было радио, и в детстве я не понимала, где мы живем.

Университет я не закончила: в начале семидесятых подписывала разные диссидентские письма, рано родила сына, и в 1974 году никакого будущего для него я здесь не видела. Думаю, была права, потому что его поколение воевало в Афганистане.

В Англии я 15 лет проработала на радио BBC, вела программу для русской службы «Глядя из Лондона» и «Аргумент». Потом, когда работать в Москве стало интереснее, чем вещать из Лондона, я приехала сюда. Была московским корреспондентом BBC, работала над телевизионными спецпроектами этого радио, была сопродюсером документального фильма «Вторая русская революция» — многосерийной истории горбачевской и постгорбачевской России. Затем меня пригласили в «Интерньюс» — организацию, которая помогает укреплению СМИ и вообще свободы слова в России, — вести и редактировать программу «Четвертая власть», и меня это очень заинтересовало.

— Вам не приходилось слышать в свой адрес: «Приехала из своей Англии и диктует, как нам жить»?

— Я пытаюсь не диктовать, это не роль журналиста. Я, скорее, наблюдатель. Стараюсь не занимать чью-то сторону, мне кажется, это важно, но это редко встречается в российской журналистике. А диктат никому не нужен.

— Журналистика — четвертая власть. «Четвертая» — это просто порядковое числительное. Журналистика стала властью, когда сформировались уже первые три, или же это порядковый номер по степени влиятельности?

— Нет никакой четвертой власти, это только постоянная мечта журналистов о власти. Четвертая власть есть там, где существует гражданское общество. Там, где существует общественное мнение, пресса является составной частью этого общества и действительно влияет на власть. В Америке четвертая власть существует (кстати, оттуда пришло к нам это понятие), потому что там действительно есть реальные возможности влиять на власть. История с отставкой Никсона — в большой степени заслуга журналистов.

— Если власть по своей сути должна быть объективной, то может ли журналистика быть четвертой властью, если она выражает субъективное мнение одного журналиста?

— Отдельный журналист вполне может выражать свое субъективное мнение. А газета или телеканал может иметь таких журналистов, но в идеале задача газеты — стремление к объективности.
В России подобная традиция не сложилась, но попытки есть. Например, радио «Эхо Москвы», мне кажется, приближается к этому. Конечно, принадлежность к империи «Медиа-Моста» накладывает свой отпечаток. Бывают моменты, когда им трудно, особенно когда затрагиваются интересы того же «Медиа-Моста». Но во время предвыборных кампаний я не слышала, чтобы на «Эхе Москвы» шло лоббирование одной партии или кандидата. У них очень широкий охват, и голос имели все, хотя понятно, что им ближе демократы.

— Говорят, российская и западная журналистика различаются не только степенью свободы, но и менталитетом. В России преобладают очерки, на Западе же — «чистая информация».

— Мне кажется, что журналистика — это часть российской интеллигентной традиции. Журналист считает себя отчасти писателем, просветителем, думает, что его комментарий важнее, чем информация, которая за этим стоит. Если журналист даже не вовлечен в политику, он обязательно занимает очень явную позицию. В Англии тоже есть сильные очеркисты, в каждой газете есть яркий автор колонки, который пишет, что хочет, но в основном газета строится на информации. В России же почти в каждой заметке есть позиция автора, и очень редко видишь саму информацию. Даже в высокопрофессиональной программе «Сегодня» на НТВ время от времени заметно лоббирование определенных личностей. Делают это на НТВ, конечно, лучше, чем на ОРТ, но, увы, не заметить этого невозможно. С печатными изданиями то же самое. Сейчас газеты очень ангажированы: читаешь — и сразу видно, кто за газетой стоит. Замечательные журналисты работают во всех изданиях, что эти издания и спасает.

— В России есть две точки зрения на информацию: одни показывают правду, подчас даже горькую, другие же говорят: да, такое бывает, но говорить об этом грустно...

— Если это новость, она имеет право быть показанной. Если есть что-то ужасное, например убитые люди, это надо показывать, ведь телевидение — это всегда картинка. Просто нужно деликатно это делать. Я бы не стала наводить камеру на трупы крупным планом. На днях Сергей Доренко показал документы, якобы изъятые в «Медиа-Мосте». «Мост» обвиняют в том, что они вторгались в личную жизнь своих сотрудников. Но ведь когда журналисты показывают эти же документы с подробностями личной жизни коллег, то и они сами вторгаются в чужую жизнь. Уж не говорю о том, что все «разоблачения» гнусной деятельности «Медиа-Моста» делаются до всякого решения суда. По-моему, это кризис жанра.

— Зрителям, по-моему, безразлично, настоящие это документы или подделка. Они требуют зрелищ.

— Да, липа часто становится фактом для простых людей. Причем фальсификацией занимаются все — от Кремля до рядового журналиста. Совершенно размыты границы приличия.

— Весь прайм-тайм нашего ТВ забит ток-шоу. Плаксивые тетеньки в «Я сама», семейки не без урода в «Моей семье» и те, которые инстинкт половой не могут загрузить головой, в «Про это» — все напоминает одну большую мыльную оперу. И популярными они становятся по тем же самым причинам, что и сериалы: даже самый «простой» зритель чувствует себя бесконечно умнее всего происходящего. Что это? Попытка помочь «маленькому человеку» или грешный смех над юродивыми?

— Противно. Это напоминает подглядывание в замочную скважину. Но надо учесть, что приходят на такие шоу эксгибиционисты, которым нравится, что на них смотрят, над ними смеются. Получается круговая порука: с одной стороны, телевидение работает на потребу публике, самым низменным ее вкусам, а с другой стороны, публика приучена к столь низменному вкусу, и это уже считается прилично, об этом уже можно говорить в приличном обществе. Я уверена, что не надо опускаться до низменных потребностей людей, потому что затем будет сложно разорвать этот круг. Не раз уже разоблачали подставных людей на ток-шоу. И уже не остается никакого уважения ни у авторов программы к зрителям, ни у зрителей к авторам. Это какое-то общее грехопадение.

— А должны ли СМИ воспитывать народ? Имеют ли они на это право?

— Сложно ответить однозначно. Средства массовой информации гонятся за рейтингом, потому что они живут за счет рекламы, которая поступает в зависимости от рейтинга. Воспитывать, конечно, надо, но не надо стоять и что-то дидактически говорить, а должен быть какой-то кодекс этических норм. Два года назад были попытки принять подобный кодекс. Главные редакторы во главе с Павлом Гусевым подписывали кодекс поведения, призывали не использовать никаких сливов, обещали, что компроматов и прочей грязи у них печататься не будет. И что? Потом был кодекс Национальной ассоциации телерадиовещателей (НАТ), который они сами же сразу после подписания объявили невыполнимым. Кое-где кто-то подразумевает, что хорошо бы жить по-честному, но в погоне за рейтингом все это забывается.
Журналист ничем не отличается от обычного человека, просто у него есть возможность доносить до власти волнение общества. Поэтому он и должен быть четвертой властью, он должен представлять общество, человека, у которого нет возможности писать и говорить с экрана. Не думаю, что российские журналисты это понимают. В российской журналистике есть какое-то мессианство. Особенно если ты — ведущий аналитик: ты учишь и считаешь, что твой комментарий — это мнение в последней инстанции. Мне кажется, что в России нарушена связь между тем, для кого ты это делаешь, и тем, кто за тобой стоит.

— Может быть, стоит ввести что-то вроде журналистской клятвы Гиппократа?

— Я не верю, что какие-то клятвы помогут. Сразу встает вопрос: кто будет судьей? Кто будет выгонять с работы? Главный редактор, который борется с конкурирующими изданиями? Выгоняют пока только за «джинсу» (заказной материал, оплаченный заинтересованным лицом журналисту, минуя редакцию. — И.Г.).

— Победила ли коммерческая жилка в СМИ нравственную?

— Борьба продолжается. Конечно, все гонятся за деньгами. Но есть много хороших, высокопрофессиональных журналистов, которые не пойдут за определенные деньги делать плохие вещи.

— Сейчас очень модно говорить, что свобода слова находится в опасности не из-за угроз со стороны государства. Не кажется ли вам, что большую угрозу представляют в основном олигархи да уродливо сложившаяся система рыночных отношений на рынке СМИ?

— Это так, конечно. Просто у государства больше возможностей задушить СМИ и больше желания, потому что любая власть хотела бы проворачивать свои дела негласно. Независимая от государства пресса мешает этому. Об этом и недавнее интервью вице-спикера Думы Любови Слиски, в котором она говорит, что неплохо бы запретить журналистам заниматься расследованиями. Конечно, с ее точки зрения, это неплохо, но в приличном обществе всенародно избранный депутат подобного не произнесет! Она в первый раз выбрана в Думу и по неопытности произнесла вслух желание многих депутатов этого парламента. Хотя законодательная власть должна вместе с журналистами заниматься расследованиями.

Я в большой степени согласна с Виталием Третьяковым, когда он пишет в «Независимой газете» об олигополии (слово — на совести Третьякова). Он считает, что все хотят сказать, но боятся. Другое дело, когда он говорит о «Медиа-Мосте» как ярком примере олигополии, которая оказалась в оппозиции к власти, и не говорит об олигополии, которая принадлежит его хозяину Борису Березовскому, которая сама оказалась властью, что еще страшнее. Нам повезло, что «Медиа-Мост» оказался в оппозиции, потому что так из его программ на НТВ мы можем многое узнать. Но мы помним и время, когда то же самое НТВ поддерживало власть: тогда мы, наоборот, многое узнавали не от них, а от их конкурентов. Конечно, группа «Мост», как и Березовский, играет в политические игры. Но пока нет единой олигополии, которую следовало бы называть автократией, люди будут знать чуть больше, чем хотела бы власть.

А насчет рыночной системы СМИ вы правы, но другой у нас нет. В России стала появляться новая профессия — «государственный журналист»: их трудно назвать журналистами, они просто лоббируют чьи-то интересы. Но у нас есть еще честные журналисты, им удается приоткрывать занавес, за которым прячется власть. Они есть не только на частных каналах, но и на государственных.

— Корпоративность журналистов будет продолжать разрушаться или есть шанс к объединению?

— Шанс есть, это доказывает митинг в защиту свободы слова, который прошел на прошлой неделе. На него пришли много людей из разных изданий, хотя, если посмотреть на логотипы участников спецвыпуска «Общей газеты», издания были довольно ожидаемыми. А с другой стороны, 11 региональных изданий не побоялись разместить здесь свои логотипы, а им это гораздо труднее сделать, чем московским СМИ, потому что в провинции свобода слова не в мнимой опасности — она подавляется повсеместно.

— Подводя итоги нашего разговора, не могли бы вы назвать главную проблему российских СМИ?

— Ангажированность, вовлеченность в политический процесс. Неважно, работаешь ты на государственном или частном канале, ты все равно очень пристрастен. И когда отсутствуют какие-то этические кодексы поведения журналистов, тебя никто не защитит, если ты вдруг не захочешь участвовать в общей продажности. Наверное, все это можно объяснить тем, что свободе прессы в России всего десять лет и не сложилась еще журналистская культура.

Новая газета, 20 от 25 мая 2000 года


www.pseudology.org