Бретон Ги
Распутный век
Часть 4
Был ли герцог де Куани отцом мадам Руаяль

О нем говорили: «Это помощник короля...»
М. де
Фроменье

Хотя Людовик XVI проявлял к королеве нечто большее, чем вежливое любопытство, он не стал от этого мужчиной. Супружеское ложе по-прежнему пустовало. Законная настойчивость Мари-Антуанетты лишь усиливала его замешательство. После четырех лет фиктивного брака бедняжка начала проявлять нетерпение. И она была не единственной. Мари-Тереза тоже все время вопрошала себя: может ли её зять выполнять наконец свои супружеские обязанности? Императрица регулярно посылала в Версаль письма, спрашивая, «свершилось ли это». В 1775 году Мари-Антуанетта ответила ей письмом, которое хорошо передает её душевное состояние: «Что касается того, что так интересует мою дорогую мамочку, - мне очень досадно: я не могу ей сообщить ничего нового. И это определенно не по моей вине». Разумеется, это было не по вине молодой королевы. Всем своим существом она жаждала любви короля. Её волновали звуки скрипки, настойчивым взором следила она за красивыми стражниками, снующими по террасе Версаля, тяжело вздыхая, ложилась спать и просыпалась, полная раздражения. Самые изощренные ласки делали Людовика XVI равнодушным. Разумеется, об импотенции короля знали все. О ней открыто говорили как при дворе, так и в городе. В народе это обсуждали часто, как погоду. По вечерам, закрывая ставни лавочники, прощаясь, подмигивали друг другу и непременно произносили: «Будем надеяться, что в эту ночь король сможет!»

Но увы! Каждое утро одна и та же новость облетала Версаль: король не смог!.. Мелкий люд прыскал со смеху. С каждым разом король терял свой престиж, поскольку в этой стране правителей, несильных в любви не жаловали в народе. Целомудренный король скучен. Греховодник вызывает смех; а если король - импотент, у толпы ко всему теряется всякое уважение и возрастает воинственность. Смена расстановки сил открывает дверь революциям... В 1775 году появилась, на радость простым смертным, скабрезная песенка. Могу привести лишь несколько куплетов:

Каждый шепотом вопрошает:
Может король или не может?
Грустная королева в отчаянии.
Один говорит, что он не может возбудиться,
Другой - что он не может продолжить...
Но беда не в этом.
Серьезно заявляет Мамон Миши:
Из крана течет лишь светлая водичка.

Королева горько плакала, услышав эту песенку. В том же году в Париже появилось неуважительное до дерзости четверостишие:

Людовику XVI, нашей надежде,
На этой неделе все говорили:
Сир, вы должны все-таки
Сегодня вечером вздуть королеву.

Людовик XVI, ознакомившись с этим куплетом, побледнел... съел очень много галет и заговорил о другом. Совсем не о том, что собирается спать с королевой.

***

Желая забыть о своем грустном положении, Мари-Антуанетта продолжала развлекаться с присущей всем при дворе какой-то безумной веселостью. Она танцевала на всех балах, переодевалась, наряжалась, совершала тысячи экстравагантных поступков...Свобода её поведения открыла дорогу всевозможным вольностям. Однажды вечером в масленицу к королевской ложе пробрался человек в маске и, изображая возмущение воскликнул:

- Итак, Антуанетта! Что вы здесь делаете? Вы должны были бы лежать возле вашего добряка мужа, который сейчас храпит в одиночестве!

Ничуть не шокированная королева, улыбаясь, чуть наклонилась, чтобы неизвестный лучше её слышал. Придворные, в которых внезапно проснулась стыдливость, с ужасом заметили, что грудь её почти касалась его. Наконец человек в маске поцеловал руку Мари-Антуанетте и удалился. Подобную дерзость позволил себе актер Дюзагон. Этого было вполне достаточно чтобы, подстегиваемые графом Прованса, рифмоплеты сделали из него любовника королевы. Когда до Мари-Антуанетты дошел этот слух, она возмутилась:

-Неужели я не имею права развлечься?

Кто-то сказал ей:

- Опасайтесь своей природной доброты - вам нравятся все, кто вас окружает... На вас не смотрят- с вас не спускают глаз...

Но этот мудрый совет не возымел действия, молодой королеве суждено будет совершить еще много неосторожных поступков.

***

В это время самым близким её другом, компаньонкой во всех её развлечениях была молодая красивая вдова двадцати пяти лет, светловолосая, нежная и элегантная - Тереза-Луиза де Савуа-Каринян, носящая титул княгиня де Ламбаль. Мария Антуанетта совершала с подругой ночные прогулки под деревьями парка, обнимала её, резвилась, отбрасывая всякий этикет. Люди стали злословить по поводу такой близости и обвиняли королеву в довольно странных пристрастиях. Друзья графа Прованса и памфлетисты-приверженцы антиавстрийской партии безо всякого стеснения эксплуатировали эту страшную клевету.

Дружба, которая через какое-то время свяжет августейшую особу с другой молодой женщиной, создаст новую почву для злословия. В 1776 году м-м де Полиньяк, красивая, далеко не добродетельная интриганка, сумеет занять в сердце Мари-Антуанетты место м-м де Ламбаль. С этих пор и на пятнадцать лет она станет другом и советницей, «доверенным лицом королевы» Все видели, как они гуляли обнявшись, прилюдно обнимались и, держась за руки, говорили часы напролет.

Вскоре в народе появились скабрезные памфлеты, которые так подробно описывали близость двух женщин, что еще сегодня перед историками встает вопрос, была ли Мари-Антуанетта лесбиянкой. Разумеется очень сложно ответить категорически. Но необходимо отметить, не существует ни одного свидетельства подобной сцены, если не считать анонимных мемуаров. Доказывая обратное, мы думаем, что королеву и м-м де Полиньяк связывала чистая дружба.

Истинная природа этих отношений хорошо описана Генрихом д'Альмера: «Бедная королева, уставшая от своего величия и желая быть лишь любимой, любящей женщиной, предавалась радостям взаимных встреч, уединения посреди враждебного и безразличного двора, маленьких, незначительных секретов, которым придавали столько значения. Ей это было бесконечно дорого, и она не замечала подстерегающих её повсюду клеветников».

***

Если м-м де Полиньяк и была для Мари-Антуанегты лишь приятным другом, то её салон, посещаемый самыми красивыми и элегантными придворными, питал почву для самых разнообразных слухов. Народная молва поочередно приписывала королеве де Гина, де Безенваля, де Дийона, де Лозена, де Водрейя и герцога Де Куани. Последний в этом списке влюбился в королеву, и Мари-Антуанетта со свойственной ей неосторожностью не удержалась от тайных свиданий с ним. Восторженная и сентиментальная, она сама не осталась равнодушна к прекрасному герцогу. Они встречались по ночам в уединенных уголках и довольствовались беседами на любовные темы. Но, хотя сердце королевы и пылало, вся она не принадлежала герцогу. Отношения влюбленных были абсолютно платоническими.
Лорд Голланд со слов Талейрана, которого в свою очередь, просветила м-м Кампан, пишет: «М-м Каман была доверенным лицом Мари-Антуанетты.
 
Любови королевы не были ни многочисленными, ни скандальными, ни тем более распутными, - они были настоящими. М-м Кампан, пережившая Реставрацию, в разговоре изъяснялась менее загадочно, чем на письме. Она призналась человеку, который впоследствии рассказал об этом мне, что помогла герцогу де Куани и королеве. Герцог, обладающий нерешительным характером и холодным темпераментом, ничуть не расстроился скорым завершением опасной интриги». Это подтверждает в своих мемуарах граф де Тилли, бывший паж Мари-Антуанетты. Таким образом, несмотря на все эти интриги, королева оставалась непорочной.

Она, конечно, еще долго сохраняла бы девственность, если бы Людовик XVI в 1777 году не решался наконец на операцию. Все кончилось благополучно и король Франции, едва придя в себя, к великому восторгу Мари-Антуанетты, лишился чувств. Бедняжка ждала этого семь лет... На следующее утро королева вышла из спальни со счастливым и смиренным видом, что ей совсем не было свойственно. Она направилась к м-м Кампан и мягко, но с большой гордостью заявила:

- Я - королева Франции!

К несчастью, выздоровление короля не возымело немедленных последствий, и недоверчивый народ предположил, что вылечившийся от импотенции Людовик XVI не может иметь детей. Беременность Мари-Антуанетты, объявленная в июне 1778 года, ничего не изменила в отношении к ней «хорошо осведомленной» публики. Она приписала ребенка герцогу де Куани, который, как говорили, после того как король сделал операцию, вновь стал «очень настойчивым»... Некоторые даже называли дату зачатия. Послушаем автора «Исторических эссе о жизни Мари-Антуанетты»: «Каждый высказался по поводу этой беременности. женщины, считавшие, что королева интересуется лишь женским полом, не могли её простить: у неё - любовник!.. Нужен был герой - его нашли. Был выбран герцог де Куани. Этот любезный, с приятной внешностью господин, обладающий прекрасным здоровьем, уже давно привлек внимание королевы. Он вел себя с великой осторожностью, и не выдал бы возлюбленную, если бы афишировала свою беззаботность. Просчитали момент и место, где произошло зачатие. Вспомнили о бале в Опере, где королева укрылась под серым капюшоном. Несколько дам из её свиты были одеты так же. Говорили, что Мари-Антуанетта, желая переодеться, скрылась среди подруг и проскользнула в ложу герцога. Через несколько минут обеспокоенная свита принялась её разыскивать. Все увидели, как она вышла из ложи... Она так была возбуждена тем, что только что, по-видимому, там произошло, что чуть не упала на лестнице без чувств. Одна из женщин все это заметила и описала на деревянных дощечках. Они пошли по рукам, и почти все придворные дамы записали этот день в дневниках золотыми буквами».

19 декабря 1778 года в Версале родилась Мари-Тереза-Шарлотта, прозванная Мадам Руаяль. Все королевство понимающе улыбнулось, что несколько омрачило радость Людовика XVI.
Во время крещения произошел инцидент, который выдал враждебность двора к королеве. Крестный отец - король Испании избрал своим представителем графа де Прованса. По существующему обычаю глазным духовным лицом Франции графу и был задан во время церемонии вопрос об имени ребенка.

- Мсье, - спокойно ответил брат короля, - ритуал предписывает узнать сначала имена и заслуги отца и матери ребенка.

Высший духовный чин не мог скрыть замешательства: такой вопрос ни к чему, сказал он, все знают, что девочка - дочь короля и королевы Франции. Тогда граф де Прованс повернулся к членам семьи и высшим чиновникам и усмехнулся. Некоторые присутствующие не потрудились даже утаить свою радость, и церемония была омрачена. Все эти факты наводят историков на размышления о том, был ли герцог де Куани отцом мадам Руаяль. Проведенные по этому поводу исследования однозначно подтверждают, что Людовику XVI не требовалась ничья помощь, чтобы дать королеве первого ребенка. Остается, правда, простор для размышлений о тайнах женской души...

Из любви к королеве Ферзен
способствует созданию Соединенных Штатов

Последствия любви непредсказуемы
Стендаль

В начале 1779 года небольшой павильон Версаля получил скандальную известность. Там состоялся спектакль, который на какое-то время погасил нападки на Мари-Антуанетту. Маркиза де Травенар, чей бурный темперамент был известен двору, причем не только дворянам, но и слугам, стражникам, поварам, несколько раз в неделю организовывала увеселительные вечера, отличавшиеся тем, что на них... ну, скажем, несколько попирались моральные устои.

В марте перед постом эта резвая особа, обладающая магнетически привлекательными кошачьими глазками, пригласила одного художника и попросила его на стеклянных пластинах изобразить с превеликой точностью постельные сцены. Через несколько дней художник принес завершенную работу. Маркиза осталась довольна: на каждой пластине была изображена какая-нибудь галантная картинка.

- Теперь проверим их действие, - объявила маркиза.

Она велела принести магический фонарь, закрыл ставни, позвала троих мужчин из королевской конюшни и показала на стене несколько написанных художником более чем фривольных сцен. Результат не заставил себя долго ждать. Три конюха бросились на маркизу, которой на месте пришлось испытать «проявление их интереса».

После пробы, вполне удовлетворенная, м-м де Травенар устроила у себя вечер. Пришли около тридцати её друзей, в которых она сильно надеялась, пишет де Фроментье «Мемуарах», возбудить желание и заставить говорить естество». Публика, состоящая из видавших виды придворных и совсем не робких дам, расселась в гостиной, где все было готово для демонстрации картинок и её последствий. М-м де Травенар велела погасить лампы и доверила управление магическим фонарем герцогу де Лозену. Гости были покорены с первых же кадров и принялись шумно выражать свое одобрение. По мере того как картинки становились все более откровенными, смешки прекратились - слышался лишь «шорох материй». Наконец пары принялись воспроизводить на ковре сцены и позы, демонстрируемые герцогом. Не всем это удавалось, так как обладающий большим воображением художник задумал слишком сложные для повторения фигуры.

М-м де Травенар предоставила себя группе многоопытных мужчин и с удовольствием выдерживала изощренную осаду. Но человеческие силы не беспредельны. Вскоре стало заметно, что картинки не производят больше никакого эффекта на присутствующих - интимная пружина ослабла. Герцог де Лозен, которому три раза подряд пришлось оставлять фонарь и «наслаждаться чарами одной из зрительниц», решил было уже объявить, что сеанс окончен, и показал последнюю картинку... Как только на стене возникло изображение, раздались удивленные возгласы: появившаяся на экране обнаженная в неприличной позе женщина как две капли воды похожа была на Мари-Антуанетту... Это сходство неожиданно произвело удивительный эффект: все мужчины обрели свою силу и бросились на соседок. Так стало ясно, что многие придворные- влюблены в королеву...

Назавтра подробности вечера у м-м де Травенар уже не составляли ни для кого секрета. Все пришли к единому мнению: использовать личность королевы для подобных развлечений - дурной тон. Этот безумный поступок возымел неожиданное действие: ошеломленный таким неуважением в королевской особе, народ прекратил свои нападки на Мари-Антуанетту, а те, кто еще накануне выражал свое недовольство ею, принялись её защищать. Наступившее затишье оказалось однако, непродолжительным.

***

В конце лета 1778 года Жан-Аксель Ферзен вернулся в Париж, а весной 1779-го вновь появился при дворе. Увидев его после стольких лет, королева разволновалась. Граф де Сен-Прие рассказывает нам в «Мемуарах», что в тот день, когда молодой человек в шведском костюме приехал в Версаль, граф де Тессе, который как раз предлагал руку Мари-Антуанетте, по движению руки королевы заметил сильное волнение при первом его появлении».

С этого времени королева и Ферзен встречались ежедневно. Придворные видели, как они прогуливались в парке, болтали, сидя на скамейках в Трнаноне, а однажды вечером Мари-Антуанетта, играя на клавесине, повернулась к Жану-Акселю со слезами на глазах, пропела куплет Дидоны - тот, что начинался словами:

О, как вдохновил меня Ваш приезд в мой дворец!..

Сэр Ричард Барингтон в «Мемуарах» упомянул об этой сцене: «У королевы глаза были полны слез, а несильный голосок её звучал так нежно, что все невольно расчувствовались. Её прелестные щечки залились румянцем, когда она посмотрела на Ферзена этими полными слез глазами. Он тоже был охвачен приливом чувств, восхищенный очаровательным безумством подобного поступка. Весь бледный, сидел он, опустив взор, и слушал песню, - каждое слово потрясало его до глубины души. У тех, кто видел их в это мгновение, не осталось сомнений о характере их чувств».

Естественно, сразу пополз слух, что королева - любовница Ферзена. Эту чистую, возвышенную любовь недоброжелателям угодно было превратить в банальную связь. Рассказывали даже, где они встречались: в потайной комнате при свидетеле - нескромном лакее. Все было гнусным вымыслом! Однажды до шведа дошли эти сплетни. Он немедленно принял решение покинуть Францию, дабы не компрометировать любимую королеву.

***

Через несколько недель он записался в экспедиционный корпус, который должен был поддержать Североамериканские штаты в борьбе с Англией за свою независимость. Он уехал в марте 1780 года как военный помощник генерала Рошамбо, оставив безутешную Мари-Антуанетту.

Причина этого поступка иногда оспаривается историками... Мы думаем, что после обнаружения письма графа де Кретца к Густаву III от 10 апреля 1780 года сомневаться в этой причине больше не приходится: «Должен сообщить Вашему Величеству следующее: королева своим участливым отношением к молодому графу де Ферзену вызвала всевозможные кривотолки. Должен признаться, я и сам не могу удержаться от мысли, что она имела к нему склонность, ибо видел тому достаточно подтверждений. Молодой граф де Ферзен в подобной ситуации проявил исключительную скромность и сдержанность. Особенно восхитило меня его решение об отъезде в Америку. С его отъездом перестала существовать какая бы то ни было почва для пересудов. Он проявил не свойственную его возрасту твердость, чтобы избежать соблазна. Королева в последние дни не могла оторвать от него. полных слез глаз. Я умоляю Ваше Величество ради неё и сенатора Ферзена хранить эту тайну.
Отъезд графа всех изумил. Герцогиня де Фитц-Джеимс сказала ему: «Как, месье, вы оставляете королеву?»

- «Если у вас были основания об этом спросить, мадам, я бы не уехал, - ответил он. - Я уезжаю свободным и, к несчастью, без всякого сожаления». Ваше величество согласится: подобные мудрость и осторожность похвальны, для столь еще молодого человека. К тому же королева ведет себя более сдержанно и мудро чем ранее.
Король же полностью под её властью, но разделяет привязанность и удовольствия»

***

11 июля 1780 года Ферзен высадился в Ньюпорте. Он задержался в Америке на три года: выступал на стороне Вашингтона, участвовал в многочисленных военных операциях, способствовал взятию Иорктауна и был награжден в конце концов орденом Цинцината. Вот так из-за любви к французской королеве Жан-Аксель неожиданно помог созданию республики...

***

Пока Ферзен воевал за независимость Американских Штатов, Мари-Антуанетта продолжала развлекаться в обществе м-м де Полиньяк. Вдвоем они устраивали весьма вольные собрания, где рассказывались скабрезные анекдоты, рассматривались изысканно непристойные гравюры, вслух зачитывались специально подобранные фривольные отрывки из книг... Королева обожала подобную литературу. У неё была личная библиотека, составленная из эротических книг, которыми она зачитывалась <Иосиф II в своем «Моральном наставлении» говорит, что она забила себе голову всякими гадостями из-за чтения этой литературы. Это не мешало Мари-Антуанетте оставаться исключительно добродетельной в своих поступках. М-м Кампан пишет в Мемуарах, что она купалась в длинном, закрытом до подбородка фланелевом платье, а когда служанки помогали ей выйти из ванны, требовала держать перед собой на высоте, достаточной для того, чтобы не могли увидеть её наготы, простыню>.

Это пристрастие, казалось, никак не повлияло на её набожность: в церкви она увлеченно читала молитвы по большому молитвеннику, который всегда был при ней. Многие придворные восхищались той легкостью, с которой Мари-Антуанетта переходила от распущенной игривости к ангельскому смирению.

- Это доказывает чистоту её души, - утверждали они.

Однажды случилось страшное разоблачение: во время службы упал молитвенник королевы. Кто-то из придворных бросился его поднимать и заметил под съемной обложкой книгу фривольного содержания... Он поспешно протянул все это королеве, - естественно, оба почувствовали неловкость. Так весь двор, а вскоре и весь народ узнали, что Мари-Антуанетта развлекалась во время службы текстами игривого характера.

Вольное обращение, которое привлекало королеву в м-м де Полиньяк, вскоре стало принятым в Версале! В присутствии Мари-Антуанетты дозволены были скабрезные высказывания, а некоторые придворные, зная о её слабости, стараясь ей угодить, из кожи вон лезли лишь бы заслужить репутацию развратников. Это подтверждается анекдотом, рассказанным Фурнье-Вернейем. Вот он:
Один старый фельдмаршал, изъясняющийся лишь заученными выражениями, был представлен Марн-Антуанетте. Во время аудиенции старый маршал только и говорил что о двух своих боевых конях, которых он высоко ценил. Королева, только чтобы что-нибудь сказать, спросила у него, какого из двух коней он предпочитал.

- Мадам, - с комической серьезностью ответил он, - оседлав пегого, я уже не пересяду на гнедого, а оседлав гнедого - на пегого.

Через какое-то время разговор зашел о придворных дамах. Две слыли самыми красивыми. Королева спросила у одного придворного его мнение. Тот, подражая маршалу, нарочито медленно отчеканил:

- Мадам, если бы во время сражения я оседлал...
- Будет, будет... - живо остановила его королева и рассмеялась.

Неожиданно и чрезмерно добродетельный Людовик XVI стал проявлять интерес к вольным речам. Однажды утром во время приема доселе исключительно сдержанный король рассказал приглашенным, что ночью он занимался с королевой любовью и у него это неплохо получилось. Башомон рассказывает об этом в «Тайных мемуарах»: «В последние дни король со всей откровенностью объявил придворным, что снова делит брачное ложе с королевой и надеется на рождение дофина, поскольку он постарался изо всех сил». Подобное превращение в сознании короля сильно удивило придворных. Злые языки стали судачить о том, что Людовика ХVI yа стезю распутства наставили Мари-Антуанета, м-м де Полиньяк и граф де Бодрей. Простой люд, естественно поверил в эту ложь не задумываясь, как всегда верят в подобные сплетни. Короля обвинили в участии в ночных оргиях в компании»любовников» королевы. Называющие себя хорошо осведомленными придворные рассказывали, что во время этих «ночных бдений» Людовик XVI и Мари-Антуанетта приказывали, устанавливать трон из папоротника в кустах и при лунном свете играли с друзьями в одну довольно странна галантную игру.
 
Обратимся опять к «Тайным мемуарам...» Башомона: «Выбирали короля. Он назначал аудиенции, избирал двор, осуществлял правосудие в ответ на жалобы народа - народ изображали придворные. Новому королю подавались самые необычные жалобы; не менее оригинальными были наказания и поощрения. Эти безобидные шутки заканчивались тем, что его величеству, а им почти всегда был Бодрей, приходила мысль устраивать браки. Он женил короля на какой-нибудь придворной даме, королеву выдавал замуж за кого-нибудь из присутствующих кавалеров (замечено было, что почти всегда для этой роли он выбирал себя). То же совершалось и со всеми остальными. Бодрей приказывал парам, взявшись за руки, приблизиться к трону и ждать заветного слова - «бежим». Как только это слово произносилось, каждая пара со всех ног бежала в кусты. Папоротниковый король запрещал возвращаться в Тронный зал раньше чем через два часа, уединяться больше чем одной паре, встречаться, смотреть одной паре на другую, искать друг друга или переговариваться. Утверждают, что эта игра очень нравилась королю - его забавляло это свержение с престола на лужайке.
Король и королева на время забывали о своем величии, находясь у подножия искусственного трона».

Все эти веселые истории - а разыгрывались они в подражание светским играм - немало способствовали дискредитации королевской семьи. Когда 22 октября 1781 года родился дофин Людовнк-Жозеф-Ксавье-Франсуа, в народе шептали, что ребенок зачат на папоротнике, а граф Бодрей - его счастливый отец. Граф Д Прованс утверждал это со всей определенностью.
 
Вскоре из уст в уста стала передаваться эпиграмма:

Людовик, если ты хочешь посмотреть
На незаконнорожденного, рогоносца и шлюху, -
Посмотри в зеркало на себя,
Дофина и королеву.

Однажды вечером это четверостишие оказалось рабочем столе Людовика XVI. Он прочел его с понятным неудовольствием и вернулся в свои апартаменты, на всякий случай избегая смотреть в зеркала...

***

В июне 1783 года Ферзен вернулся во Францию и остановился в Париже, в особняке на улице Матнньон. Отец хотел видеть Жана-Акселя женатым и торопил его предложить руку и сердце богатой наследнице, девушке с большим приданым Жермене Некер, дочери Женевского банкира. Но Ферзен-сын не мог ни о ком думать кроме королевы, и потому искал повод избежать переговоров с банкиром. Неожиданно таковой подвернулся: его друг де Стайль влюбился в эту богатую, веселую и живую девушку и через два месяца женился на ней. Так Жермена Некер, которая должна была стать м-м Ферзен, стала м-м де Стайль.

Раздосадованный сенатор выбрал сыну другую достойную невесту - м-ль Лиэль. Снова молодой человек оказался в затруднительном положении, но, к счастью его, девушка вскоре вышла замуж за виконта де Капталу, и он во второй раз вздохнул свободно. В тот день, когда Жан-Аксель узнал об этом союзе, он написал сестре Софи: «Теперь я спокоен - мне об этом больше не будут говорить. Я не хотел бы когда-либо связывать себя брачными узами - это противоестественно. Разделить свою судьбу с единственной женщиной, которая любит меня, - невозможно, а никто другой мне не нужен...» Этой женщиной, конечно, была Мари-Антуанетта. Он не забыл её и, несмотря на трехлетнее изгнание, по-прежнему любил. После своего возвращения он несколько раз видел её с глазу на глаз, они тайно переписывались: она называла его в письмах Риньон, а он её - Жозефина.

В сентябре 1783 года Ферзен, желая остаться во Франции, решил купить Шведский королевский полк, но не хватило денег. Тогда Людовик XVI сделал красивый жест - подарил ему полк, что вызвало бурю насмешек. Став в полковником, Жан-Аксель смог иногда являться в Версаль. Он встречался с королевой между поездками в Швецию, куда его беспрерывно вызывал Густав III. Стали ли они любовниками? Все говорит о том, что нет. Даже Мишеле, относящийся к Мари-Антуанетте далеко не благосклонно, не осмеливается это утверждать. Таким образом, любовь королевы и Жана-Акселя может расцениваться как сверкающее украшение в грязи XVIII века.

***

Весной 1784 года Мари-Антуанетте пришла в голову очаровательная идея - подарить любимому праздник. Предлогом послужил визит шведского короля Густава III. Королева разослала приглашения на 21 июня. Это был восхитительный вечер. Приглашенные, одетые по желанию королевы во все белое, пошли по освещенному парку к Храму любви. Там собралась толпа, так как Мари-Антуанетта позволила войти в парк «всем честным людям», если у них есть белое одеяние.

Внезапно за храмом вспыхнуло пламя - и через несколько секунд весь парк, казалось, был в огне. Столбы искр поднялись к вершинам деревьев, обагрив облака, Это пламя, питаемое тысячами вязанок хвороста окружало Храм любви и послужило чудесным символом, избранным Мари-Антуанеттой, чтобы выразить силу своей любви. Ничего не понимающая толпа захлопала в ладоши. Взволнованный Ферзен, стоя под деревом, созерцал этот спектакль, значение которого было ясно ему одному. Вдруг нежный голос прошептал ему на ухо:

- Вы довольны?

Он обернулся: это была королева... Лишь мгновение они неотрывно смотрели друг на друга, затем она сжала его руку и исчезла в ночи... После сожжения храма в павильонах ухоженного сада подали ужин. Па рассвете Густав III, восхищенный грандиозным праздником, поблагодарил Мари-Антуанетту. Бедняга, откуда ему было знать, что не было бы любви, Франция наверняка не оказала бы столько чести его стране.

Кавалер д'Эон одевается женщиной,
чтобы сохранить честь английской королевы

Женщины! Вы становитесь причиной безумств!
Песня конца XVIII столетия

Пока Мари-Антуанетта и Ферзеи разделяли - увы, только символически! - пламя своей любви в Версальском парке, Людовик XVI заинтересовался неопределенным полом кавалера д'Эона. Чтобы понять интерес короля Франции к столь странному подданному, нам придется вернуться на несколько лет назад. Вспомним, что в 1770 году д'Эон находился в Лондоне, куда с поручением подготовить высадку французов его послал Людовик XV. Кавалера, однако, не занимала целиком эта деликатная миссия: много времени он проводил с королевой Соофи-Шарлоттой, снова став её любовником. Короче, однажды ночью в 1771 году, в то время, когда он находился в апартаментах королевы, неожиданно вошел Георг III. Вот как сам д'Эон рассказывает об этой сцене в «Мемуарах»

« Вот уже несколько часов, как мы вместе были в комнате, соседствующей с той, где спал ребенок. Во дворе все спали, когда вдруг вбежал испуганный Кокрель, оставшийся в галерее на страже, и крикнул на,. что дверь апартаментов короля только что открылась и вышел Георг III и направляется сейчас к этой комнате. Описать охватившее нас после этих слов волнение было невозможно. Кокрель соображал медленно, а королева и того медленнее. Лишь я не потерял хладнокровия. Софи-Шарлотта в полуобморочном состоянии упала на стул. Кокрель бегал из одной комнаты в другую в поисках - отнюдь не в переносном смысле... выхода. Но другого выхода не было, кроме как через дверь, к которой сейчас направлялся король... Никакой возможности для отступления! Как только раздался стук в дверь я решился.

- Смелее, - сказал я королеве, - или мы все пропали!

Я беру Кокреля за руку и притягиваю его к нам - дело одного мгновения. Дверь открывается. Увидев нас троих или, скорее, увидев меня, Георг III от удивления пятится и бросает на королеву и Кокреля страшный взгляд. д'Эон, чтобы объяснить свое присутствие у королевы в два часа ночи, рассказал, что немного смыслит в медицине и потому его позвали к постели принца Гальского, почувствовавшего недомогание. Король Англии сделал вид, что поверил этому объяснению, и отпустил его домой.
 
Но, как только кавалер покинул дворец, он устроил жене жуткую сцену. Тогда Кокрелю, слышавшему все это из коридора, пришло в голову, как выручить королеву. Зная, что д'Эон был когда-то чтицей русской императрицы Елизаветы и путешествовал по Европе под именем м-мль Лиа де Бомон, он решил внушить королю, что кавалер был на самом деле девицей. Когда Георг III немного успокоился, церемониймейстер явился к нему и поведал то, что д'Эон якобы сообщил ему в приливе откровенности: он - женщина...

- В течение нескольких лег, ваше величество, он служит тайным агентом короля Людовика XV и носит попеременно то мужское, то женское платье. Он на самом деле - женщина, - впрочем, об этом уже начинают шептаться в Лондоне.

Озадаченный Георг III произнес:

- Довольно странная история. Я напишу своему послу в Версале, чтобы Людовик XV просветил его по этому вопросу.

Кокрель растерялся... Он побежал к королеве и рассказал ей что получилось из его попытки спасти её честь. Софи-Шарлотта разрыдалась.

- Надо предупредить короля Франции.
- Я займусь этим, - пообещал церемониймейстер Мы составим послание, которое я тайно передам герцогу дЭгийону.

На следующий день во Францию отправились два письма: одно - от Георга III, с воспросом, другое - от Кокреля, с мольбами и готовым ответом. Вернемся к «Мемуарам» д'Эоиа (не забудем - все это происходило при жизни Людовика XV): «Получив оба послания от супруга и супруги, своих коронованных брата и сестры, Людовик XV оказался в довольно затруднительном положении. Любезность предписывала ему выполнить просьбу королевы, но совесть не позволяла лгать королю.
 
Сам он не мог придумать выхода из этого положения и обратился за советом к м-м дю Барри». Та, естественно, высказалась в поддержку королевы Англии, - во-первых, «потому, что, по её мнению, не следовало мешать любви», а во-вторых, потому, что лучше избежать скандала, в котором замешан француз. Так Людовик XV согласился участвовать в игре Софи-Шарлотты. д'Эон продолжает: «Чтобы убедить короля Георга, Людовик XV отнесся к его письму по-братски внимательно - послал ему досье расследования, когда-то произведенного герцогом де Прасленом по поводу моего пола (а он имел честь заинтересовать этого министра). Он собрал письма, министерские и личные депеши, адресованные мне или написанные моей рукой во время женской карьеры в Санкт-Петербурге. К этому присовокупили несколько записок самой государыни своей личной чтице».

Как только Георг III получил ответ от Людовика XV, он сразу же сообщил его двору. Через несколько дней обо всем знал весь Лондон... Эти необычные обстоятельства вызвали к жизни любопытный феномен: «Состоять пари с одной и с другой стороны ставились зиачильные суммы - на д'Эоне играли на повышение и на снижение. Его рассматривали как ренту, репорт, - взятый наличными или в кредит Гайаржэ (биограф д'Эона, читатель его помнит) серьезно заключает: Пол кавалера сделался биржевой операцией».

***

Все эти слухи, лично затрагивавшие д'Эона, были ему, безусловно, неприятны. Кавалер возвращался во дворец и, не зная о выдумке Кокреля, утверждал, что он мужчина, и вызывал сомневающихся на дуэль. Вил подобную его реакцию, Георг III снова засомневался Он заподозрил какую-то махинацию и объявил о намерении разорвать отношения с обманувшим его королем Франции. «Таким образом, - пишет Гайардэ, - королю Франции и королеве Англии, чтобы не быть уличенными в обмане, следовало убедить кавалера д'Эона представиться женщиной. Решили обратиться непосредственно к нему. Волей его государя ему предписывалось перенести новое превращение. Церемониймейстеру Коокрелю поручили сложную и деликатную задачу - объяснить д'Эону, что ради чести королевы Англии и Людовика XV ему придется выдавать себя за женщину и носить отныне женское платье».
Письмо кавалера д'Эона герцогу д'Эгийону:

«Лондон, 18 августа 1771 года.
Месье герцог,
Раз этого требует спокойствие моей страны и спокойствие одной августейшей особы, я согласен выдавать себя за женщину и не приводить ни одному мужчине <Заметим, что д'Эон не говорит - «ни одной женщине».> доказательств обратного. Но я не могу согласиться носить одежду противоположного пола, как я делал это в молодости, подчиняясь приказу короля. Да и это было ненадолго. Носить женское платье сейчас, всегда или даже ненадолго, было бы выше моих сил. Одна мысль об этом приводит меня в ужас, и ничто не сможет победить моего отвращения.
Обещаю хранить молчание по поводу моего пола, не отрицать, а если понадобится, даже подтверждать, что я женщина. Это все, что я смогу сделать, все, что Вы вправе от меня потребовать, учитывая мою преданность. Желать большего было бы жестоко и деспотично, - не смогу на это согласиться.
Месье герцог, я прошу вас рассказать о моем решении Его Величеству и считать меня Вашим покорным слугой.
Кавалер д'Эон».

С этих пор, верный данному обещанию, он больше никого не разубеждал. Однако эта перемена в поведении не успокоила Георга III.

- Если это женщина, ей надо носить платья!

Tаким образом, д'Эону следовало облачиться в женскую одежду. Несколько недель, месяцев Людовик XV, любой ценой желающий избежать разрыва в Англией, беспрерывно писал д'Эону. Между Лондоном и Версалем завязалась самая необычная переписка. Но д'Эон - сила его заключалась в обладании секретными бумагами Людовика XV, - отказывался уступить. Двадцать шестого ноября 1773 года герцог д'Эгийон решил, что нашел наконец веские аргументы, и послал кавалеру вот это удивительное письмо:

«Мсье кавалер,
Подчиниться Вашему королю - это долг верноподданного. Долг тем более для Вас священный в сложившейся ситуации, что имеет целью обеспечить спокойствие августейшей особы. Чем выше положение этой женщины, которая была так добра к Вам, тем дороже должны быть Вам её счастье и репутация, Вами скомпрометированные. Признательностью, которой Вы обязаны этой особе как мужчина, смягчится покорность, которой Вы обязаны королю как его подданный.
Подумайте, мсье кавалер, над моими доводами, прошу Вас. Они достойны Вашего внимания.
Услуги, оказанные Вами королю и Вашей родине в политике и на поле битвы, какими бы выдающимися они ни были, нередки. Если бы эти заслуги принадлежали женщине, а не мужчине, они сразу возросли бы и стали исключительно значимыми. Неизвестный мужчина, Вы стали бы знаменитой женщиной. Первый названный наугад французский капитан (говорю это ничуть не умаляя Вашего боевого мужества) мог бы с Вами равняться. Храбрость - обычное качество во Франции. Если бы Вы стали женщиной, - чтобы найти Вам соперницу, пришлось бы вспомнить о Жанне д'Арк. Не лучше ли быть знаменитой женщиной, чем неизвестным мужчиной?
С большим уважением
герцог д'Эгийон».

***

Кончина Людовика XV, происшедшая 10 мая 1774года, прервала этот поток писем. Но Людовика XVI вскоре осведомили о щекотливом положении Франции по отношению к Георгу III, и он продолжил переговоры. В сентябре д'Эон, узнав, что английский король устроил своей супруге адскую жизнь, решил согласиться надеть женское платье, но при некоторых условие - денежное возмещение морального ущерба французским двором в течение двадцати одного года и восстановление его должностей и политических званий. Он добавил: «Если уж я решился переодеться в женское платье я желал бы действительно считаться женщиной в глазах несведущей публики и потому хочу носить не праздничный, а траурный наряд. Пусть я буду несчастлив, но не смешон. Если окружающие хоть раз увидят во мне переодетого мужчину, я стану для них ходячим клоуном, полишинелем, кривлякой, дети с криками и улюлюканьем будут меня преследовать. Первое мое условие: во время предстоящих контактов между мной и Вашими агентами они будут считать меня женщиной».

Людовик XVI назначил ответственного за переговоры. Его звали де Бомарше... Бомарше приехал в Лондон в мае 1775 года. Ему было поручено выкупить тайные бумаги Людовика XV, находящиеся у кавалера, и уговорить его переодеться в женское платье. д'Эон, решивший во что бы то ни стало обмануть королевского посланника по поводу своего пола, решил разжалобить его своими военными воспоминаниями.

- Если бы вы знали, - рассказывал он, - какую жизнь мне приходилось вести среди этих мужчин: каждую минуту скрывать от них присущие моему полу слабости, говорить не своим грубым голосом, ходить как солдат, выслушивать оскорбляющие мое достоинство шутки, распевать непристойные куплеты. Это было ужасно...

Растроганный Бомарше согласился, что для женщины очень трудно быть драгунским капитаном. А д'Эон сделался вдруг... нежным, застенчивым и кокетливым с молодым автором «Севильского цирюльника». Toт попался удочку, вот что он написал Людовику XVI: « Когда задумываешься о том, что это гонимое создание принадлежит к полу, которому все простительно, - сердце наполняется состраданием. Смею заверить Вас, сир, что если обращаться с этим нежным, хотя и несколько озлобленным двенадцатилетними несчастьями, существом с умением и ловкостью, можно без особого труда подчинить его и заставить вернуть все бумаги покойного короля на разумных условиях». И Бомарше, к великой гости д'Эона - который просто развлекался, - вооружился нежностью, любезностью... и стал за ним ухаживать. В конце концов мужчины составили любопытный документ, в котором д'Эон «торжественно и окончательно отрекался от своего имени и мужского естества и обязывался носить женскую одежду».

В обмен на это правительство Людовика XVI обещало ему позволение въезда во Францию, когда бы он того ни пожелал, пожизненную ренту в двенадцать тысяч ливров ежегодно и вручение «значительных сумм в счет уплаты его долгов в Англии». Пятого октября 1776 года кавалер подписал этот контракт, а на следующий день он заболел. Жертва, принесенная им во имя любви к английской королеве, так глубоко его опечалила, что он целый месяц не вставал с постели. Превращение было болезненным в буквальном смысле слова...

Слух о контракте, подписанном кавалером и Бомарше, быстро распространился по Лондону. Снова началось брожение умов, и спорщики, решившие, что они близки к разгадке, поставили огромные суммы. Эти игры увлекли и самого Бомарше. Он тоже решил принять участие в споре о том, какого пола д'Эон, поставив некоторую сумму. У него не было ни малейшего сомнения, что речь идет о женщине, - его убедил в этом Вержен, но все-таки он решил убедиться лично. Предприятие обещало быть нелегким: с тех пор как д'Эон стал мадемуазелью, он превратился в совершенную недотрогу - бывший драгунский капитан стал капитаном добродетели.

Однажды вечером писатель пришел к кавалеру вместе со своим другом Морандом, и, найдя его в приятном расположении духа, обратился к нему с вопросом: Мадемуазель, я почти закончил возложенную на меня миссию. Через несколько дней вы, вероятно, переоденетесь в женское платье. Но в тот момент, когда все завершается, мне в голову приходит досадная мысль - а если вы не женщина?.. д'Эон побледнел.

- Я - женщина.

Бомарше медовым голосом продолжал:

- Вне всякого сомнения. Но для успокоения совести я хотел бы в этом удовлетвориться. Вы меня понимаете? - И очень вежливо он попросил для себя и для своего друга разрешения посмотреть и пощупать...

Кавалер почувствовал, как почва уходит у него из-под ног...
 
Если он откажется, Бомарше поделится своими сомнениями со всем светом - со всеми жителями города, и Людовик XVI будет посрамлен, так же как и Софи-Шарлотта... Он решил согласиться и обмануть обоих мужчин. «Он согласился, - говорит нам Гайардэ, - исполнить лишь одну часть их просьбы. Он пообещал не показать, поскольку стыдливость ему не позволяла этого, а дать пощупать... Договорились, что, когда свет будет полностью погашен, каждому из двух сомневающихся, одному за другим, позволено будет лишь провести рукой... Кавалеру по причине необыкновенной застенчивости потребовались сутки, чтобы принести эту жертву. Свидание было назначено на следующий день». В назначенный час Бомарше и Моранд пришли к д'Эону, тот лежал в постели. Один за другим, в темноте, сунув руку под простыни, они на ощупь убедились в женской сущности кавалера...

Позднее Моранд напишет: «Карл-Женевьева д'Эон разрешил мне самостоятельно убедиться в его половой принадлежности: он показал мне грудь, разрешил проникнуть под накрывающую его простыню. Это - настоящая женщина». Как удалось кавалеру провести Бомарше и его друга? Вот объяснение Гайардэ: «Вы читали сказку Лафонтена «Очки»? Вы знаете, что один молодой влюбленный проник в женский монастырь, и вскоре это принесло свои плоды. Аббатиса, которая больше не верила в зачатие новой Марией ребенка от Святого духа, без потери девственности, поклялась найти волка, прокравшегося в овчарню. Всем монахиням приказано было выстроиться в ряд в чем мать родила. Аббатиса надела очки и приступила к осмотру с целью найти злодея...
 
Что же сделал влюбленный, чтобы не отличаться от этих белокожих обнаженных овечек; которых кое-где было больше, а кое-где - меньше? Этот юноша привязал веревкой тот излишек, которым обладают мужчины, таким образом, что низ живота оказался у него таким же гладким, как у всех монахинь». Так поступил и д'Эон, и план его удался. Бомарше и Моранд так прочно убедились в женской сущности Эона, а их руки нашли столь неоспоримое тому объяснение, что они очертя голову бросились заключать пари, играя на большие суммы, ставя вдвое или втрое больше на женщину против мужчины. Однажды писатель вздумавший получить свои огромные выигрыши, вопросил согласия д'Эона еще раз дать ощутимое и наглядное доказательство своего пола, теперь уже - специально образованному жюри. За такую любезность он пообещал кавалеру восемь тысяч луидоров и часть выигрыша. д'Эон отказался.

Тогда Бомарше, не желая выпускать добычу из рук, задумался: как найти объяснение стыдливости девицы и заставить её доказать жюри свой пол? Наконец он нашел способ. Однажды вечером он отправился к д'Эону и, притворившись влюбленным, объявил о своем намерении взять его в жены. Бывший драгунский капитан с трудом удержался от смеха.

- Мне сорок семь лет, - сказал он. - А вы еще так молоды...
- Я знаю, - сказал Бомарше, целуя ему руки, - но я люблю вас...

Прозорливый д'Эон разгадал намерения своего воздыхателя. Но ему нужно было получать ренту - он ведь сам согласился еще какое-то время играть в эту игру. Он таял от нежности, вздыхал и посылал воздушные поцелуи. Его, однако, несколько смущало нетерпение писателя, «который постоянно давал волю рукам». Честь английской королевы ставила его иногда в затруднительное положение...

***

Слух о предстоящей свадьбе Бомарше и кавалера быстро распространился в Лондоне и дошел до Парижа. Дамы, по личному опыту знавшие о мужском естестве д'Эона умирали со смеху. Одна из них, м-м де Курсель, написала ему довольно колкое письмо. Намекая на спор, возникший по поводу пола кавалера, она желчно заключила «Признайтесь, что мне, которая видела своих руках так часто держала истину, есть от чего сойти с ума...»

Вержен был в отчаянии. Он никогда бы не предположил, что автор «Женитьбы Фигаро» сможет влюбиться... в бывшего военного. Решив покончить с возмутительной комедией, разыгравшейся в Лондоне, он стал искать выход. д'Эон подсказал ему этот выход, попросив разрешения вернуться во Францию. Устав от роли соблазняемой девицы, кавалер мечтал уединиться от шума и суеты в своем родном городе Оннере. Верже охотно согласился. д'Эон упаковал вещи, в последний раз надел свою красивую драгунскую форму и, покинув кипящего энергией Бомарше, 13 августа 1777 года выехал из Лондона. Перед отъездом он послал в газету заявление, в котором объявлял публике, что никогда больше никому не продемонстрирует свой пол. Это опечалило многих англичан.

По прибытии во Францию д'Эон получил приказ немедленно переодеться в женское платье. На этот раз он повиновался. Мари-Антуанетта из благодарности заказала ему гардероб у лучшей французской модистки Розы Бертэн и подарила веер. Для бывшего военного началась новая жизнь. Забыв о прошлом, он научился вышивать, готовить, ткать и делать макияж. Сорок девять лет он был напористым мужчиной, а тридцать три года - очаровательной женщиной... Когда в 1810 году он умер, сильно заинтригованные врачи осмотрели его тело. Они смогли констатировать, что под женскими юбками д'Эон остался настоящим драгунским капитаном...

М-м де Ламбаль - великая
предводительница масонской ложи

Единственная одежда, которая
подходит женщинам, - это передник.
Шопенгауэр

К 1780 году Париж насчитывал множество странных тайных братств, основной целью которых являлся поиск наслаждения. Появились «Антикаменщики» - название этого общества ясно указывало на освобождение его членов от множества предрассудков; «Орден счастья» все правила позаимствовал у флота, а члены его предавались разврату «с прекрасными дамами, тела которых покачивались словно каравеллы»; целью «Общества момента» стало устранение всякой галантности в любви, и, наконец, принадлежавшие к «Афродите» ассоциации представителей того и другого пола не помышляли ни о чем другом, как «об удовольствиях, изданных самой природой». Каждый год рождалось новое подобное общество.

Так, в 1781 году двенадцати очаровательным женщинам, которые считали, что их не удовлетворяют известные мужчины, пришла идея создать клуб, чтобы убеждаться в достоинствах «меняющихся» по желанию партнеров. Эти неутолимые жрицы любви трижды в неделю собирались у своей предводительницы. Они немного говорнли о литературе, поэзии, политике и неплотно ужинал. Приготовленные блюда были, разумеется, напичканы возбуждающими средствами, чтобы у всех поднялось настроение для последующих развлечений. После десерта предводительница звоном колокольчика вызывала в салон дюжину приятных, хорошо сложенный мужчин - до этого они тоже вкушали прядающие силу блюда в соседней комнате. Таким образом, все становились, как пишет один мемуарист, «готовыми к любым непристойностям». Правительница ударяла по столу маленьким серебряным молоточком и объявляла «что разрешены любые капризы, вольности и причуды».
 
Эти слова сразу же вызывали переполох. Все бросались на ковер, служивший основным местом для игр, и стеснение исчезало. По правилам клуба каждый мужчина должен был двенадцать раз совершить «геркулесовы подвиги и полностью удовлетворить каждую присутствующую в гостиной красавицу. Под страхом быть изгнанными, они старались изо всех сил...».

***

Еще много других эротических братств было создано в этом загнивающем, агонизирующем XVIII веке: ассоциация извращенцев, общество садистов, товарищество лесбиянок - все они встречались в определенные дни и предавались омерзительным играм по строгим правилам. Эта страсть к тайным сборищам однажды подтолкнула знатных версальских дам проникнуть в одно из самых больших тайных обществ, которое объединило всех мужчин благородного происхождения: маркизов, герцогов, дворян... Это было Общество свободных каменщиков - масонов.

В 1780 году во Франции было больше тридцати тысяч масонов, большая часть которых принадлежала к классу аристократии. До 1774 года женщин не допускали в ложи. В названном году французские масоны любезно согласились создать женские секции, названные вступительными ложами. «Самая совершенная часть рода человеческого, - читаем мы в «Перечне вступительных правил», - не может быть постоянно изгоняема из тех мест, которые она призвана украсить. Мы позволили нашим сестрам участвовать в тех наших таинствах, в которых они могут и даже должны участвовать, напомнив им наш принцип и заставив продвинуться к нашей главной. «Считается, - говорит Башомон, - что этим нововведением мы обязаны французам. В такой галантной стране не могло бы долго процветать общество, полностью исключающее участие женщин». Родоначальником этих лож, или женских ателье, обязательно была какая-нибудь мужская ложа, которая несла за них полною ответственность. Был составлен особый свод правил. Приводим отрывок из него: «Статья VI. Ни одна беременная или во время критических дней женщина не может участвовать в собрании. Статья VII. Ни одна девушка, не достигшая возраста полных восемнадцати лет, не может присутствовать на собрании, - исключение составляет согласие на это всей ложи».

Некоторые статьи показывают, насколько масоны, прекрасно осведомленные о деятельности эротических обществ, опасались необузданного темперамента своих современниц. Продолжим:
«Статья XXIV... Соблюдение норм приличия является обязательным. Статья XXVI. Если какая-нибудь из сестер во время собрания почувствует себя не в состоянии сохранять нормы приличия, она должна попросить разрешения удалиться».

Множество женщин, привлеченных тайной и надеждой найти в ложе новые удовольствия, вступили в Общество свободных каменщиков. Герцогиня Шартрская и герцогиня Бурбонская, жена и дочь великого магистра, вступили одними из первых. Сестры, естественно, привнесли в собрания масонов больше изысканности. Один писатель рассказывает, что они были одеты в белые городские платья, передники из белой кожи на голубой подкладке и белые перчатки. «Каждая подвязывала слева направо голубую переливающуюся ленту, на конце которой было изображено горящее сердце с яблоком внутри. Предводительницы крест-накрест повязывали такую же ленту, по вместо сердца подвешивался золотой мастерок каменщика. К тому же все надевали на левую руку орденскую повязку из белого шелка на голубой подкладке с вышитым на ней девизом: «Молчание - Добродетель».

***

Женщины самым строгим ритуалам быстро придав фривольный оттенок. В некоторых ложах церемонии стали походить на сцены из оперетт. Вот, например, диалог, который распевали каменщик и вступившая в общество женщина:

«К а м е н щ и к: Жюли, приходи
На всю жизнь.
Прими наш закон.
Пусть братья
Уверятся в твоей преданности.

Ж ю л и:
Нет, страх, Опасение
Наполняют мою душу.
Я боюсь вашего закона
- Ведь надо вынести пытку.
Каменщик: Наши испытания,
Хотя они и новы,
Не должны пугать тебя,
Храбрость - вот тот залог,
Который мы все должны дать.

Ж ю л и:
Неужели меня прославит
Преодоление опасности?
Я впечатлительна, а Вы ужасны.
Из-за вас я вся дрожу».
Но дрожать не было причины...

Разумеется, если при вступлении в братство пелись такие игривые куплеты, церемония теряла свой внушающий страх характер и становилась приятной. Молодые женщины расхаживали с маленькими мастерками и, нарушая правила, пользовались передниками, чтобы соблазнять некоторых красивых братьев. Но, конечно, чтобы достигнуть высших ступеней, приходилось все же следовать некоторым ритуалам - из них самым неприятным было поцеловать зад собачки...

Атмосфера в храмах сильно напоминала обстановку в будуаре, а собрания, на которых с удовольствием хлопотали сестры-каменщики, вскоре стали светскими и даже ребяческими. Там уже обсуждали не вопросы философии, а фривольные, двусмысленные темы. Вот, к примеру, протокол заседания ложи: «Маркиза де Женли обвинила брата князя де Сальпиша в нарушении правил ложи. Он без разрешения (хотя по естественной нужде) вышел из храма. Обсуждался вид наказания за эту провинность. Когда было объявлено о приходе брата де Сальпиша, его вывели лицом на запад, а почетный председатель приказал брату церемониймейстеру проводить его в отдельную комнату, где и закрыть до окончания собрания».

Масонство во вступительных ложах превратилось во что-то вроде светской игры. Позднее оно несколько укрепилось, но оставалось все же далеким от главной цели. женщины, вступившие в ложи из любопытства, покинув «Афродиту» и «Антиксгменщиков», действовали в ложах так как в прежних салонах. Некоторые собрания заканчивались оргиями, во время которых, дабы спасти приличия, братья и сестры цеплялись за свои маленькие переднички как за якорь спасения...

Оскорбленный Башомон писал: «Французская куртуазность извратила институт свободных каменщиков». В конце концов оказалось, однако, что женщины благодаря своему изяществу укрепили могущество масонства.

Княгиня де Ламбаль, близкая подруга Мари-Антуанетты, была одной из самых деятельных и убежденных сестер вступительных лож. Десятого января 1781 года она стала магистром всех шотландских лож во Франции. В это время несколько тысяч знатных дам принадлежали к обществу масонов, в частности, маркиза де Полиньяк, графиня де Шуазель, графиня де Майи, графиня де Нарбон, графиня д'Афри, виконтесса де Фондоа.

Этот изящный, волнующий женский элемент сделал ложи особенно привлекательными. Значительное число мужчин, которые раньше и не помышляли о масонстве, повязали маленький передничек в надежде встретить отважных женщин. Можно с уверенностью заявить, что вступительные ложи стали одной из причин успеха и могущества масонства в конце правления Людовика VI. Все эти, галантные дамы, оставившие общество Мари-Анутанетты ради распевания песенок в храме подготовили таким образом, сами того не сознавая движущую силу, которая совершила революцию и опрокинула режим, просуществовавший во Франции целое тысячелетие. Несколько раз поцеловали зад собачки - и весь мир изменился... <Последним магистром стала императрица Жозефина.>
 
Пикантная изнанка дела об ожерелье

Кардинал де Роан никогда не был
откровенен по поводу ожерелья
Пьер Арно
 
Однажды утром в сентябре 1781 года на перекрестке дорог между Страсбургом и Савернью встретились две кареты. В одной ехал кардинал Людовик де Роан, главный священник Франции, член Французской академии, - закоренелый развратник. В другой - две женщины: маркиза де Булепвилье и хрупкая блондинка с голубыми глазами, которая недавно стала зваться м-м де да Мот. Заметив женские лица, кардинал велел остановить карету, вышел и с игривым видом направился к карете м-м де Буленвилье - они были старыми знакомыми. Маркиза представила ему свою притворно улыбающуюся спутницу: М-м де ла Мот - она здесь проездом.

Кардинал наметанным взглядом оценил грудь молодой женщины: красивой формы, но слишком мала зато красивый зад - о таком можно было только мечтать, и кардинальское око загорелось, как маленькое витражное стеклышко в луче солнца...

Через два часа обе женщины оказались в Савенском замке. Людовик де Роан смог поближе познакомиться с очаровательной мадам де ла Мот. Она рассказала ему о своей жизни, которая походила на настоящий роман. Семья вела свое начало от внебрачного сына Генриха II. Её девичье имя было Жанна де Валуа. Выросла она у жестокой мачехи и с восьмилетнего возраста попрошайничала на дорогах. Её подобрала м-м де Буленвилье, и вскоре она вышла замуж за королевском жандарма Никола де ла Мота.

Слушая, кардинал плотоядно ощупывал глазами её тело... О похождениях этого священника, занимавшего и государстве основной пост, простой люд рассказывал вечерами во время бессонницы. Десять лет назад, когда он был посланником при Венском дворе, поведение его безумно шокировало Мари-Терезу, мать Мари-Антуанетты. Однажды, возвращаясь с охоты, он скатился в канаву с двумя дамами, что им явно не поправилось. Несдержанный на язык, так же как и безудержный в подобных поступках, он оскорблял австрийцев своими скабрезными анекдотами. Ничто не могло его остановить - ни место, ни действующие лица, им упоминаемые. Он даже позволил себе в гостиных венского дворца опорочить Мари-Антуанетту, тогда еще дофину: якобы она стала любовницей графа д'Артуа (он приводил забавные, но неуместные детали о встречах любовников).

Дофина, конечно, узнала об этом - ей оставалось только возненавидеть посланника. Безенваль пишет в «Мемуарах»: «Надо сказать, что глубокая ненависть королевы к кардиналу, разумеется, возникла не без причины. Он заслужил её тем, что во время своего пребывания в Вене говорил о Мари-Антуанетте оскорбительные вещи, вплоть до утверждения, что её кокетство облегчало будущему любовнику успех. Принцесса узнала об этой ужасной лжи и никогда не смогла ему простить её». Эта страсть к злословию навсегда лишила кардинала дружбы Мари-Антуанетты и стала причиной всех его несчастий... Во время революции авторы памфлетов писали, что кардинал был первым любовником Мари-Антуанетты. Это совершенная выдумка: он прибыл в Вену лишь в 1772 году, то есть через два года после отъезда маленькой великой герцогини.

***

Встреча Людовика де Роана и м-м де ла Мот не дала - прелату вожделенного удовольствия. Несмотря на легкомысленность молодой женщины, ему не удалось её соблазнить. После приятного разговора она покинула Саверни, решив, что ей еще представится случай воспользоваться любезностью кардинала. Она не ошиблась. В 1783 году его преосвященству, не лишенному тщеславия вздумалось играть политическую роль. Он не отличался изобретательностью и потому решил, что лучший способ достичь этого - стать любовником Мари-Антуанетты.

Он по-прежнему был в отвратительных отношениях с королевой, но решил уладить это, используя собственную неотразимость. «Он надеялся, - свидетельствует Генрих д'Альмера, - забыв о том, что уже немолод, понравиться женщине и разоружить королеву. Он считал, что роль нового Мазарини, с теми же привилегиями, но при другой австрийке, ему по плечу».

Итак, кардинал прекратил принимать молоденьких белошвеек, которые с заходом солнца навещали его, чтобы приоткрывать дверь в рай. Он принялся жить достойно в надежде обратить на себя благосклонное внимание молодой королевы. Но Мари-Антуанетта не забыла его лживых обвинений десятилетней давности. Она продолжала удерживать на расстоянии от Версаля этого резвого сорокалетнего мужчину, чей игривый взор, как говорили, «околдовывал молодых, старых, красивых и безобразных».

Именно тогда-то кардинал и встретил м-м дела Мот. Молодая женщина и её муж находились в то время в крайне стесненных обстоятельствах: половина их имущества была уже заложена, за ними постоянно охотились кредиторы. Для того чтобы выжить, Жанне приходилось впускать в свою маленькую квартирку господ, снедаемых «естественным желанием». Она была очень хороша собой и потому имела достаточно клиентов. Многие приличные господа по очереди оказывали честь графине, читаем мы в записках адвоката Тарже, в то время граф уходил греться в апартаментах замка. Военные и штатские с удовольствием у неё бывали, оставляя доказательства своей щедрости. Но эти визитеры не устраивали тщеславную м-м де ла Мот. Она мечтала о богатстве и была готова на всякие интриги а любое мошенничество.

***

Кардинал с удовольствием встретился с графиней еще раз. Он не потерял надежду с ней развлечься В своем дворце на улице Вьей-дю-Тампль он встретив её со всеми почестями. Стала ли она тогда его любовницей ? Многие утверждают это, не приводя, разумеется никаких прямых доказательств. Но существует факт подтверждающий эту гипотезу: Людовик де Роан доверил молодой женщине свои политические амбиции:

- Для того чтобы стать министром, мне нужно помириться с королевой. Зная её милосердие, я готов оплачивать из своих доходов её добрые дела.

Эта фраза зажгла огонь в голубых глазах м-м де л а Мот.

- Если вы желаете, я могу вам помочь - её величество оказывает мне дружеское расположение.
 
Графиня лгала: она никогда в жизни не встречалась с Мари-Антуанеттой, но ей пришла в голову удачная мысль. - Надо действовать осмотрительно. Сначала королева узнает от меня о ваших добрых чувствах к ней. Тогда вы и передадите мне некоторую сумму на её благотворительные дела. Мне известно, что кошелек её пуст, - жест обязательно расположит её к вам.

- Кардинал де Роан очень возрадовался, что нашел такую незаменимую соратницу. Через несколько дней м-м де ла Мот опять посетила его дворец. Она принесла добрую весть.
- Мое предприятие оказалось успешным, королева позволила мне попросить от вас письменное подтверждение ваших намерений.

Кардинал составил небольшое послание, полное нежной покорности. На следующий день м-м де ла Мот передала ему ответ Мари-Антуанетты: «Я уже простила Вас, но пока не могу предоставить Вам аудиенцию. Как только обстоятельства позволят мне это, я дам Вам знать. Не рассказывайте об этом никому». Тон послания воодушевил прелата. Он уже видел себя в будуаре Трианона, занимавшегося с королевой тем, что внушает такое отвращение королю... Бедняга был бы сильно разочарован, если бы узнал, что письмо написано мошенником, неким Рето де Билетом, другом м-м де ла Мот. Последовало еще несколько писем, и однажды вечером графиня известила кардинала, что королева согласилась встретиться с ним наедине, ночью, в глубине одной из аллей версальского парка. Кардинал почувствовал, как у него немеют ноги...

Женщина легкого поведения обманывает кардинала де Роана

Сутана никогда не будет лучше платья.
Бассомпьер
 
Пока кардинал де Роан мечтал сделать рогоносцем короля Франции, м-м и мсье де ла Мот приступили к поискам лишенной щепетильности женщины, которая за определенную сумму сыграла бы роль королевы. Разумеется, они искали её в самом мрачном месте Парижа. Сад при Пале-Рояль давно уже стал настоящим притоном. С девяти часов вечера орда женщин легкого поведения, виляя задом, прохаживалась, бросая на прохожих призывные взоры... По словам «английского шпиона» (за 1809 год), «это место стало центром французского сладострастия. Иногда после ужина здесь проходили концерты дилетантов, которые служили поводом для присутствующих разойтись по аллеям и затеять бал... А уж под покровом темноты можно рукам давать полную свободу. Шестьсот прогуливавшихся по галереям проституток танцевали под звуки менуэта, перед тем как удалиться со своими кавалерами в комнату на верхнем этаже, закуток, коридорчик, на лестницу или просто за дерево.
Девушку здесь было можно найти на все вкусы по любой цене. Это доказывает забавный документ озаглавленный «Тариф девиц Пале-Рояля, близлежайших мест и других кварталов Парижа, с их именами и адресами». Вот несколько отрывков:

Софи и её сестра, улица Нижний Вал, предлагают с ужином... 200 ливров.
Сэнвиль, по прозвищу Маршальша, улица Новодет д. она сама и все её приемные дочки, в количестве шести... 24 ливра.
Луиза и её подруга, улица Ланкри, есть комната... 7 ливров.
Викторина, Пале-Рояль... стакан пунша и 6 ливров.
Сесиль Кондо, напротив Пантеона, вялая и покладистая... 1 ливр.
Жозефина Рекюле, улица Робан, № 10, с густой черной шевелюрой, очень резвая... 3 ливра.
Деверли, несколько увядшая, но бойкая... 12 ливров.
Аспазия, с буйным темпераментом... 12 ливров.
Розали, с красивой грудью... 6 ливров.
Полина, Пале-Рояль, № 17... 6 ливров.
Жакоб, охотно демонстрирует уродливое личико. Улица Сартнн, № 4... 9 ливров.

Этот путеводитель совсем не понравился девицам - они сочли его клеветой и в ответ опубликовали «Истинный тариф, составленный м-м Розни и м-м Сент-Фуа, председателями галерейного квартала». Они потрудились составить список: имена, фамилии, качества и адреса «милых девушек Пале-Рояля». Их текст еще более пикантный, чем первый. Вот примеры:
Сент-Фуа, председатель правой галереи, включая горничную... 10 ливров.
Розни, председатель левой галереи, № 50... 12 ливров.
Диперрок и компания, готовы на любые предложения, № 54... 12 ливров.
Д Эстенвиль, бесплатно, только за еду...
Аспазия бесценный темперамент; Жюли, № 88, миловидная брюнетка, большая грудь, умеющая все...
Бригитта - Полевая улица, для любителей темнокожих без цены
Вакханка, с красивым разрезом глаз... для молодых людей - 6 ливров, для стариков - 12 ливров.
Именно среди этих любезных и опытных женщин однажды вечером в июле 1784 года граф де ла Мот заметил молодую особу, похожую на королеву. Вот её портрет из одного отчета полиции: «Содержанка двадцати шести-двадцати семи лет, высокая, полноватая римским профилем, довольно длинной шеей, красивыми зубами, передние несколько великоваты, светловолоса с голубыми глазами и пухлыми губами». Подобное сходство отвечало пожеланиям мсье де ла Мот. Он подощел к девушке, проследовал с ней до гостиницы «Ламбеск», где она жила, испытал иллюзию стать любовником Мари-Антуанетты и задал ей на ухо несколько вопросов.
Девица сказала, что её зовут Мари-Николь Легэ-Дессини и время от времени она работает у модистки Мсье де ла Мот, оделся и отправился докладывать супруге о происшедшей встрече. Та, обрадовавшись, посоветовала графу еще раз встретиться с Николь. Мсье де ла Мот не заставил себя уговаривать: каждый день ненадолго заглядывал в гостиницу «Ламбеск». Через неделю он объявил молодой проститутке, что одна его приятельница, знатная дама, хочет с ней познакомиться. В тот же вечер м-м де ла Мот явилась к Николь Легэ и показала ей несколько писем, подписанных Mapи-Антуанеттой.

- Вы видите, - важно заговорила она, - мне полностью доверяет Её величество. Она еще раз подтвердила это, обязав меня найти особу, которая могла сделать для неё кое-что, - когда надо, все разъяснится. Я остановила выбор на вас. Если вы возьметесь, - подарю вам пятнадцать тысяч ливров, а подарок, который вы получите от королевы, будет еще щедрее. Я не хочу сейчас называть себя, но вскоре вы узнаете, кто я. Бедняжка, потеряла голову от такой удачи. Она без колебаний согласилась. На следующий день де ла Мот заехал за ней и отвез в Версаль, где у графини были небольшие апартаменты.

- С настоящего момента, - сказала ей м-м де ла Мот, - вас зовут мадемуазель д'Олива <Некоторые предполагают, что эта фамилия была вымышлена, что является анаграммой фамилии Валуа>.
На следующий день, одевая девушку, она объяснила, что следует делать:

- Сегодня вечером я провожу вас в парк. К вам придет один знатный господин. Вы отдадите ему эту розу и скажете единственную фразу: «Вы знаете, что это значит...» Вот и все.
Убежденная в том, что эта ночная сцена понадобилась королеве, чтобы развлечься, м-ль Олива больше ничего не старалась узнать и приготовилась хорошо сыграть свою роль.

***

М-м ле ла Мот предупредила кардинала де Роана, что вечером 28 июля, в десять часов, ему нужно быть в Версальском парке, около рощи Венеры.

- Королева примет вас в этом месте так, как вы того желаете.

Пока потрясенный прелат считал часы и минуты до этого вожделенного свидания, м-м де ла Мот готовила Николь. Она одела её в длинное, белое, отороченное красным платье и шляпу с вуалью, скрывающую часть лица. Маленькую проститутку сложно было теперь отличить от Мари-Антуанетты. Около девяти часов, в сопровождении неузнаваемой в своем домино графини, она направилась к роще Венеры. На террасе они встретили графа де ла Мота и Вилета, укрывшихся за живой изгородью на случай непредвиденных обстоятельств.

- А теперь, - прошептала м-м де ла Мот, - идите, Душа моя, и помните о заветной фразе...

М-ль Олива одна продолжила свой путь. В кустарнике она заметила спрятавшегося мужчину в длинном синем сюртуке и сдвинутой на лицо шляпе. Это был кардинал де Роан, который ожидал в полумраке, по выражению Барра, «задыхаясь от вожделения».

Как только он заметил Николь, он бросился к ней, держа шляпу в руке, и опустился на колени, чтобы поцеловать подол её платья. Он дрожал и, заикаясь, шептал нежные слова... Мысль о том, что королева подумала о нем, привела его в состояние наивысшего любовного возбуждения. М-ль Олива веером приказала ему подняться, протянула розу и, дрожа от страха, который кардинал принял за избыток эмоций, произнесла:

- Вы знаете, что это значит...

Кардинал, ослепленный желанием, подошел к Николь ближе. Она не отступила, и священник, потерял всякую сдержанность, «трогал и ласкал её грудь безумной надежде стать любовником королевы на у в кой траве рощи Венеры. Николь, которую подобий прикосновения ничуть не смутили, разрешила трогать себя снизу доверху, решив, может быть, что королева придумала эту сцену, чтобы развлечься непристойным спектаклем. Но м-м де ла Мот почувствовала опасность - при слишком тесном контакте кардинал мог заметить мистификацию. Она вышла из укрытия и крикнула:

-Идите скорее! Идите скорее!

Вилет тоже не выдержал и предупредил испуганным тоном:

- Идут Мадам <Мадам - так называли дочерей Людовика XV> и мадам графиня д'Артуа!

М-ль Олива тотчас же исчезла в темноте. Кардинал еще весь дрожа, минуту стоял на месте с розой в руках.. Потом вернулся домой. В экстазе, в состоянии безумной эйфории, он целовал розу... Он верил в любовь Мари-Антуанетты. Позднее он скажет: «Я уверен, что в Версальском парке говорил с королевой. Мои глаза и уши не могли меня обмануть. Как можно поверить в то, что эта женщина, чтобы вернее обмануть меня, посмела заставить некую м-ль д'0лива играть в кустарнике роль королевы? Подлог был бы слишком грубым и опасным, чтобы решиться прибегнуть к нему».

Мистификация, таким образом, удалась лучше, чем того ожидала графиня. Через несколько дней она явилась к кардиналу и сообщила, что королеве нужно сто пятьдесят тысяч ливров для бедняков. Де Роан поспешно согласился предоставить эту сумму. Уже на следующий день супруги де ла Мот значительно изменили свой образ жизни. Именно тогда некоторые придворные, которые слышали о чудесном ожерелье, стали - интересоваться красивой, ловкой графиней.

***

Среди любовников м-м де ла Мот был один подозрительный господин по имени Ляпорт. Через своего свекра Людовика-Франсуа Аше, главного прокурора по жалобам, он о многом знал. Так, он узнал, что королевские ювелиры Боэме и Басанж, жившие на улице Вандом, сделали многоярусное ожерелье, которое называлось самым роскошным украшением в мире: они подобрали сами для него самые красивые бриллианты из поступавших в продажу. Это драгоценное украшение по очереди было предложено м-м дю Барри, испанскому двору и некоторым богачам. Но цена - шестьсот тысяч ливров - всех отпугнула. После восшествия на престол Людовика XVI ювелиры, знавшие страсть, какую питала к украшениям Мари-Антуанетта, показали свое колье королю. Тот поговорил о нем с королевой. Мари-Антуанетту тоже остановила цена, и она дала прекрасный ответ (это было в тот момент, когда строился наш флот):

- Нам больше нужны корабли, чем украшения.

Через какое-то время Боэме возобновил попытку и на коленях умолял королеву приобрести ожерелье.

- Если Ваше величество откажется, - воскликнул он - я брошусь в Сену!

Мысль о самоубийстве ювелира из-за ожерелья не понравилась королеве.

- Встаньте, Боэме, - строго проговорила она, - я не люблю подобных заявлений - честным людям не следует умолять на коленях. Я отказалась от ожерелья. Король хотел подарить мне его, но я не приняла подарка. Никогда больше не говорите мне об этом. Постарайтесь разделить его, продать и не вздумайте топиться.

***

Дело обстояло именно так, когда однажды ноябрьским вечером 1784 года Ляпорт рассказал эту историю м-м де ла Мот. Не он ли вдохновил графиню на ужасный обман? Возможно. Как бы то ни было, графиня попросила показать ей ожерелье. Через несколько дней она отправила находящемуся в те дни в Эльзасе кардиналу де Роану письмо, написанное Вилетом, в котором - Лже-Мари-Антуанетта писала: «Долгожданный момент еще не наступил, но я хочу ускорить ваше возвращение для ведения интересующих меня тайных переговоров. Я могу довериться лишь вам. Графиня де ла Мот все вам объяснит. Кардинал, который был далеко не ангелом, хотел бы иметь крылья. В январский холод он прибыл в Париж.

М-м де ла Мот сразу же явилась к нему и рассказала, что королева страстно желает ожерелье, на которое у неё нет достаточной суммы. Она нуждается в его помощи, чтобы вести переговоры по этому делу. Кардинал, находящийся наверху блаженства, уже видел себя в постели с Мари-Антуанеттой... Он согласился взять в себя эту миссию.

Но когда м-м де ла Мот ушла, он пригласил своего друга Калиостро и спросил его совета <Кардинал де Роан очень любил Калиостро. К тому же он бы любовником его жены.>. Знаменитый маг сказал, что надо обратиться к оракулу.

«В течение целой ночи, - пишет аббат Жеоржель, - в гостиной кардинала, при огромном количестве свечей происходили контакты с египтянами. Оракул предрек «Господин должен взяться за переговоры, которые увенчаются успехом и разбудят доброту королевы. Они укажут на счастливый день, в который на благо Франции и человечества проявятся редкие таланты месье кардинала».

Советы Калиостро развеяли родившиеся было в сознании де Роана опасения. В середине января он заключил с Боэме сделку на миллион шестьсот тысяч ливров «с оплатой в течение четырех лет, взносами каждые шесть месяцев». Это соглашение, поступившее к м-м де ла Мот, вскоре вернулось в руки прелата с резолюцией «Одобрено» и подписью «Мари-Антуанетта Французская» <Эта грубая ошибка Вилета должна была открыть кардиналу глаза: королевы всегда подписываются лишь своим именем.>. Первого февраля ювелиры привезли кардиналу колье, которое тот поспешил передать графине. В тот же вечер м-м де ла Мот с помощью мужа и любовника (Билета) разделила это чудесное украшение на несколько частей, чтобы продать их.

Первый взнос, четыреста тысяч ливров, предстояло сделать 1 августа. Двадцать седьмого м-м де ла Мот сказала кардиналу, что королева находится в затруднительном положении и просит ускорить оплату. Де Роан такой суммой не располагал. Третьего августа сильно обеспокоенный Боэме побежал в Версаль и попытался получить аудиенцию у королевы. Его приняла М-м Кампан, чтица Мари-Антуанетты, которая сказала ужасные слова:

- Вы стали жертвой мошенников. У королевы никогда не было этого ожерелья.

Через два дня Мари-Антуанетта приняла Боэме, и тот посвятил её во все детали этого дела. Сильно обеспокоенная, королева попросила, чтобы для короля составили докладную записку. Двенадцатого числа эту записку прочел Людовику XVI барон де Бретей. При сем присутствовал министр юстиции Миромесни. Он се посоветовал действовать осмотрительно. Столь ли необходимо начинать процесс и доводить до всеобщего сведения дело о мошенничестве? Ведь здесь упоминается имя королевы... Тогда вмешался де Бретей и настойчиво посоветовал королю арестовать кардинала де Роана. Гнев Мари-Антуанетты не утих, она была того же мнения, что и барон. Роана арестовали в тот момент, когда он выходил из кабинета короля, - в день Вознесения, в епископском облачении. Разразился скандал.
На следующий день в парламенте советник Фрето де Сент-Жюст воскликнул, узнав эту новость:

- Хорошенькое дельце! Кардинал - мошенник и королева, оказавшаяся замешанной в деле о подлоге! Сколько грязи на скипетре и на жезле! Настоящий триумф для свободолюбивых идей!

Не для того ли была затеяна вся эта история с ожерельем?..

***

После ареста м-м де ла Мот началось расследование, попытки повлиять на свидетелей... Де Бретей, на странное поведение которого в этом Деле никогда не обращали внимания, незамедлительно отослал своего первого секретаря де Шапеля к Боэме с обещанием, как пишет аббат Жеоржель, «полной оплаты ожерелья, если он во время следствия добавит: кардинал уверял его в том, что видел королеву, говорил с ней и по её поручению занялся покупкой колье. Странное поручение, цель которого - погубить не только Роана, но заодно и Мари-Антуанетту. Сильно взволнованные ювелиры рассказали об этом предложении аббату Жеоржелю, главному викарию страны. Их визит, разумеется, не остался незамеченным, так как через два дня, отважный аббат по приказу Бретея был выслан.
Какую же роль играл барон в этом деле? Может быть, он принадлежал к какой-нибудь тайной группе, в руках которой м-м де ла Мот была лишь покорным оружием? Это можно предположить. Некоторые любопытные факты вроде бы доказывают это. Взять хотя бы то, что во время процесса графиня де ла Мот внезапно воскликнула:

- Я вижу - здесь заговор, чтобы меня погубить. Но прежде чем погибну, я открою тайны, которые высветят роль высокопоставленных лиц, пока еще скрытую.

Неизвестно почему эта угроза не нашла отражения в протоколе. После суда, когда м-м де ла Мот узнала какое ей предстоит наказание - каленым железом ей будет выжжена буква V (воровка), выбрита голова, и всю оставшуюся жизнь она проведет в исправительной тюрьме, - с ней случился приступ бешенства, и она неистовствовала, выкрикивая обвинения против барона де Бретея. То, что она изрекла, было так неожиданно, что судьи вынуждены были вставить ей в рот кляп. Странный способ узнать правду.

Еще одна странность - необычайная снисходительность судей к некоторым обвиняемым: Вилет, который подделал подпись и почерк королевы, заслужил лишь ссылку. Калиостро, роль которого так до конца и не прояснилась, был просто выдворен за пределы королевства, м-ль д'0лива выведена из зала суда, а кардинал де Роан выслан. Пострадала лишь м-м де ла Мот. Но через несколько месяцев благодаря высокопоставленным тайным покровителям ей удалось бежать и укрыться в Англии. И последнее, что настораживает: никто не был наказан за это бегство.

Таким образом, кажется правдоподобным, что за м-м де ла Мот и её соучастниками стояла тайная могущественная группа, к которой, без сомнения, принадлежали Бретей, Калиостро и Ляпорт. Что же это было за тайное общество, стремящееся скомпрометировать королеву и дискредитировать монархию? Масоны? Некоторые бездоказательно утверждают это. Другое тайное общество? Возможно. Аббат Жеоржель обвиняет созданную Калиостро ложу. «Об истинной, секретном причине приобретения ожерелья, - пишет он, - никогда ни словом не обмолвились ни кардинал, ни Калиостро, ни барон де Плант, ни Рамоне де Карбоньер, ни осведомленные об этом неразгаданном деле люди, - все посвященные сочли, что для них лучше всего, чтобы эта тайна покрылась мраком. Египетская ложа Калиостро имела, как и масоны, свое неприкосновенное святилище, и то здесь хотели скрыть, было погребено под торжественными клятвами». Современный историк Лежье-Дегранж выдвинул соблазнительную гипотезу. По его мнению, у истоков этого дела стояла янсенистская партия. Зная о связи м-м де ла Мот и кардинала, эти господа, выступающие против традиционной монархии, просто нашли способ «испачкать скипетр». Любой обаятельный мужчина мог подтолкнуть графиню на эту беспрецедентную махинацию. Им, конечно, стал Ляпорт.

Какой бы ни была тайная группа, пожелавшая облить грязью Мари-Антуанетту, любовь сыграла в этом скандале важную роль. Если бы м-м де ла Мот не была так легкомысленна, а кардинал де Роан не мечтал сделаться любовником королевы, дело об ожерелье никогда бы не возникло.
Мот не была так легкомысленна, а кардинал де Роан не мечтал сделаться любовником королевы, дело об ожерелье никогда бы не возникло.

Женщина подготавливает Дантона
к революционной деятельности

Без неё он был бы скромным а
двокатом, - еще скромным, всегда скромным...
Жан-Пьер Леметр
 
Ферзен, следивший за делом об ожерелье из Ландреси, где разместился его полк, после процесса вернулся в Версаль. Он нашел Мари-Антуанетту сильно изменившейся. Королеве было уже за тридцать, и она, записав себя в старухи, вела спокойный образ жизни: оставила балы, почти не ходила в театр и занималась исключительно детьми. Не разделяя больше компанию бурной м-м де Полиньяк, она часы напролет проводила в обществе кормилицы маленького герцога Нормандского, родившегося в 1785 году.
 
Но её чувства к Жану-Акселю не изменились. Те, кого называли «сдержанными любовниками», по известным причинам возобновили долгие прогулки в Версальском парке. Иногда они уезжали верхом далеко от дома, от света, останавливались около пруда и долго стояли там, наслаждаясь удовольствием быть вместе. Эти встречи были довольно невинными, но, как говорит Сен-Прие, «вызывали всенародный скандал, не смотря на скромность и сдержанность фаворита, который был самым почтительным из всех друзей королевы. Придворные, не верящие в платоническую любовь, не переставали насмехаться. Появились непристойные песни - не зыбывалась, например, нашумевшая сцена в роще Венеры, когда м-ль д'Олива выступила в роли королевы.

Подлая шлюха, тебе не идет
Играть роль королевы!
А почему бы нет, моя государыня?
Вы же так часто играете мою роль!

Жалели неосведомленного короля. На самом деле Людовик XVI узнал о близости между своей женой и Жаном-Акселем и не чувствовал себя оскорбленным. «Королева, - продолжает Сен-Прие, - нашла способ заставить его примириться с этой дружбой, повторяя супругу все, что говорили в народе. Она выразила ему свою готовность прекратить всякие контакты с графом де Ферзеном, но король не согласился. Она внушила ему, что в развязанной против королевской особы клевете этот иностранец - единственный, на кого можно положиться, и монарх полностью уверовал в это.

Весной Мари-Антуанетта иногда жила по нескольку недель в замке Сен-Клу - воздух там был намного лучше, чем в Версале. Ферзен приезжал её навещать. Она с улыбкой встречала его, одетая в легкое платье и большую соломенную шляпу с лентами, завязанными на груди. Они усаживались на скамью, откуда было видно течение Сены. Однажды вечером, когда они тихо беседовали, Ферзен услышал треск сломанной ветки. Он поднялся, сделал несколько шагов: у подножья горы прятался какой-то странный старик - волосы всклокочены, галстук повязан небрежно... Скрестив руки, он с обожанием взирал на королеву. Жан-Аксель собрался было его прогнать, но Мари-Антуанетта мягко остановила его:

- Оставьте его, не троньте... Это мой вечный влюбленный Кастелью, безобидный безумец. В Трианоне он с утра до вечера бродит по канавам, вокруг садов, мечтая меня увидеть и не смея приблизиться. Король хотел упрятать его в тюрьму, но я запретила - пусть бродит... он надоел мне, конечно, но не хотелось бы лишить его счастья быть свободным...

Жестом руки она приказала безумцу удалиться. Кастелью поклонился и исчез. Таким образом, после дела об ожерелье королеву, которую народ, веря страшной клевете, начинал ненавидеть, любили лишь двое мужчин, один из которых был безумен.

***

Пока чистая любовь Мари-Антуанетты и Ферзена парадоксальным образом расшатывала последние устои королевской власти, другая любовь толкала некоторых мужчин на путь, которому суждено было привести их к революции. В последние дни существования монархии несколько женщин, сами того не зная, занимались формированием личностей тех, чьи слова и дела сыграли основную роль в свержении режима.

Первую, о ком я расскажу, звали Антуанетта-Габриэла Шарпантье. Возраст - двадцать пять лет. Отец - владелец Школьного кафе недалеко от Дворца правосудия. Её видели за прилавком, и клиенты обменивались с ней любезностями - скорее от безделья, чем по другой причине, так как девушку никто не назвал бы красавицей. Говорят так: крупные черты лица, маленькие, не слишком умные глазки, тонкогубый рот, короткий мясистый нос, редкие волосы - облик её «демонстрировал подавляющую силу материального над духовным». В общем, не из тех женщин, которые способны вскружить голову мужчине.

Но все же... Но все же среди клиентов Школьного кафе нашелся толстый мальчик, влюбленный в Габриэлу. Они были уродливы по-разному. Когда он был еще ребенком и сосал вымя коровы, наверное, ревнивый бык ударом рога порвал ему губу. Позднее бык, с которым он, развлекаясь, мерился силой, сломал ему нос. Этого человека с крупным изуродованным лицом и грохочущим голосом звали Жорж-Жак Дантон. В свои двадцать восемь лет он был адвокатом. Его внушительность и несколько тяжеловесные шутки нравились Габриэле. При его появлении сердце девушки под впечатляющей грудью начинало трепетать. Жаркие взоры Дантона волновали её. «Она восхищалась eго умом, который считали слишком резким, - rговорит Сен-Альбен, - его душой, её находили слишком пылкой, его голосом, пожалуй, слишком сильным и страшным, для неё - самым нежным. Адвокат стал ухаживать за Габрнэлой и однажды вечером своим ораторским голосом прошептал ей о своей любви. Наследница Школьного кафе испустила «нежный вздох». На следующий день Дантон отправился просить её руку у месье Шарпантье. Тот семенил между столиками в своем светлом парике, сером кафтане и с салфеткой под мышкой. Он очень удивился. Привыкнув, он не замечал уродства дочери... Отталкивающая внешность Антона его смутила. Он поделился новостью с женой.

- Ну, раз он нравится Габриэле... - ответила м-м Шарпантье.
 
Но Шарпантье не мог дать согласия, прежде чем не прояснится финансовое положение молодого адвоката. Впрочем, некоторые сведения до него дошли: Дантона любили в различных кафе, где он часто играл в домино, но денег у него было немного. Хозяин кафе сухо объявил претенденту, что для того, чтобы взять в жены его дочь, надо располагать средствами для приличной жизни. Напуганный перспективой потерять Габриэлу, Дантон подал просьбу на замещение должности адвоката в Королевских советах. Он, такой ленивый, стал работать в поте лица и готовиться к вступительному экзамену и через два месяца был принят на должность. Ему оставалось лишь произнести речь на латинском языке - предложенный сюжет назывался «Моральное и политическое положение страны и её отношения с правосудием».

Дантон никогда не произносил речей, результат удивил его самого: подчиняясь возникшей вокруг легкости и открывшемуся в нем ораторскому таланту, он вопрошал о жертвах, которые знать и духовенство, обладающее несметными богатствами, должны принести на непреложные нужды страны, и заключил:

- Горе тому, кто провоцирует революции! Горе тому, кто их совершает!..

Старых адвокатов сильно взволновали эти слова. Молодые с уважением стали взирать на этого необычного оратора. Так, желая стать адвокатом в королевских советах, чтобы жениться на любимой девушке, родился Дантон-трибун...

***

Он занял денег и 29 марта купил должность мсье де Пасси. Девятого июня он наконец женился на м-ль Шарпантье... Ослепленному своим новым положением будущему революционеру пришла в голову странная идея: он решил, что должен порвать с народом, к которому принадлежал потом и кровью, и подписался д'Антон...

Адвокат в Королевских советах, зять мсье Шарпанье осуществлял свои функции в обширной области охватывающей «законы, их выполнение н юриспруденцию всех королевских судов». В его ведении были церковные и гражданские дела, торговля, финансы, законы о лесах, законы государственные, морские, статус колоний, сельское хозяйство, промышленность. Этим и объясняется, пишет Луи Барту, «многогранность объектов, на которые была направлена его политическая деятельность». Страсть к Габриэле толкнула его к деятельности, не зная которой он никогда не стал бы одним из великих людей революции. И это еще не все: до свадьбы Дантон жил на улице Плохих Слов, что было обидно для адвоката. Габриэле вздумалось переехать: она выбрала квартиру на Торговом дворе, возле улицы Сент-Андре-Де-Зар и Старой Академии, то есть в самом центре, - в следующем году он станет знаменитым кварталом монахов ордена францисканцев. Так Дантон поселился в центре того квартала, который призван был облегчить ему выход на политическую сцену. Однажды он заявил Робеспьеру:

- Добродетель состоит в том, чтобы заниматься любовью каждую ночь.

Нельзя не признать, что этим убеждением он обязан был Габриэле.

Оглавление

 
www.pseudology.org