Валентин Исаакович Рабинович
Стасик
Месяца через три-четыре после выхода в свет «Я-Энциклопедии»
я наткнулся в интернете на окончательно устыдивший меня диалог между двумя нашими современницами. Я и раньше понимал, что должен был написать
о Стасе Стариковиче Более того, неоднократно пытался сделать это. Но каждый раз терпел неудачу.
Чем мельче явление, тем проще о нем писать. Чем крупнее, тем сложнее. Именно поэтому в первое и, скорей всего, единственное издание
«Я-Энциклопедии» Стасик не попал. «Не попал» - сказано не совсем точно. Попасть-то попал, но не в текст, а в одну из фотографий. Рассмотрев его на ней, можно получить вполне определенное представление о некоторых существенных чертах Стасиковой натуры, которые, пожалуй, лучше всего характеризуются украинским словом «незалежность».
Но фото не может заменить словесного описания. И сейчас, отдышавшись от многолетнего литературного марафона, я попробую предпринять еще одну попытку. Начну с вышеупомянутого интернетного диалога.

<…> Слышала есть хорошая книга "Зверинец у крыльца" польского автора. Там интересные заметки о тех, кого мы обычно не замечаем в нашей жизни: тараканах, муравьях и т.д. Только найти ее не могу.
<…> у меня есть эта книга. Автор - Станислав Старикович. Не уверена, что он поляк, о переводе с польского там ни слова. В ней, действительно, о многом зверье. Если хотите, дам почитать .

Наш редакционный коллектив и до прихода к нам Станислава Францевича не был худосочным. Одни – Боря Володин, Гена Файбусович, Алеша Иорданский, Вера Черникова, да и мы с Черненко, - пришли в журнал уже сложившимися журналистами и писателями. Другие – Слава Жвирблис, Володя Станцо, Гера Либкин, Миша Гуревич, Люба Стрельникова - в процессе нашей коллективной «производственной практики» стали быстро их догонять. Немалую роль в обтесывании наших природных способностей и наших вкусов сыграли наши художники - Саша Великанов, Семен Верховский, Володя Любаров, Миша Златковский, Юра Ващенко, Саша Астрин, Гарик Басыров...
Но и на этом фоне Стасик выделялся своей своеобычностью. Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Его другом был, например, самый, наверно, замечательный русский писатель второй половины ХХ века Виктор Астафьев, изобразивший в своих романах современную ему Россию такой, какой она была на самом деле. Другом Стасика был и академик Никита Моисеев, который своим учением о «ядерной зиме» внес решающий вклад в предотвращение новой мировой войны, чреватой всеобщей гибелью.
Из «дохимижизненской» биографии Стасика мне в память запали два рассказанных им эпизода.
Первый связан с крушением попыток его адмиральской родни сделать из него моряка. Он еще учился в школе, когда родня эта решила, что пора уже ему понюхать настоящего моря , для чего на время летних каникул он был определен юнгой на отправлявшийся в двухмесячное плаванье миноносец.
И вот стоит новоявленный морской волченок в настоящей форменке,
с настоящей бескозыркой на стриженой голове, у борта настоящего военного судна, отходящего от настоящей пристани и смотрит на полосу настоящего моря между берегом и кораблем, расширяющуюся с каждой минутой. А рядом с ним стоит его двоюродный брат - шикарный лейтенант в белой фуражке с «крабом» и тоже смотрит в ту сторону, но не вниз, а выше, на берег, и притом – в бинокль.
Стасик вынул из футляра прихваченную из дому подзорную трубу, и его вооруженному глазу предстала душераздирающая картина. Только что размахивавшие разноцветными косынками и шляпами дамы – жены и подруги отплывающих, послав в сторону моря последний воздушный поцелуй, удалялись вглубь суши, подхваченные невесть откуда появившимися джентльменами.
Рассказывая об этом эпизоде своей биографии, Стасик утверждал, что увиденное произвело на него самое сильное впечатление из всех, полученных за время пребывания на корабле. И что высадившись на берег, он тут же объявил встречавшей его родне: «Море не для меня!». «А что для тебя?»,- возопила родня. «Космос!»,-объявил несостоявшийся военмор свою домашнюю заготовку.

Второй запомнившийся мне эпизод Стасиковой биографии произошел лет через десять после предыдущего.
Слиняв из космического Института медицинских проблем, где ему надоело сидеть в барокамере, Станислав Францевич был назначен чиновником по особым поручениям в Главлит. Так сказать, особым пауком в цензурной паутине, из которой не должна была выбраться на свет божий ни одна мушка правды об истинном положении дел на одной шестой части земной суши.
В этой организации он оказался не по собственному почину, отнюдь. Под монастырь подвела его присваемая участникам космических программ высшая категория секретности, которой не имело даже главлитское начальство, каковое сходу поручило ему опекать не что-нибудь, а Центральный орган Центрального Комитета КПСС газету «Правда».
Но однажды Стасик получил поручение, «особее» которого и вообразить было невозможно.
Когда он вошел в кабинет начальника Главлита, где обнаружил также и всех замов оного, сидевших в крайне напряженных позах, «сам» протянул ему роскошно изданный фолиант, оказавшийся альбомом, выпускаемым к 70-летию не кого-нибудь, а тогдашнего первого лица страны Никиты Сергеевича Хрущева.
- Можно полистать?- спросил Стасик, усаживаясь в свободное кресло.
- Листайте, листайте! – ответило начальство и тяжело вздохнуло.
Причину вздоха Стасик понял, не дойдя даже до середины подарочного издания. На очередной фотографии , бесстыдно выставив чуть ли не на полметра вперед голое пузо, держа в руках удочку, на крючке которой висела порядочных размеров красноперка, красовался ухмыляющийся генсек. Стасик молча протянул
раскрытый на этой странице альбом начальству и вопрошающе взглянул на оное.
Начальство, еще разок вздохнув, изрекло нарочито обыденным тоном:
- Да видел я это... Значит так, Станислав Францевич, покажете альбом Никите Сергеевичу и получите от него разрешение на выпуск в свет. Письменное.
Помощник о Вашем визите проинформирован.Пропуск на Ваше имя выписан.
Ну, с Богом!
Последняя фраза явно сработала. Хрущев принял Стасика вполне дружелюбно. В хорошем расположении духа находился. Альбом проглядел внимательно, даже в выходные данные заглянул. Вопросов никаких не задал. Верней, задал один, неожиданный, к делу не относящийся.. После того, как расписался на титульном листе альбома, спросил Стасика, как ему работается на новом месте. Пораженный Стасик, однако мгновенно сориентировался и ответил,что вообще-то нормально, но что, будучи по образованию географом, принес бы больше пользы, работая по своей специальности. «Посмотрим, что тут можно сделать», - отреагировалал генсек.
Возвратившись на работу, Стасик обнаружил там небывалое безлюдье.
И о выполненном поручении смог доложить далеко не сразу. Вся опасавшаяся попасть под горячую руку Никиты Сергеевича верхушка цензурного ведомства сочло за благо до окончания «альбомного дела» придерживаться золотого правила всех преступных сообществ: «Главное – во время смыться».
Между тем, генсек о разговоре со Станиславом Францевичем не забыл.
И вскоре Стасик был приглашен к директору издательства «Мысль», который предложил ему возглавить выпуск географического ежегодника «Земля и люди». До того, как перекочевать к нам, в редакцию «Химии и жизни», Стасик выпустил три или четыре толстенных тома уникального издания. Этот опыт пригодился ему, а в конечном счете нашим читателям, весьма и весьма.
С приходом Стасика «Химия и жизнь» буквально озверела. Раскрывая каждый новый номер журнала, читатели стали искать в нем, и как правило, находить, очередной шедевр Станислава Стариковича. Одновременно и научный,
и литературный.
Одним из первых стал его рассказ (очерк? Стихотворение в прозе?) под названием «Отчего у белого пуделя черный нос?». Из него сотни тысяч людей,читавших наш журнал, впервые узнали, а в самом деле - почему? Кроме того, все, кому дорог русский язык, получили истинное наслаждение от того, как смачно было это растолковано. И самое главное, наверно, – как любовно.
Когда подобных творений набралось с десяток, я повел Стасика в родной мне Детгиз, представил его тамошним редакторшам, в результате чего с ним заключили первый ( и далеко не последний!) договор на книжку « для детей старшего школьного возраста». Потом его книги стали выпускать и другие издательства, обслуживавшие вполне взрослую публику.
Он был безусловно лучшим писателем среди нас, нашим «золотым пером». Впрочем, писательство было далеко не единственным и даже не главным его даром и его привязанностью. Ученые друзья Станислава Францевича нередко включали его в состав своих исследовательских экспедиций. Он был, например, участником международной программы, имевшей целью сохранение на нашей планете одной из занесенных в «Красную книгу» замечательниц птиц – стерхов, белых журавлей.
Он и сам казался мне представителем какого-то уникального, исчезающего на Земле вида.
Однажды, в составе маленькой группы журналистов и ученых. сформированной для проведения устных выпусков журнала, мы с ним оказались
на Ангаре и попросили капитана теплоходика высадить нас на парочку часов
на заросшем соснами островке. За пять-десять минут, понадобившихся нам, чтобы преодолеть открытое пространство до этих сосенок, наши плащи стали черными от гнуса, но в самой тайге кровопийцы отстали от нас, и мы смогли отдышаться. Остро пахло сосновой хвоей, смолой и...грибами.
Пока я приглядывался к покрытым опавшей хвоей участочкам земли между деревьями, Стасик нагнулся, принюхался и в каком-то месте уверенно отогнул хвойный пласт. Под ним оказалось такое скопище ароматных красавцев-рыжиков, что моя жена, тоже участвовавшая в этой поездке, только успевала подставлять пластиковую сумку.
Вообще-то среди своих родных и друзей я слыву крупным знатоком грибной охоты.Но за время, в течение которого этой сумке перепадало от меня два-три рыжика, Стасик бросал в нее не менее дюжины.
Вечером, в гостинице, он раздобыл трехлитровую банку из-под болгарских помидоров и пачку соли. Выложил в эту банку грибные шляпки – слой шляпок, слой соли, слой шляпок, слой соли. На следующий день дары природы были готовы к употреблению.
И таки да – употреблены.
Оглавление

www.pseudology.org