| Валентин Исаакович Рабинович | |
| Молитва | |
Когда мне
пришлось впервые отвечать на вопрос о моей религиозной принадлежности, а
это случилось при оформлении моего статуса в Канаде, я написал в анкете,
что я еврей. То есть совершил действие, которое на языке формальной логики
именуется подменой тезиса. Как ответить на этот вопрос, не совершая такой
подмены, я просто не знаю.
Моя дочь Катерина,
принявшая православие из рук священника Александра Борисова, ученика и
сподвижника
Александра Меня, называет меня стихийным
протестантом. Не
думаю, что она сама додумалась до такого определения, скорей всего ей
подсказал его Отец Александр.Это определение близко к истине. Взращенный в традициях русской и общеевропейской культуры, я частично осознанно, частично стихийно, всегда признавал присущие им христианские ценности – начиная с моральных заповедей и кончая рождественской елкой и пасхальным куличом, а войдя в церковь, всегда ощущал ее особую, очищающую и возвышающую, атмосферу. Однако культовые мероприятия в церкви и вне ее по большей части оставались для меня чужими. Более того, ни Саваоф, ни Христос никогда не задевали ни моих чувств, ни моих мыслей, поскольку антроповидное божество и мессианство всегда представлялись мне плодами дикарского воображения. Вероятно, если бы на Земле возникла единая экуменическая конфессия, признающая основные принципы человеческой морали и распространяющая их на животный и растительный миры, на всю биосферу, я бы стал ее адептом. Но такой конфессии нет, и я вынужден был отстраивать эту сторону своей жизни в одиночку. 2 Постигнуть умом невозможность появления Вселенной, Жизни, Разума в результате взаимодействия стихийных сил природы, доступных нашему сегодняшнему познанию, а следовательно, признать наличие в ней чего-то стоящего над всем этим и даже согласиться называть это что-то Богом, с некоторых пор стало для меня недостаточно. Такое понимание, признание, согласие способно удовлетворить логическую часть рассудка, но не удовлетворяет его чувственную сторону. Чувственную сторону удовлетворяет молитва – непосредственное обращение к высшим сферам. Самая первая моя молитва звучала так: «Господи, не дай ему взорваться!» Я произнес ее, лежа на животе посреди залитого солнцем луга рядом с только что врезавшимся в землю двухсотдвадцатимиллиметровым немецким снарядом, который, по всем правилам, должен был секунду назад взорваться, разнеся мое тело на кровавые клочья, но почему-то медлил с этим. То ли молитва помогла, то ли взрыватель оказался испорченным, но снаряд не взорвался. Других молитв во время войны я не произносил, потому что в столь безнадежном положении, как тогда, посреди луга, больше мне бывать не пришлось. 3 Отчетливо помню свою первую послевоенную молитву. На руках у меня лежит раскаленное тельце четырехлетней Катюши, только что привезенной ее бабушкой из деревни в Москву. Катюша без памяти – в деревне она подхватила дизентерию, я стою посреди улицы, пытаясь остановить какую-нибудь машину, и безостановочно шепчу: «Господи, не дай ей умереть! Господи, не дай ей умереть!» Такие молитвы «по случаю» вырывались у меня считанные разы, только тогда, когда смертельная опасность угрожала жизни самых близких мне людей. Но где-то годам к пятидесяти во мне созрела потребность в ежедневной молитве за жизнь и здоровье моих родных и друзей, за жизнь и здоровье их потомства, за добрую память о тех из них, кто ушел из жизни. Молиться меня никто не учил. Те молитвы, которые попадались мне в книгах, прочитанных мною, плохо уложились у меня в голове. И каждое утро, умывшись и одевшись, я начинаю с обращения к небесам немножко по-другому. Верю и надеюсь, что Господь, кем бы или чем бы он ни был, простит мне этот, право же, не нарочитый грех. Прости меня, Господи, – молюсь, как умею Источник Оглавление |
|