Павел Григорьевич Марфицин Усмотрение следователя: Уголовно-процессуальный аспект Глава пятая.. Влияние уголовно-процессуальной практики на формирование усмотрения следователя 1. Понятие и свойства уголовно-процессуальной практики На формирование усмотрения следователя существенно влияет правоприменительная практика. С одной стороны, она выступает своеобразным ориентиром: следователь видит, что в жизни допустимо как законное и разумное. С другой - правоприменитель сам "делает" эту практику, является одним из ее "винтиков". Обратимся к более детальному рассмотрению вопроса. Термин "уголовно-процессуальная практика" или иные его звучания - практика уголовного судопроизводства, практика рассмотрения и разрешения уголовных дел и т.п. - достаточно часто используется в теории уголовного процесса и непосредственно в ходе осуществления уголовно-процессуальной деятельности. Однако содержание понятия не получило еще достаточного внимания в науке уголовного процесса, и в большинстве случаев данный термин употребляется как нечто общепонятное и общепринятое. По этому поводу считаем необходимым высказать некоторые суждения. Учению о юридической практике (ее понятии, видах, функциях и др.) отведено значительное место в общей теории права, но не по всем позициям здесь достигнуто единство взглядов. Содержание понятия "уголовно-процессуальная практика", очевидно, должно базироваться на определениях общего характера. Важно учитывать следующее. Во-первых, устоявшимся в науке является вывод о том, что "юридическая практика есть деятельность субъектов права в процессе формирования и реализации его норм, заключающаяся в издании нормативных актов и совершении различных индивидуальных правовых актов" [1], но относительно содержания правовой (юридической) практики мнения расходятся. Так, В. И. Леушин выделяет три основные формы: правотворчество; применение права; юридическая деятельность участников правоотношений [2]. К.М. Гарапшин считает, что юридическая практика должна делиться на правотворческую, правореализационную и правовоспитательную [3]. В.П. Реутов, на наш взгляд, обоснованно выделяет в юридической практике только два компонента: практику правотворчества (правосозидательную) и практику реализации правовых норм (правоприменительную), остальные формы поглощаются указанными [4]. Представляется, что уголовно-процессуальная практика как разновидность юридической также может рассматриваться в двух аспектах: это а) процесс правотворчества в сфере уголовного судопроизводства и социальный опыт, накопленный в связи с этим; б) реализация правовых предписаний в ходе осуществления производства по уголовному делу. В дальнейшем мы будем вести речь об уголовно-процессуальной практике исходя из второго аспекта. Во-вторых, в правоведении существуют различные мнения о понятии правоприменительной практики [5]. Принято выделять три основные точки зрения: правоприменительная практика - есть 1) юридическая деятельность [6]; 2) относительно самостоятельное явление, отражающее итоги деятельности, объективированный опыт правовой деятельности [7]; 3) неразрывное единство правовой деятельности и сформировавшегося на ее основе социально-правового опыта [8]. Последняя, по нашему мнению, является наиболее предпочтительной, но требующей некоторого уточнения. В одной из своих работ К.М. Гарапшин пишет о правоприменительной практике как сложном юридическом феномене, представляющем собой сторону и результат правоприменения, существующем в виде реальной деятельности субъектов правоприменения, а также обобщений, объективированных в определенных документах, содержащих правоприменительные положения, рекомендации по методике применения юридических норм и использования материалов практики [9]. Данная фраза позволяет акцентировать внимание на двух обстоятельствах. А. Вся деятельность по применению права выражается в правоприменительных актах, т.е. в промежуточных или завершающих действиях уполномоченного на то органа (лица), порождающих те или иные последствия в ходе применения права. Но термин "акт" при характеристике правоприменительной деятельности имеет и иное значение. Им обозначается также акт-документ, в котором юридическое действие правоприменительного органа по решению юридического дела закрепляется формально, т.е. это результат действия, выраженный в обязательной, как правило, письменной форме. Применительно к уголовно-процессуальной практике это должно означать, что к ней могут быть отнесены не только действия должностных лиц, осуществляющих уголовное судопроизводство, но и, например, решения судов по конкретным делам, постановления Пленума Верховного суда, прокурорские акты, обобщающие, формирующие правоприменительную практику и другие документы. При ином подходе мы вольно или невольно рискуем исключить из анализа практики значительный массив. Б. Что касается обобщения правоприменительной деятельности, рекомендаций по методике применения юридических норм, то здесь было бы неверным умолчать о научных изысканиях, которые нередко способствуют таким обобщениям и разработке рекомендаций. Поэтому трудно не согласиться с П.А. Лупинской, которая отмечает, что "практика выступает и как коллективная практика органов, осуществляющих борьбу с преступностью, и как использование достижений науки в самых различных областях…" [10]. Представляется, что роль науки в формировании практики, ее обобщении, распространении не может не учитываться в формулировании рассматриваемого понятия. Таким образом, правоприменительная практика, на наш взгляд, должна включать в себя выражающуюся в правоприменительных актах правовую деятельность, сформировавшийся на ее основе социально-правовой опыт и достижения науки по анализу, обобщению и распространению данного опыта. Все это представляет неразрывное единство, но не исключается и самостоятельное изучение в исследовательских целях каждого из названных компонентов. В-третьих, нами рассмотрены общие элементы, входящие в содержание правоприменительной практики. При детальном подходе они могут получить соответствующую "расшифровку". Например, К.М. Гарапшин к содержанию правоприменительной практики относит прошлую и актуальную правоприменительную деятельность и правоприменительные решения, а также сконцентрированный в правосознании личный опыт субъектов правоприменительной практики, выработанный и усвоенный в ходе правоприменения, статистические показатели, характеризующие ту или иную сторону правоприменения, констатирующие суждения, содержащие оценку состояния правоприменения и фиксирующие ошибки и недостатки правоприменительной деятельности, разного рода правоположения [11]. Более углубленный анализ содержания правоприменительной практики может быть осуществлен и в других направлениях. Назвав общие подходы к формированию понятия "уголовно-процессуальная практика", считаем необходимым рассмотреть элементы, подлежащие включению в эту дефиницию. В теории права юридическую практику подразделяют на различные виды. В каждом случае они определяются, исходя из критериев, положенных в основу классификации. Так, юридическая практика может быть классифицирована по сфере общественных отношений, в которых она формируется, т.е. по объекту практики. Основой данной классификации, как правило, является деление права на отрасли (например, административная практика, арбитражная практика). В качестве объекта юридической практики выступают и общественные отношения, возникающие в сфере уголовного судопроизводства. Такая практика будет именоваться уголовно-процессуальной или практикой уголовного судопроизводства [12]. Объектом практики может выступать и более узкий круг общественных отношений. В частности, в уголовно-процессуальной практике можно выделять, например, практику возбуждения уголовных дел, практику применения мер пресечения и т.п. Нас будет интересовать также разграничение юридической практики по субъектам и, в частности, такие ее виды, как судебная, прокурорская, следственная практика. В.Н. Карташов отмечает, что по подобному критерию возможна более детальная классификация (например, к судебной практике относится практика Верховного суда Российской Федерации, областных, районных судов) [13]. В связи с этим возникает вопрос, кто из участников уголовного процесса может быть отнесен к субъектам уголовно-процессуальной практики. Однозначно ответить на него не просто. Если юридическую практику рассматривать как правовую деятельность, не возникает сомнений, что ее участниками являются все субъекты уголовного судопроизводства (подозреваемый, обвиняемый, потерпевший, свидетель и др.). В то же время в юридической практике как социально-правовом опыте роль названных участников незначительна. Во-первых, из-за их разрозненности, хотя и здесь можно выделить аспекты, заслуживающие изучения (например, практика отказа подсудимых от ранее данных показаний, практика участия понятых и т.п.). Во-вторых, по справедливому замечанию В.И. Леушина, правоприменительная практика характеризуется тем, что она осуществляется людьми, наиболее подготовленными для анализа опыта, по вопросам, наиболее сложным в оценке правовых ситуаций [14]. В сравнении с элементами правоприменения (соблюдение, исполнение и использование) его результаты характеризуются повышенной степенью социальной значимости, что обусловливается важностью тех общественных отношений, которые регулируются правоприменительной деятельностью [15]. Отсюда В.Н. Карташов предлагает различать субъектов и участников правоприменительной практики. К первым он относит органы или организации, должностных лиц, наделенных государственно-властными полномочиями на выполнение определенных правоприменительных действий. Ко вторым - отдельных лиц или организации, которые в силу ряда причин так или иначе способствуют субъектам в выполнении соответствующих действий [16]. Считаем, что к субъектам уголовно-процессуальной практики могут быть отнесены: суд, судья, прокурор, начальник следственного отдела, следователь, орган дознания, лицо, производящее дознание, адвокат. Кроме того, представляется оправданным выделять индивидуальную (деятельность и опыт, накопленный конкретным правоприменителем) и коллективную (групповую) практику. Последняя в большей степени отражает "надындивидуальную социально-правовую память, обеспечивающую накопление, систематизацию, хранение и передачу информации (знаний, умений, оценок, подходов и т.д.), позволяющую фиксировать и в определенной степени воссоздавать весь процесс деятельности или отдельные его фрагменты" [17]. "Опыт - вот учитель жизни вечной", - писал Гете [18]. Такое понимание дает возможность причислять к субъектам уголовно-процессуальной практики не только отдельных должностных лиц, но и структурные подразделения, например, следственный отдел, областной суд. Представляется, что понятие "уголовно-процессуальная практика" должно включать неразрывное единство принятых за основание классификации элементов: объект и субъект практики. Выполняя свои функции, указанные государственные органы и должностные лица становятся субъектами уголовно-процессуальной практики лишь в том случае, если они участвуют в уголовно-процессуальных отношениях. Так, следователь, регистрируя уголовное дело, составляя статистические документы, является субъектом практики, но ее нельзя именовать уголовно-процессуальной. Понятие "следственная практика" является более широким, чем "уголовно-процессуальная практика следователя", поскольку первая включает в себя деятельность по организации расследования, уголовно-правовой оценке деяния и др. Аналогичное можно сказать о прокурорской, судебной практике. Например, в прокурорской деятельности уголовно-процессуальная практика занимает далеко не большую часть. Причем точки соприкосновения отдельных видов практики (например, прокурорской и следственной) могут не находиться в сфере уголовно-процессуальной деятельности. Так, в свое время приказом Генерального прокурора было установлено, что следователь по вопросу продления сроков содержания под стражей должен обратиться не позднее чем за 5 дней к прокурору района, 10 дней - прокурору субъекта Федерации, 15 дней - Генеральному прокурору или его заместителям. Хотя этот фрагмент совместной прокурорской и следственной деятельности непосредственно связан с расследованием по уголовному делу, он не находился в плоскости уголовно-процессуальных отношений [19]. Графически это может выглядеть так. Таким образом, уголовно-процессуальную правоприменительную практику можно определить как деятельность органов дознания (лиц, производящих дознание), следователей, начальников следственных отделов, прокуроров, суда (судей), адвокатов по реализации положений уголовно-процессуального права, взятую в единстве с накопленным опытом рассмотрения, разрешения информации о преступлениях и уголовных дел, а также с обобщениями и рекомендациями по применению уголовно-процессуальных норм и материалов практики. По разным основаниям может быть выделено множество разновидностей правоприменительной практики [20]. Рассмотрим некоторые из них, но прежде сделаем оговорку. Поскольку на момент окончания работы над рукописью настоящей книги практики применения УПК РФ еще не существовало, мы на протяжении всей главы будем оперировать примерами, наблюдениями, анализами, полученными в результате изучения того, что имело место при реализации УПК РСФСР, а также сопутствующих ему законов и других нормативных актов. С появлением практики применения нового закона наши иллюстрации могут быть обновлены, но суть, основные выводы, отражающие авторскую концепцию, надеемся, не изменятся. По степени распространенности возможно разграничение практики на повсеместную, региональную, местную. Проявлением повсеместной уголовно-процессуальной практики можно считать, например, выработанную многолетней судебно-следственной деятельностью форму уголовно-процессуальных постановлений. Они состоят из трех частей: вводной, описательной, резолютивной. Такая форма постановления используется на всей территории России и всеми субъектами уголовно-процессуальной деятельности. Из-за недостаточного правового регулирования способов и порядка принудительного изъятия у граждан предметов и документов до возбуждения уголовного дела в отдельных регионах (в том числе - в Омской области) были выработаны определенные приемы и способы такой деятельности. В частности, подготовлены и согласованы на уровне руководителей правоохранительных органов рекомендации по организации расследования преступлений, связанных с наркотическими средствами. В этих рекомендациях предписывалось прибегать к осмотру места происшествия для обнаружения и изъятия наркотиков, иных предметов, применяемых для их приготовления и потребления. И хотя такие рекомендации отчасти входили в противоречие с законодательством, они прижились, а результаты деятельности, выполненной в соответствии с ними, положительно оцениваются прокурорами, судами [21]. Подобную практику следует отнести к региональной. Местную практику составляют особенности деятельности, опыт, сформировавшиеся на уровне районных органов, осуществляющих уголовное судопроизводство. Так, в районных органах внутренних дел, где проводилось наше исследование, в завершающую часть поручения органу дознания, составленному в соответствии с ч. 4 ст. 127 УПК РСФСР, следователи включали фразу: "Согласен. Начальник СО…". Считается, что это усиливает контроль со стороны начальника следственного отдела за качеством поручений, придает им большую значимость. Однако подобная приписка законом не предполагается и юридической силы поручению следователя не добавляет. В качестве критериев разграничения уголовно-процессуальной практики может быть использована степень ее юридической урегулированности. Здесь подлежат выделению два блока. Официальная уголовно-процессуальная практика, которая в свою очередь складывается из деятельности и опыта, а) накопленных в результате реализации норм уголовно-процессуального права; б) основанных на ведомственных нормативных актах (например, указаниях и приказах Генерального прокурора, министра внутренних дел) и в) судебных решениях. Неофициальная практика, т.е. действия и опыт по осуществлению этих действий, которые не получили закрепления в нормативных актах. Представляется возможным, кроме разграничения уголовно-процессуальной практики на виды, говорить о свойствах этого социального явления. Под свойствами надлежит понимать качество, признак, составляющие отличительную особенность [22] независимо от вида уголовно-процессуальной практики. К свойствам можно отнести: устойчивость [23], , позитивность, негативность и др. Ограничимся рассмотрением одного из них. Подчас правоприменительная практика, в том числе и не основанная на законодательстве, является настолько устойчивой, что не может быть изменена, несмотря на прилагаемые усилия.   В качестве убедительного примера выступает следующий Еще в 1988 г. в журнале "Советская милиция" опубликована статья, в которой рассказывалось, как оперуполномоченный Пролетарского РОВД г. Донецка капитан милиции Беломесов для выявления фактов сбыта наркотиков изъял в присутствии понятых в квартире Сапотенковой электромясорубку с молотыми головками мака. Поскольку уголовное дело еще не было возбуждено, оперуполномоченный составил протокол об изъятии. В дальнейшем по жалобе Сапотенковой прокуратура возбудила уголовное дело против Беломесова за превышение власти, выразившееся в незаконном производстве обыска, нарушении неприкосновенности жилища. Суд вынес обвинительный приговор, Беломесов уволен из органов внутренних дел [24]. Хотя действия Беломесова были признаны судом противоправными, далеко не каждый правоприменитель посчитал их таковыми [25]. Дело в том, что практика принудительного изъятия у граждан предметов и документов до возбуждения уголовного дела прочно укоренилась в жизни. Не осуждалась такая практика и судами. Более того, документы, подтверждающие принудительное изъятие вещей, признавались судами в качестве источников доказательств [26]. Попытку привести правоприменительную практику в соответствие с законом предприняли преподаватели Омской высшей школы милиции (ныне - Омская академия МВД России). Ими достаточно глубоко была исследована проблема, сформулированы предложения как теоретического, так и прикладного характера. Результаты работы изложены в учебном пособии [27], в котором показаны возможности использования уголовно-процессуального, административного законодательства при изъятии у граждан предметов и документов в первоначальной стадии процесса, предложены примерные образцы документов для процессуального оформления факта получения истребованных материалов. Разработанные рекомендации были одобрены руководящими работниками органов внутренних дел, прокуратуры, суда. Учебное пособие было распространено в практических органах системы МВД.   Его получили все подразделения УВД Омской области, занимающиеся возбуждением и расследованием уголовных дел. На выдвинутой концепции выучено несколько поколений выпускников вуза, значительная часть которых распределена на работу в г. Омск и Омскую область. Рекомендации на протяжении ряда лет доводились до руководителей горрайорганов внутренних дел, проходивших повышение квалификации. Были предприняты и другие попытки. В частности, значительной части выпускников (около 200 человек) были выданы размноженные типографским способом образцы документов, с помощью которых предлагалось оформлять факт изъятия предметов и документов до возбуждения уголовного дела, в ряде УВД результаты научного исследования были внедрены (о чем имеются соответствующие акты) в практическую деятельность. С аналогичными рекомендациями по приведению практики в соответствие с законом со страниц журнала "Советская милиция" выступили А. Давлетов и Ю. Порсин [28]. Однако практическими работниками не воспринят предложенный подход к совершенствованию своей деятельности, приведению ее в соответствие с законом. Не произошло это и в Омской области, где усилия ученых были наиболее интенсивными. До сих пор действия по изъятию предметов и документов в стадии возбуждения уголовного дела осуществляются с отступлением от закона и оформляются документами, не предусмотренными УПК (протоколами изъятия, актами выемки и т.п.). Еще один пример: практика продления сроков предварительной проверки заявлений (сообщений) о преступлениях, согласно которой (но вопреки закону) десятидневный срок, указанный в ст. 109 УПК РСФСР, мог быть продлен по рапорту должностного лица, производящего проверку. Такая практика, существующая десятилетиями, настолько укрепилась в сознании правоприменителей, что 87,3% опрошенных нами дознавателей и следователей считают ее законной. Она не вызывает, как правило, осуждения со стороны прокуроров и судей [29], хотя время от времени предпринимаются различного рода попытки ее искоренения. Анализ показывает, что в ходе предварительного расследования нередко соединяют в одно производство дела по основаниям, которые в законе прямо не предусмотрены. Данная практика также достаточно стабильна и существует в течение длительного времени. В литературе она описывается на протяжении более тридцати лет [30]. Основания для соединения уголовных дел, дополнительно применяемые на практике, условно можно подразделить на две группы. К первой следует отнести соединение дел: а) о преступной небрежности нескольких лиц, повлекшей общий результат (нарушение техники безопасности и т.п.); б) о преступной небрежности взрослых, создавшей условия для совершения преступления подростком; в) о небрежности должностных лиц, создавшей благоприятные условия для расхитителей. Эту группу объединяет прикосновенность к "основному" расследуемому преступлению, в какой-то мере она близка к третьему основанию для соединения дел, которое было предусмотрено ст. 26 УПК РСФСР, однако подобная практика не основана на законе и являлась, хотя и вынужденным, но отступлением от него. Ко второй группе оснований, применяемых на практике, относится соединение дел о нераскрытых преступлениях, совершенных аналогичным способом Опыт показывает, что в ряде случаев соединение нескольких дел о нераскрытых преступлениях позволяет вести расследование более эффективно, а объединенные воедино фактические данные, полученные по этим делам, способствуют раскрытию преступления. Естественно, что соединение дел о нераскрытых преступлениях может иметь место только тогда, когда получены доказательства, свидетельствующие о большой степени вероятности совершения их одним и тем же лицом либо одной и той же группой лиц. При отсутствии таких доказательств подобное соединение уголовных дел расценивается на ведомственном уровне как умышленное искажение показателей борьбы с преступностью. Изложенное о возможности, а в ряде случаев и необходимости соединения дел по основаниям, которые в законе прямо не были предусмотрены, свидетельствует о том, что действующий перечень оснований соединения уголовных дел не в полной мере отвечал потребностям практики и нуждался в уточнении. В юридической литературе по этому поводу имеются предложения о совершенствовании законодательства. Анализ приведенных выше примеров, по высказыванию одного из наших коллег, порождает образное сравнение, в котором правоприменительная практика выступает в виде айсберга, плывущего по волнам независимо от воли законодателя, стараний ученых, стремлений руководителей. 2. Роль уголовно-процессуальной практики в формировании усмотрения следователя Рассуждение на обозначенную тему было бы неполным без выяснения того, следует ли включать в правоприменительную и, в частности, уголовно-процессуальную практику определенные субъективные, сознательные моменты или она имеет лишь внешне объективированный характер. Дело в том, что вопрос о соотношении субъективного и объективного в практике является достаточно сложным и небесспорным в науке. Не ставя цель дискутировать об этом, тем более, что достаточной аргументации в поддержку той или иной точки зрения в юридической литературе, как правило, не приводится, отметим следующее. Правоприменительную деятельность, как и любую разновидность трудовой деятельности, принято рассматривать в трех аспектах [31]: физиологическом, - затрата человеческого мозга, нервов, мускулов и т. д.; психологическом, - осуществление сознательной цели, интересов, воли; предметно-действенном, объективированном процессе преобразования действительности. Представляется разумным согласиться с теоретической позицией, согласно которой именно в последнем аспекте правоприменительная деятельность должна трактоваться в качестве практической. "При ином подходе, - отмечает В.Н. Карташов, - когда в ее содержание включаются мотивы, цели и другие идеальные явления, практика отождествляется, по существу, со всей деятельностью, что вряд ли будет правильным" [32]. Понимание практики в виде материального, внешне объективированного процесса дает возможность более верно определить место и роль субъективных моментов по отношению к ней. Процессы, происходящие в сознании, выступают в качестве внутренних условий, предпосылок практической деятельности [33]. Именно такие воззрения позволяют увидеть воздействие правоприменительной практики на усмотрение следователя. Уголовно-процессуальная практика - достаточно сложное социальное явление, поэтому не лишено трудностей и определение ее значения. В самом общем виде содержание уголовно-процессуальной практики составляют деятельность по рассмотрению, разрешению информации о преступлениях, уголовных дел и опыт осуществления этой деятельности. Хотя эти элементы взаимно влияют на правоприменителя и, в частности, на следователя, формируя его усмотрение, возможно самостоятельно рассматривать степень и виды оказываемого ими воздействия. Действия следователя либо их результаты выступают в качестве разнообразных юридических фактов (осмотр места происшествия, допрос потерпевшего и др.) и обычно находят документальное закрепление. В содержании уголовно-процессуальной практики они играют неодинаковую роль, поэтому по самым различным основаниям могут быть разграничены на виды. Так, вся деятельность (соответственно, и действия) следователя подразделяется на организационную (урегулированную ведомственными нормативными актами) и процессуальную (определенную нормами уголовно-процессуального права). Последняя, в свою очередь, состоит из процессуальных решений и процессуальных (следственных и иных процессуальных) действий следователя. Что касается соотношения действий (как элемента уголовно-процессуальной практики) и усмотрения (как проявления субъективного фактора) следователя, считаем необходимым отметить следующее. Во-первых, правоприменение - это динамичный процесс, на который воздействуют объективные (например, невозможность совершения следственных действий в связи с отсутствием какого-либо субъекта либо по приостановленному уголовному делу), и субъективные факторы (слабая профессиональная подготовка следователя, отсутствие у него личного опыта, поспешность и невнимательность при разрешении дела) [34]. Во-вторых, часть процессуальных, в том числе и следственных, действий следователь может осуществлять по своему усмотрению, т.е. решение о их производстве принимает самостоятельно. Другая часть деятельности следователя, согласно закону подлежит обязательной реализации. Например, производство экспертизы в случаях, перечисленных в ст. 196 УПК РФ, ознакомление обвиняемого с материалами дела в порядке ст. 217 УПК РФ и др. В некоторых случаях действия следователя жестко "привязаны" к соответствующим процессуальным операциям. Так, привлечение лица в качестве обвиняемого состоит из принятия решения, составления постановления о привлечении в качестве обвиняемого, вызове обвиняемого, ознакомлении с этим постановлением и разъяснении ему прав, допрос обвиняемого. Законодателем предусмотрены определенные (как фактические, так и юридические) основания производства следственных действий, в установлении которых участвует и объективный, и субъективный факторы, т.е. в деятельности следователя, установленной уголовно-процессуальным законодательством, предполагается доля усмотрения. Ее степень (уровень соотношения объективного и субъективного) зависит от воли законодателя, который использует для этого абсолютно-определенные или относительно-определенные правовые предписания, различные правовые "стимулы" и "тормоза", другие технико-юридические приемы. В-третьих, некоторые средства, приемы расследования преступлений вырабатываются юридической наукой и практикой. В большей степени это относится к способам совершения процессуальных действий. Способ - это определенный путь достижения намеченной цели (результата) с помощью конкретно данных средств [35]. Способы накладывают отпечаток на выбор и характер использования средств. Совокупность способов образует правоприменительную (в нашем случае - следственную, криминалистическую) тактику. В реализации средств и способов взаимодействие объективного и субъективного факторов распределяется достаточно неравномерно в зависимости от ряда обстоятельств (опыта работы следователя, обладания им определенными навыками, умениями, его желанием использовать какие-либо способы и др.), но в целом такое соотношение в большей степени носит субъективный характер. Мы вели речь о соотношении объективного и субъективного факторов, возникающем при непосредственной деятельности следователя. Но в рассматриваемую часть содержания уголовно-процессуальной практики входят действия и решения по конкретным уголовным делам других органов и должностных лиц, в частности, суда, судьи, прокурора. В отдельных случаях они оказывают прямое влияние на деятельность следователя, т.е. осуществляемую им уголовно-процессуальную практику (в первом обозначенном нами значении этого слова) и усмотрение следователя при реализации этой деятельности. Поскольку мы рассматриваем роль каждого из взаимосвязанных элементов практики (деятельности и опыта) в познавательных целях, то здесь осветим только влияние действий и решений суда, прокурора на конкретные действия следователя, а если точнее, взаимную деятельность следователя и указанных субъектов по осуществлению отдельных процессуальных действий. В качестве примеров такой деятельности можно назвать получение и выполнение поручений прокурора, начальника следственного отдела, согласование (в виде санкционирования, получения согласий, разрешений, утверждений) производства действий и принятия решений и т.п. О прокурорской и следственной практике как накопленном опыте правоприменительной деятельности, ее влиянии на формирование субъективного фактора следователя речь будет идти позже. Воздействию на усмотрение правоприменителя субъективных предпосылок рассматриваемой практической деятельности присуща своя специфику. Во-первых, в отличие от ситуаций, когда следователь принимает решение самостоятельно, здесь возникают новые или усиливают свое влияние некоторые существующие факторы. следователь не может не учитывать мнение, позицию прокурора по конкретным вопросам. Например, его отношение к использованию результатов оперативно-розыскной деятельности в качестве основания для производства обыска; требования, предъявляемые к оформлению процессуальных документов, и др. Такие факторы по характеру влияния на сознание следователя, как правило, объективны. Во-вторых, в указанных случаях более ярко просматриваются фрагменты коммуникативной деятельности (воздействие субъекта на субъект). Поэтому, выбирая вариант поведения, решение, которое подлежит согласованию с судьей или прокурором, следователь не может не предполагать, что свое мнение придется отстаивать. В первую очередь это будет проявляться через такие субъективные категории, как убеждение, правосознание, позиция. Характерен следующий пример. Изучение следственной практики и опрос следователей показали, что при возникновении сомнений в достаточности оснований для производства обыска или при отсутствии убедительной аргументации в необходимости его проведения для получения санкции или разрешения правоприменитель обращается к тому должностному лицу (судье или прокурору), которое "мягче" в решении подобных вопросов, а иногда вообще избегает получения такого разрешения, мотивируя это (не всегда оправданно) случаем, не терпящим отлагательства. В-третьих, в некоторых ситуациях следователь обязан выстраивать свое усмотрение в связи с воздействием на него деятельности иных субъектов. Уголовно-процессуальный закон наделяет прокурора и начальника следственного отдела правом давать органам предварительного следствия указания и поручения как общего (например, о принятии необходимых мер для раскрытия преступлений, розыске лиц, совершивших преступление), так и частного характера (о производстве отдельных следственных действий - производстве обыска, выемки и др.). Такие поручения и указания могут быть даны при осуществлении прокурорского надзора в период предварительного следствия и на этапе его окончания (при утверждении обвинительного заключения, даче согласия на прекращение уголовного дела). Аналогичные возможности имелись и у суда. В частности, при возвращении уголовного дела на дополнительное расследование (пп. 2, 5 ст. 232 УПК РСФСР) судья обязан был указать в своем определении, какие действия должны быть выполнены дополнительно. Кроме указаний и поручений, суд располагал возможностью заявлять отдельные требования (например, о предоставлении материалов для проверки законности и обоснованности ареста), которые также являются обязательными для следователя, ибо их невыполнение ведет к нежелательным последствиям (ч. 8 ст. 220-2 УПК РСФСР). В таких случаях деятельность следователя детерминирована прокурором или судом. Тем не менее субъективный фактор продолжает иметь место. следователь, действуя в соответствии с указанием, как правило, ограничен в выборе своего решения о производстве конкретного действия, но в рамках дозволенного он может выбирать время производства действия, определять круг его участников, применять те или иные способы его выполнения, т.е. и здесь имеет место сочетание объективного и субъективного начал. Таким образом, при осуществлении уголовно-процессуальной практики (действий) объединяются процессы и явления, происходящие как в сознании следователя, так и в преобразовании действительности. Соотношение этих элементов может быть различным, в зависимости от ряда обстоятельств (необходимо отметить, что не только сознание влияет на практику, но и действия формируют внутренние условия, предпосылки их осуществления). Иначе проявляется роль другого выделенного нами элемента практики - опыта уголовно-процессуальной деятельности. "Три пути у человека, чтобы поступить разумно, - говорил Конфуций, - первый, самый благородный - размышление, второй, самый легкий - подражание, третий, самый горький - опыт" [36]. Прежде чем рассмотреть вопрос, считаем необходимым, сделать следующую оговорку. В данной части книги будут освещены лишь общие элементы воздействия опыта на формирование усмотрения следователя. Факторы, вызвавшие в ходе проведения исследования особый интерес (влияние на усмотрение следователя ведомственных показателей работы, воздействие правового нигилизма на формирование усмотрения следователя), получат освещение в последующих параграфах. Понятие опыта имеет разное значение: опыт (эмпирия) противополагается умозрению и в этом смысле есть понятие родовое, подчиняющее себе наблюдение и эксперимент. Опытом называется и мера навыков и умений (жизненный опыт). В дальнейшем мы будем ориентироваться на последнее понимание этого явления. В.Н. Карташов выделяет два значения термина "опыт". Во-первых, личный опыт, который, являясь частью правосознания, накладывает отпечаток на характер и стиль деятельности правоприменителей, использование ими юридических средств и приемов. Во-вторых, объективированный во вне правоприменительный опыт, который формируется в процессе разрешения конкретных юридических дел, обобщения материалов практики, обеспечивает стабильность при разрешении однородных дел, преемственность прогрессивных сторон правоприменительной практики [37]. Таким образом, опыт может быть личным и коллективным (групповым, общественным). Опыт индивидуального существа столь же значим, как и опыт человечества. Человек не познает действительность в одиночку, он связан с наследственной информацией, "шлейф которой тянется в глубины прошлого, собирательный и накопляющийся опыт веков" [38]. В связи с этим понятие "опыт" необходимо рассматривать в системе социально-исторического процесса. Формирование опыта предполагает протяженность (пусть и незначительную) деятельности во времени. "Каждое новое поколение людей, вступая в жизнь, не начинает историю заново, а продолжает то, что сделано их предшественниками. Следовательно, деятельность людей в определенной мере уже задана объективными условиями, не зависящими от их сознания и воли" [39]. Но в то же время каждый человек, реализуя свои потребности, интересы, цели, приобретает и личный опыт, который в большей степени субъективен. На формирование усмотрения следователя оказывают воздействие личный и общественный опыт, весь опыт, накопленный человечеством, вся юридическая практика, в том числе и уголовно-процессуальная. В исследовательских целях мы будем разграничивать влияние каждого из них. Личный опыт следователя представляет собой совокупность общего жизненного опыта (опыта общения с людьми, пользования электроприборами и т.п.) и специального - опыта раскрытия и расследования преступлений. В ходе процессуальной деятельности оба элемента проявляются одновременно, при этом их соотношение может быть весьма различным. Степень (глубина) опыта определяется мерой навыков и умений, т.е. тем, насколько следователь, способен, например, быстро и грамотно разрешить оперативно-следственную ситуацию, выполнить следственное действие, составить уголовно-процессуальный документ. В упрощенной форме влияние подобного опыта на усмотрение следователя можно представить таким образом. следователь нередко судит об эффективности отдельного следственного действия (решения), исходя из значения последнего для уголовного дела, находящегося у него в производстве. При этом учитываются многие факторы: особенности совершения преступления, личность обвиняемого (потерпевшего), стечение иных обстоятельств, существующих на момент производства действия (принятия решения), и другое (в том числе мнение, а иногда и настроение непосредственного руководителя, надзирающего прокурора и т.п.). Получив одинаково положительные результаты при производстве конкретного следственного действия (принятии решения) в приближенных или равных условиях, практический работник "зачисляет" использованные приемы в разряд эффективных и в дальнейшем (в зависимости от ситуаций) пользуется ими. Этот процесс, повторяемый неоднократно, формирует умения, навыки, опыт работы, профессиональное мастерство, которые являются в большей степени индивидуальными качествами того или иного следователя. Иногда они бывают настолько устойчивыми, что убедить правоприменителя действовать иначе (эффективней, с точки зрения убеждающего) достаточно сложно. Правоприменитель в этой части нередко оказывается консервативным. Поэтому влияние личного опыта на формирование усмотрения следователя имеет две стороны. Положительная очевидна: она облегчает поиск и сокращает время, необходимое для принятия решения. Негативная сторона может проявляться в формировании отрицательного стереотипа поведения (так называемой деформации), когда следователь, принимая решение, действует привычно, не замечая отличительных особенностей, характерных черт конкретного случая [40]. Кроме того, на усмотрение следователя оказывает влияние не только его личный опыт, но и опыт начальника следственного отдела, прокурора, судьи. Объективированный во вне опыт расследования представлен общественными навыками, обычаями, сложившейся системой отношений и т.п. Передача его может осуществляться официально, т.е. посредством закрепления в различных нормативных актах (приказах, указаниях), иных документах (рекомендациях, обзорах), научно-практических и научных публикациях и т.д. Наглядное влияние такого опыта на формирование усмотрения следователя без труда можно проследить, анализируя роль в уголовно-процессуальной деятельности постановлений Пленума Верховного суда, указаний и приказов Генерального прокурора, министра внутренних дел, ведомственных периодических изданий (например, Информационного бюллетеня Следственного комитета при МВД России). Передача объективированного опыта может и не носить официального характера, выступать в виде устного изложения знаний, представлений, обычаев, так называемых обыкновений. В юридической литературе неоднократно отмечалось, что некоторые требования к уголовно-процессуальным актам формулируют следственно-судебная практика с учетом ее передового опыта и процессуальная наука. Они, в основном, составляют внешнюю (документальную) сторону уголовно-процессуального акта. К этой группе необходимо отнести определенность требований, грамотность, высокую культуру [41]. Так, Н.Г. Муратова, определяя требования, предъявляемые к уголовно-процессуальным актам органов предварительного расследования, указывает, что это совокупность основанных не только "на предписаниях уголовно-процессуального закона, либо на принципах уголовного процесса, но и на рекомендациях судебно-следственной практики и теории уголовного процесса условий (правил), которым должны отвечать как сами процессуальные действия, так и процессуальные документы в целях наиболее успешного решения задач уголовного судопроизводства" [42]. В ходе проведения исследования мы обратили внимание, что в ряде регионов постановление об отказе в возбуждении уголовного дела наряду с оперуполномоченным подписывает и начальник уголовного розыска, сообщая о своем согласии с принятым решением; поручения следователя содержат две подписи: следователя и начальника следственного отдела. Причины таких явлений различны, законом и нормативными актами они не регулируются, но правоприменители относятся к ним как вполне естественным. По вопросу о функциях и значении юридической, в частности правоприменительной, практики существует много высказываний. Одним из первых использовал эту категорию С.С. Алексеев, предложив признать наличие у юридической практики правонаправляющей, правоконкретизирующей и сигнально-информационной функций. Это мнение, конкретизируя его, разделяет В.И. Леушин. Причем оба автора понимают практику в узком смысле, т.е. как определенное направление, итог, результат правоприменения [43]. Более широко подходит к проблеме К.М. Гарапшин. Давая в целом приемлемое понятие функции практики как направления ее воздействия на социальную (в том числе правовую) реальность, он различает правонаделительную и воспитательную функции, а также обеспечительную и оценочную, выделяемые по отношению к общественной теории [44]. В.П. Реутов считает, что поскольку юридическая практика в целом и правоприменительная в частности представляют собой реальное бытие права, разумно предположить, что юридическая практика имеет в принципе те же самые функции в общественной жизни, что и право в целом. право реализует свои функции только через практику. Исключением, пожалуй, может быть функция воспитательного воздействия. С учетом этого обстоятельства главной функцией юридической практики как деятельности, связанной с совершением правовых актов, является приведение в движение правовой системы, перевод ее из статического состояния (нормы права) в динамическое (правоотношения) [45]. Используя данные подходы в качестве общих, направляющих, на наш взгляд, можно выделить несколько основных значений уголовно-процессуальной практики, с точки зрения ее непосредственного влияния на деятельность и усмотрение следователя. В ряде случаев следственная практика восполняет пробелы уголовно-процессуального законодательства. Так, долгое время в УПК РСФСР не содержалось норм, непосредственно рассчитанных на регулирование процедуры прекращения уголовного дела в связи с установлением какого-либо из специальных оснований освобождения от уголовной ответственности (добровольная сдача оружия, наркотических веществ и т.п.). На это неоднократно обращалось внимание в юридической литературе, вносились предложения по совершенствованию законодательства [46]. На практике органы предварительного расследования, восполняя пробельность в праве прекращали дела названной категории за отсутствием в действиях лица состава преступления или вследствие изменения обстановки. При этом положения п. 2 ч. 1 ст. 5 и ст. 6 УПК РСФСР использовались весьма условно. В связи с введением в уголовное законодательство института деятельного раскаяния и в УПК РСФСР соответствующих оснований, а также порядка для прекращения уголовного дела, эта ситуация несколько разрядилась, хотя окончательно она не устранена [47]. Проблемы такого же плана возникали в случаях необходимости прекращения уголовного дела в отношении депутата, судьи, других лиц, обладающих иммунитетом, когда не получено согласие на их привлечение к уголовной ответственности. Здесь также использовались положения п. 2 ч. 1 ст. 5 и ст. 6 УПК РСФСР, т.е. фактически уголовно-процессуальный закон применялся по аналогии. Интересен и следующий пример. УПК РСФСР не определял порядок исчисления сроков при выделении уголовного дела. Для этого использовались следующие основные приемы, выработанные многолетней практикой: при выделении дела, имеющего общую фабулу с основным уголовным делом (в отношении соучастников преступления, а также несовершеннолетнего, принимавшего участие в совершении преступления вместе со взрослым) срок расследования исчислялся с момента возбуждения уголовного дела; при выделении дела, не имеющего общей фабулы с основным производством (в отношении новых преступлений (эпизодов), новых соучастников, о которых стало известно только в ходе расследования основного дела), срок расследования исчислялся с даты проведения первого процессуального действия в отношении нового преступления или с момента выделения дела, если ранее по нему следственные действия не проводились; при выделении дела, которое ранее было присоединено к другому, срок расследования исчислялся с момента возбуждения выделенного дела [48]. 18 июня 1998 г. Генеральным прокурором Российской Федерации было издано указание "Об организации прокурорского надзора за исполнением законов при продлении сроков предварительного следствия, дознания и содержания обвиняемых под стражей", где в п. 18 расписан порядок исчисления рассматриваемых сроков. При этом в основу положены подходы, выработанные практикой. Таким образом, опыт, накопленный в следственной деятельности, получил нормативное закрепление, т.е. практика обрела новый, официальный и обязательный для следователя статус. В некоторых случаях практика вырабатывает толкование закона, разрешает противоречия, содержащиеся в нем, устраняет конкуренцию правовых норм. Приведем примеры такого опыта и его воздействия на формирование усмотрения следователя. Одним из направлений деятельности Верховного суда является дача руководящих разъяснений по вопросам применения законодательства, возникающим при рассмотрении уголовных и гражданских дел. Постановления Пленума Верховного суда обязательны не только для судов, но и других органов и должностных лиц, применяющих закон, по которому дано разъяснение. Анализ показывает, что, наверное, нет ни одного правового института в уголовном процессе, который не был бы в различные годы предметом обсуждения на Пленуме Верховного суда. Поэтому число указаний высшего судебного органа достаточно велико. По своей направленности разъяснения постановлений Пленума Верховного суда условно можно разделить на три группы: 1) содержащие сведения об обнаруженных при изучении судебной практики недостатках в деятельности судов (в том числе и судебные ошибки). Цель этих указаний заключается в том, чтобы разъяснить смысл и содержание закона, обратить внимание на его точное исполнение. Такие разъяснения не затрагивают содержания закона; 2) принимаемые в случаях отсутствия единообразия в понимании содержания и смысла закона. В подобных ситуациях Пленум дает официальное и обязательное разъяснение (или толкование) этого закона. Данные указания на конкретные фактические обстоятельства входят в объем правового понятия, они носят характер конкретизирующих и не создают новых уголовно-процессуальных норм; 3) в указаниях Пленума Верховного суда иногда предпринимаются попытки разрешить проблемы, возникающие на практике и связанные с пробелами в уголовно-процессуальном законодательстве. Как правило, Президиум Верховного суда при разрешении подобных коллизий старается применить действующие нормы уголовно-процессуального права с использованием аналогии. Но в отдельных случаях (хотя они достаточно редки) деятельность по восполнению законодательных пробелов напоминает правотворческую. Так, часть 4 ст. 53 УПК РСФСР устанавливала, что по делам о преступлениях, повлекших смерть потерпевшего, его права имеют близкие родственники. В связи с этим в правоприменительной практике отсутствовал единообразный подход в вопросе, какое процессуальное положение должен занимать близкий родственник - потерпевшего или представителя потерпевшего. Пленум Верховного суда СССР в п. 4 постановления от 1 ноября 1985 г. разрешил данную ситуацию, создав положение, фактически напоминающее правовую норму: "В случае смерти пострадавшего потерпевшим по делу признается его близкий родственник". Наряду с руководящими указаниями Пленума Верховного суда имеется еще один вид решений высших судебных органов - определения коллегий по уголовным делам Верховного, а также краевого, областного и равных им судов. Роль их в регулировании уголовно-процессуальных отношений также вызывает интерес. В последнее время в юридической литературе вновь поднимается вопрос об использовании судебных прецедентов в российском праве [49]. Авторы единодушны в том, что, хотя на протяжении многих лет в советской правоприменительной практике наличие судебного прецедента отвергалось, в действительности, прикрываясь различными легальными формами, судебный прецедент и судебное правотворчество существовали [50]. Рассматриваемая форма права достаточно активно используется в мировой практике, причем создавалась она веками. Суть ее состоит в том, что решение по конкретному делу становится обязательным для судов той же или низшей инстанции при решении сходных дел либо служит примерным образцом толкования закона, которое не имеет обязательной силы. Не являются ли решения высших судебных инстанций по конкретным делам судебными прецедентами в нашем праве? Вопрос не риторический. Cудебный прецедент создается, как правило, высшим судебным органом. Этот процесс присущ и для России. Многие разъяснения Пленума Верховного суда РФ приобретают характер судебных прецедентов, когда в них конкретизируются общие нормы закона, раскрывается и устанавливается однозначное понимание оценочных понятий. Участники судебных споров получают возможность "довести" свое дело до Пленума Верховного суда и иметь окончательное решение, которое он сформулировал, разъясняя судебную практику в соответствующей области. Действительно, решения перечисленных судебных инстанций публикуются в печати, т.е. доступны для ознакомления всеми участниками уголовного судопроизводства. Они позволяют заинтересованным лицам добиваться сходных решений по делам, рассматриваемым нижестоящими судами, и, наконец, в судебной практике имели место случаи вынесения решений на основе разъяснений Пленума Верховного суда [51]. К тому же, отметим, судьи неофициально использовали и используют соответствующие решения вышестоящих судов как эталоны собственных решений. О значении решений вышестоящих судебных органов для уголовного судопроизводства, в том числе и для деятельности следователя, говорят и такие высказывания. "В современных российских условиях несовершенства правотворческой деятельности, значительного подчас отставания от развивающихся общественных отношений при формировании независимой судебной власти прецеденты судебного толкования должны занять подобающее место" [52]. "Полагаем, что правоположения юридической практики является ничем иным, как прецедентным правом. Следует подумать и о том, чтобы официально придать руководящим разъяснениям Пленума Верховного суда РФ форму прецедентного права" [53]. Существенное влияние на деятельность по возбуждению и расследованию уголовных дел оказывают ведомственные нормативные акты. Они представлены приказами и указаниями Генерального прокурора, а также министерств и ведомств, в компетенцию которых входит осуществление предварительного расследования. Причем значение таких ведомственных актов для судопроизводства различно в зависимости от характера регулируемых ими вопросов. Условно их можно разделить на следующие группы: 1) нормативные акты, содержащие указания на неисполнение или ненадлежащее исполнение уголовно-процессуального закона. Как правило, появление таких актов связано с осуществлением надзорных или контрольных функций; 2) нормативные акты, разрешающие организационные вопросы, связанные с возбуждением и расследованием уголовных дел. Наиболее показательными из них являются приказы МВД, определяющие порядок рассмотрения и разрешения информации о преступлениях; распределяющие обязанности по организации дознания между подразделениями, входящими в систему МВД; устанавливающие формы и порядок взаимодействия между следователем и органом дознания; и др. Иногда в таких актах излагались положения, дополняющие или конкретизирующие уголовно-процессуальное законодательство. В частности, в приказе МВД разграничивалась компетенция по осуществлению дознания между криминальной милицией и милицией общественной безопасности, а в совместном указании Генеральной прокуратуры и МВД определялось, что начальник районного органа внутренних дел не является руководителем дознания. Представляется, что тем самым регулировались отношения в рамках уголовно-процессуального законодательства, без образования новых правовых норм. Весь этот массив актов оказывает непосредственное влияние на следователя при выборе им своего поведения. Обращение следователя к опыту уголовно-процессуальной деятельности позволяет проверить правильность сделанного выбора, т.е. служит критерием оценки его действий. Опыт, коллективная практика используются следователем, прокурором, судьей. Их личный, житейский и профессиональный опыт в определенной мере концентрирует знания, накопленные и апробированные обществом. Специальная задача по практической проверке законности и обоснованности решений принадлежит вышестоящим судам и прокурорскому надзору в уголовном судопроизводстве. Очевидно, что успешность использования практики для познания и проверки оценочных выводов зависит от образования, личного практического опыта следователя, судей, их умения использовать данные из различных областей знания в своей деятельности, общей и правовой культуры [54]. Рассматривая влияние кассационной практики на своевременность рассмотрения и разрешения гражданских дел судом первой инстанции, М.Д. Головин и А.Г. Двинянинов указывают на две его формы: контроль и устранение выявленных нарушений. Последняя форма делится на деятельность суда кассационной инстанции по устранению конкретных нарушений, а также по предупреждению таких нарушений в будущем (посредством внесения кассационных и частных определений, направления писем нижестоящим судам, обобщения практики законодательства) [55]. Нечто подобное происходит и с действиями, решениями следователя. Все это учитывается им в ходе применения усмотрения. Не следует забывать и об иной роли объективированного опыта в процессе формирования усмотрения следователя Его влияние не всегда оценивается положительно с позиции разумности, эффективности, обоснованности. Например, УПК РСФСР не обязывал следователя избирать в отношении каждого обвиняемого меру пресечения. Напротив, ее применение было возможно только при наличии к тому оснований (ч. 1 ст. 89 УПК РСФСР). Однако на практике были очень редкими случаи, когда следователь в соответствии с ч. 4 ст. 89 УПК РСФСР принимал решение о получении от обвиняемого обязательства являться по вызовам и сообщать о перемене места жительства (своеобразная альтернатива мерам пресечения). Вместо этого, не найдя оснований к избранию меры пресечения, "на всякий случай" применялась подписка о невыезде. Причем в качестве мотивов избрания названной меры пресечения приводились такие, которые недостаточны для обоснования того, что мера пресечения вообще должна избираться. Так, в постановлениях о применении подписки о невыезде нередко указывалось на то, что обвиняемый не совершил тяжкого преступления, имеет постоянное место жительства и работу и т.п. Подобные действия объясняются рядом причин. Одна из них заключается в том, что коллективный опыт не воспринял такое действие, как получение у обвиняемого рассматриваемого обязательства, и этот опыт оказывал влияние почти на каждого следователя. Парадоксально, но некоторые из интервьюированных следователей даже не имели представления о положении, закрепленном в ч. 4 ст. 89 УПК РСФСР. Таким образом, правоприменительная практика, а если быть более точным, то деятельность следователя и опыт расследования уголовных дел, является, наряду с другими, существенным фактором, влияющим на формирование усмотрения следователя. 3. Влияние ведомственных показателей работы на деятельность и усмотрение следователя Уместность рассмотрения обозначенного вопроса в этой части книги, помимо желания автора, подтверждается мнением, высказанным в юридической литературе. Так, В.П. Реутов отмечает, что наличие функции обеспечения сочетания стабильности и изменчивости (динамизма) правового регулирования предполагает включение в структуру правоприменительной практики, наряду с решениями по конкретным делам элементов "обобщенного уровня": правоположений, сформированных в ходе правоприменения, а также статистических показателей (выделено нами. - Авт.) и рекомендаций [56]. Статистические показатели, содержащие оценку состояния правоприменения и фиксирующие ошибки и недостатки правоприменительной деятельности, К.М. Гарапшин включает в содержание правоприменительной практики [57]. В связи с этим считаем возможным утверждать, что статистические данные, с одной стороны, входят в содержание правоприменительной практики, а с другой - оказывают на нее влияние, в том числе на усмотрение следователя. В настоящее время достаточно много говорится о том, как сделать следователя независимым и, самое главное, что будет гарантировать эту независимость Среди наиболее обозначаемых тем можно выделить идею (хотя и не новую) о создании единого следственного ведомства и значении приставки "при" между следственными структурами и Министерством внутренних дел России. Спасет ли предлагаемое следователя от вмешательства в его деятельность? Вопрос спорный. Есть и иные обстоятельства, которые создают достаточно жесткую зависимость следователя. О влиянии ведомственных показателей на деятельность следователя вслух говорить не принято. И все-таки, некоторые фрагменты, касающиеся этой проблематики, появляются на страницах юридической литературы. Так, В.Т. Томин отмечает, что: "в годы застоя в системе уголовной юстиции начали складываться стереотипы деятельности, ориентированные не на обеспечение реального правопорядка и социальной справедливости, а на получение красивых показателей и положительных оценок от вышестоящих звеньев системы. При этом сами оценки велись, да и сейчас во многом ведутся, не по конечному результату, а по множеству зачастую не согласованных между собой промежуточных показателей" [58]. Далее, на примере одного из фрагментов процессуальной деятельности, автором предпринята попытка объяснить это явление тем, что нарушение закона в части приема и обработки заявлений и сообщений, всех иных поводов к возбуждению уголовного дела сегодня неизбежно вследствие того, что число нарушений уголовно-правовых запретов в стране и, следовательно, число потенциальных заявок на обслуживание существенно превышает возможности правоохранительной системы по обработке этих заявок в соответствии с действующим процессуальным законом (хотя эта причина не единственная - Авт.). Отбор заявок для исполнения становится неизбежным [59]. Аналогичную точку зрения высказал Б.Я. Гаврилов, который связывает рассматриваемое явление с необоснованными многолетними требованиями к органам правопорядка "покончить" с преступностью, а не установить реальный, социально терпимый контроль над ней. "Не имея объективной возможности выполнить эти требования, правоохранительные органы и, прежде всего, органы внутренних дел научились различными способами приукрашивать криминальную действительность, показывая себя в формируемых ими же сведениях в лучшем свете" [60]. Указываются и последствия, порождаемые погоней за показателями. "По действительно малозначительным фактам… в конце отчетных периодов активно возбуждаются уголовные дела. Без этого вполне можно было бы обойтись с учетом личности виновного и небольшой общественной опасности случившегося. Но… лишние дела влияют на показатели раскрываемости. Это, к сожалению, верно" [61]. В литературе описан также пример, когда издание приказа Генерального прокурора СССР практически заблокировало применение ст. 122 УПК РСФСР. Количество задержаний вне всяких корреляций с состоянием преступности резко снизилось [62]. Анализируя практику и статистические данные, характеризующие количество лиц, освобожденных из-под стражи в связи с прекращением дела за отсутствием события, состава преступления, за недоказанностью обвинения или в связи с вынесением оправдательного приговора, А.А. Чувилев отмечал, что доля лиц, освобожденных по этим основаниям, на практике рассматривается как отрицательный показатель соблюдения законности органами расследования. Поэтому применение меры пресечения - заключение под стражу при отсутствии достаточных доказательств виновности обвиняемого или подозреваемого - встречается в следственной практике сравнительно редко. Если существует сомнение в том, что под стражу заключается лицо, действительно совершившее преступление, то либо сами следователи применяют к обвиняемому меру пресечения, не связанную с лишением свободы, либо прокуроры отказывают в санкции на арест [63]. Достаточно мягкое отношение к влиянию ведомственных показателей на деятельность следователя выражает Г. Шелковкин. Он отмечает: "… среди определенной части следственных работников довольно прочно укоренилось мнение, будто в работе по расследованию уголовных дел важно, чтобы был вынесен обвинительный приговор. Как будет квалифицировано преступление судом, для них не так уж существенно. Нередко из соображений перестраховки следователи сознательно квалифицируют обвинение по статье, предусматривающей более суровое наказание" [64]. Статистические показатели деятельности следственных аппаратов очень разнообразны. Количество их велико. Если не требуется иного, то, как правило, выделяют только блок данных, именуемых "основными показателями" деятельности. Но основные показатели отражают и состояние кадрового состава, и дисциплинарную практику, и ряд других аспектов, в том числе состояние рассмотрения и разрешения уголовных дел. Последние обычно именуются качественными и количественными показателями следственной работы. Перечень таких показателей и даже в какой-то степени их иерархию можно установить, например, из ежегодной информации Следственного комитета при МВД России "О состоянии и результатах работы органов предварительного следствия" [65], аналитических материалов следственных и статистических подразделений, выступлений руководителей следственных аппаратов различных уровней [66]. К этим показателям относятся. Нагрузка на одну штатную единицу следователя по находящимся в производстве делам. Количество уголовных дел, направленных следователями в суд. Число дел, возвращенных на дополнительное расследование. Удельный вес уголовных дел, оконченных с превышением установленных законом сроков. Удельный вес прекращенных уголовных дел. Удельный вес приостановленных дел, особенно в связи с неустановлением либо нерозыском обвиняемых. Данные об участии следователей в раскрытии преступлений. Сведения о расследовании отдельных видов преступлений. Данные о возмещении ущерба, причиненного преступлениями. Состояние профилактической деятельности следователей. Состояние законности на предварительном следствии. Приводя показатели, мы не претендуем на исчерпывающий их перечень. Каждый из этих показателей может быть дополнительно расшифрован. Например, состояние законности предварительного следствия определяется с учетом: а) числа лиц, в отношении которых производство расследования прекращено по реабилитирующим основаниям; б) количества оправданных и лиц, в отношении которых уголовное преследование прекращено по реабилитирующим основаниям; в) числа обвиняемых, освобожденных из-под стражи по реабилитирующим основаниям; г) незаконного применения ст. 122 УПК РСФСР; д) незаконных методов ведения следствия; е) фактов получения следователями взяток и других обстоятельств. Статистическая отчетность отражает основные положения, связанные с расследованием уголовных дел (подследственностью, движением дела, качеством расследования), осуществлением надзорных функций, разрешением уголовных дел судом и др. Каково же влияние ведомственных показателей на деятельность и усмотрение следователя в целом, а также на те промежуточные и итоговые решения, которые он принимает, расследуя конкретное уголовное дело? Думается, что количественным показателем такое явление не измерить. Но получить о нем представление, близкое к действительности, можно. Для этого, во-первых, приведем данные нашего исследования, полученные в ходе интервьюирования следователей, работающих в разных регионах [67]. Почти все респонденты заявили, что они постоянно ориентируются на ведомственные показатели в работе и с учетом этого строят свою деятельность. На достаточно провокационный вопрос "Готовы ли Вы поступиться положениями закона в пользу лучших показателей в работе?" 8, 6% следователей ответили утвердительно. Положительно ответили на вопрос "Допускаете ли вы при заполнении статистических карточек внесение недостоверной информации?" 92,6% опрошенных. Допускали отражение в статистических документах необъективных данных 71% следователей, причем 25,2% из них делали это хотя бы однажды умышленно. С безразличием к сложившейся практике корректировки ведомственных показателей работы относятся 67,2% респондентов. Во-вторых, проанализируем некоторые ситуации, возникающие на практике. Значительное число прекращенных уголовных дел оценивается (в большинстве случаев) как недостаток в работе, в частности, по причине ненадлежащей проверки информации о преступлении и необоснованного возбуждения уголовного дела. Количество отмененных постановлений об отказе в возбуждении уголовного дела нередко трансформируется в количество преступлений, укрытых от учета. В одном из современных приказов министра внутренних дел в качестве серьезного упрека приведены слова: "… не уменьшается число уголовных дел, прекращающихся в стадии предварительного следствия или судом, за отсутствием события преступления или его состава". При таком подходе, безусловно, не учитываются конкретные обстоятельства того или иного уголовного дела (материала), условия принятия решения о его возбуждении (или отказе), обстоятельства, способствовавшие этому. Влияние подобной ведомственной оценки показателей работы на конкретного правоприменителя достаточно велико. Примером тому может служить такая ситуация. При досмотре продуктов питания у Пановой, пришедшей в ИК-3 на длительное свидание с Редько, обнаружено и изъято сыпучее вещество серо-зеленого цвета с запахом конопли. Вещество весом в 50 г было упаковано в двух пачках из-под чая. Протокол досмотра, объяснение Пановой и изъятое вещество вместе с рапортом оперуполномоченного переданы следователю для решения вопроса о возбуждении уголовного дела. Поскольку изъятое вещество по виду и запаху похоже на наркотическое, предпринималась попытка пронести его тайно, фактические данные, указывающие на признаки преступления, имеются. В принципе, уголовное дело в данной ситуации может быть возбуждено, после чего назначена соответствующая экспертиза для определения вида изъятого вещества. Если вещество окажется ненаркотическим, дело может быть прекращено. С позиции законодателя, в прекращении дела в ходе следствия (в том числе при подобном стечении обстоятельств) нет ничего предосудительного: законодатель учитывает практическую сложность расследования преступлений и нейтрален к тому, в какой форме оно будет окончено: прекращением дела или направлением в суд с обвинительным заключением. Закон требует лишь обоснованности принимаемого решения. Но на ведомственном уровне распространенность случаев прекращения уголовных дел по реабилитирующим основаниям рассматривается как отрицательный показатель работы органов предварительного расследования. Поэтому практический работник в данной ситуации не рискнет возбудить уголовное дело при отсутствии мнения специалиста о характере изъятого вещества. 98% опрошенных нами следователей подтвердили это. Прекращение уголовных дел осуждается на любом уровне, в том числе и на высоком. П.В. Вилков - заместитель начальника ГСУ Генеральной прокуратуры РФ, указывая на значительное число прекращенных уголовных дел, подчеркивает, что это - "работа на корзину" [68]. Выражение "работа на корзину" не придумано автором. Оно достаточно широко используется следователями, руководителями следственных аппаратов и почти всегда ассоциируется с прекращением уголовных дел независимо от того, какими обстоятельствами оно объяснялось [69]. Проверкой, проведенной бригадой Генеральной прокуратуры РФ за 1997 и первый квартал 1998 г. снято около 4,5 тыс. необоснованно поставленных на учет преступлений. При этом в качестве примера приводится ситуация, когда по одному из дел (наркопродавец в течение нескольких дней из бутылки продавал свое зелье) следователь необоснованно выставил 750 карточек (!) на зарегистрированные и, естественно, раскрытые преступления. Автор, публикующий эти сведения, с недоумением и возмущением высказывается в адрес следователей: "Непонятно, зачем им это нужно" [70]. Понять такое явление не сложно. Даже не зная деталей, обстоятельств, которыми руководствовался следователь, можно предложить версии ответов. Кстати, один из вариантов ответа (а он, на наш взгляд, является наиболее точным) содержится в том же периодическом издании. В докладе первого заместителя начальника Следственного комитета при МВД России говорится о все более обостряющейся проблеме незаконного оборота наркотиков. Отмечается, что число зарегистрированных преступлений данной категории увеличивается, но оно еще далеко от фактического количества совершаемых деяний [71]. Вывод: 750 карточек на преступления были выставлены потому, что кому-то стали нужны соответствующие показатели работы. следователи не выделяют уголовные дела на продавцов наркотиков, принимают активное участие в искусственном снижении числа регистрируемых тяжких и особо тяжких преступлений, применяя при этом различные приемы, в том числе "занижение" квалификации деяния, несвоевременную переквалификацию преступлений. Этому также есть объяснение: улучшить положение дел [72]. К отрицательным показателям работы следователя относят также оправдательные приговоры. Причем нередко фраза, показывающая недостатки, звучит следующим образом: "В два раза увеличилось число лиц, оправданных судами", хотя причины вынесения приговоров могут быть различными. К ним, в частности, относятся недоказанность участия обвиняемого в совершении преступления, изменение показаний участниками процесса в суде, несовпадение оценок доказательств следствием и судом [73]. Не всякая из них, как представляется, может служить упреком в адрес следователя. Так, в последнее время все чаще приходится сталкиваться со случаями применения организаторами и активными членами преступных групп угроз, шантажа и других действий в отношении свидетелей, потерпевших и их родственников. следователи зачастую по объективным причинам не в состоянии преодолеть такое влияние на участников процесса, а значит, предотвратить изменение ими показаний и, как итог, вынесение оправдательного приговора судом. В системе МВД по каждому случаю вынесения судом оправдательного приговора производится служебная проверка, в ходе которой определяется степень "виновности" в этом следователя. В большинстве случаев такая виновность как раз и не устанавливается. Это позволяет утверждать, что нет оснований все случаи вынесения оправдательных приговоров причислять к недостаткам работы следствия. В ходе проверки у следователей Бурятии обнаружено большое количество уголовных дел, по которым установлены конкретные подозреваемые, однако процессуальных действий с ними не проводилось. Только в первом квартале 1998 г. в республике приостановлены уголовные дела по 3476 преступлениям, из них по 61,3% имелись данные на лиц, совершивших деяние. Аналогичное положение сложилось в республиках Алтай, Коми, Алтайском, Красноярском краях, ряде других регионов. В целом по России более чем по 80 тыс. преступлений приостановлены уголовные дела, по которым имелись данные на лиц, совершивших деяние [74]. Анализ практики объявления в розыск по ГУВД Москвы свидетельствует, что в 60% случаев преступники были задержаны непосредственно в момент или сразу после совершения деяния, однако в отношении них была избрана мера пресечения, не связанная с заключением под стражу. В результате с подпиской о невыезде находятся в розыске около 4% убийц, 14,5% совершивших разбой, 23,8% грабителей и почти 30% обвиняемых в незаконном обороте наркотиков [75]. Практике известны и другие ситуации. Так, гр. У., которому за несколько дней до совершения преступления исполнилось 18 лет, встретив на улице двух подростков 13 и 14 лет, отобрал у них зажигалку и деньги в сумме около трех рублей, после чего почти сразу был задержан нарядом милиции. По месту работы и жительства подозреваемый характеризовался положительно, на учете в ОППН за совершение правонарушений не состоял, проживал постоянно совместно с матерью. Тем не менее мера пресечения была избрана в виде заключения под стражу. Почему? Не те же ли, названные выше мотивы предопределили решение следователя? При характеристике уголовно-процессуальной практики данные, формируемые в статистических аппаратах, могут играть лишь ориентирующую роль. Их, как уже отмечалось, можно использовать только при сопоставлении с условиями, в которых протекает правоприменительная деятельность. Иногда (умышленно или в силу небрежности) это правило забывается. В справках, обзорах, иных аналитических документах нередко содержится указание, например, такого характера: "количество уголовных дел, направленных на дополнительное расследование, возросло в два раза…", после чего следует вывод о недостатках в работе. Безусловно, каждое уголовное дело, направленное на дополнительное расследование, свидетельствует о просчетах, возможных нарушениях закона и иных нежелательных процессах. Но, может быть, двукратное увеличение числа таких дел, если речь идет об однозначных цифрах (например, с 2-х до 4-х), не является катастрофой? При таком подходе не сложно завуалировать и действительные искажения в отчетности. Например, таким способом: "Сотрудниками СУ при УВД области были выявлены три случая фальсификации материалов уголовных дел. Как показала проверка, следователи не имели корыстной либо иной заинтересованности (выделено нами. - Авт.), поэтому уголовные дела в отношении них не возбуждались" [76], т.е. надо понимать, что следователь "от нечего делать" подчищал протокол допроса подозреваемого. Конечно же, это не так. Заинтересованность явно имела место, и она могла быть связана с созданием у руководства благоприятного мнения, с улучшением показателей работы или чем-либо другим. Существует и иной аспект. "Статистика знает все", - восклицали И. Ильф и Е. Петров, начиная вторую часть "Двенадцати стульев". Они не учли (или не задались целью показать) того, что статистика может располагать искаженными данными. Кроме рассмотренных выше, имеется значительное число показателей, которые прямо не влияют на деятельность следователя, но нужны его коллегам - оперативным и участковым уполномоченным, руководству органа внутренних дел. К таким показателям можно отнести: количество преступлений, совершенных в общественных местах, несовершеннолетними, лицами, находящимися в состоянии алкогольного опьянения, и др. Все эти данные следователь указывает в статистических документах и нередко, с учетом просьб, отражает неверно. Отчетность о деятельности следственных аппаратов формируется посредством представления правоприменительными органами в статистические аппараты соответствующих данных. Однако в отличие от сведений, которые могут быть легко перепроверены, имеются и такие, проверка которых затруднена, а иногда практически невозможна, хотя они существенно влияют на оценку работы того или иного государственного органа. Поэтому у "заботливого руководителя" всегда есть возможность скорректировать показатели работы вверенного ему учреждения. Статистическая карточка на совершенное преступление содержит разделы, указывающие на характер преступной деятельности. При надлежащем "контроле", с одной стороны, несложно регулировать, например, количество преступлений, совершенных лицами, находящимися в нетрезвом состоянии, неработающими и т.д. С другой - путем внесения "нужных" данных в графы карточки, указывающие на раскрытие преступления, корректировать процент раскрытия преступлений следователем, дежурной частью, с помощью оперативно-розыскных данных и т.д. [77] Учетные показатели могут быть "улучшены" за счет преобразования квалификации преступления, например, вместо "хулиганства" - "причинение легкого вреда здоровью" [78]. Показатели влияют на работу и других органов, осуществляющих уголовно-процессуальную деятельность, в частности, на судей: "…именно они нередко предпочитают из совещательной комнаты звонить "своему" члену областного суда - "посоветоваться". На пути применения закона в этом случае становится, видимо, характер учетно-оценочных показателей. Посоветовался - вроде бы гарантировал себя от отмены приговора или определения в кассационном порядке" [79]. По данным исследований, до 70% "палок" (показателей в отчетах службы ОБЭП) составляют материалы, по которым отказано в возбуждении уголовного дела или в дальнейшем уголовное дело прекращено [80]. К сожалению, погоня за ведомственными показателями побуждает не только к фальсификации статистических данных, но и к нарушению прав граждан, принятию необоснованных решений. "Неправильное представление о показателях работы, которые характеризуют деятельность следователя или суда, - пишет П.А. Лупинская, - может приводить к принятию решений, не отражающих действительное положение дела" [81]. Надеемся, что приведенные иллюстрации показали и эту часть рассматриваемого вопроса. Жестко звучит фраза В. Грачева, бывшего полковника юстиции, посвятившего следствию более 20 лет, о том, что "работа следователя сейчас - это конвейер, с которого "по плану" сходят грубо сработанные уголовные дела" [82], однако оспорить ее сложно. Действительно, повседневно как дамоклов меч над следователями "висит" оценка их деятельности с позиции ведомственных показателей работы. И часть из этих людей - 8,6% - на сегодняшний день готовы поступиться законностью в пользу лучшего мнения о себе. Какой эта цифра будет через пять лет? Может ли быть исправлена сложившаяся ситуация? Наверное, да. Призывы изменить оценку работы следователя звучали неоднократно. Совершенствовать ее надо, но не путем подмены одних показателей другими. При формальном подходе любая статистическая цифра может выглядеть как упрек, а значит, вызовет ответную реакцию. Знакомый врач объяснял: чтобы не показывать эпидемию гриппа (?!), в амбулаторных карточках больных и статистических документах они пишут диагноз "ОРЗ". Поэтому, на наш взгляд, необходимо в первую очередь изменить отношение к ведомственной оценке работы следователя, осуществлять ее вдумчиво, с учетом многих факторов и обстоятельств. "Показатели труда отдельного человека или определенных структурных единиц системы должны быть такими, чтобы они не противоречили друг другу и отражали полезность деятельности" [83]. 4. Воздействие правового нигилизма на формирование усмотрения следователя Нигилизм вообще (в основе термина лежит латинское "nihil" - ничто, ничего) - есть отрицание всего общепризнанного, полный скептицизм [84], одна из форм мироощущения и социального поведения. Правовой нигилизм является разновидностью социального нигилизма как родового понятия, и представляет собой сформировавшееся в общественном либо индивидуальном сознании устойчиво пренебрежительное или иное негативное отношение к праву, наличие у должностных лиц и граждан установки на достижение социально значимых результатов неправовыми средствами или предельно минимальным их использованием в практической деятельности и характеризующееся отсутствием солидарности с правовыми предписаниями или исполнением (соблюдением) их под угрозой принуждения либо вследствие корыстных побуждений [85]. Хотя правовой нигилизм - явление общесоциальное и, как отмечает В.А. Туманов, подобные антиправовые установки и стереотипы есть "элемент, черта, свойство общественного сознания и национальной психологии … отличительная особенность культуры, традиций, образа жизни" [86], нельзя не видеть в нем субъективного, индивидуального начала. Более того, именно этот фактор преобладает при определении интенсивности, категоричности и бескомпромиссности отрицания права [87]. На общественные и индивидуальные начала правового нигилизма указывают все ученые, занимающиеся этим вопросом. Однако если расположить на прямой виды распространения правового нигилизма по названному основанию, то будут обозначены лишь его крайние точки: на одном полюсе нигилизм общесоциального уровня, на другом - правовой нигилизм отдельного индивида. Между ними существуют промежуточные вехи. Так, Н.И. Матузов, определяя нигилизм вообще, подчеркивает, что он выражает отрицательное отношение субъекта (группы, класса) к определенным ценностям [88]. Касаясь вопросов преодоления правового нигилизма, В. Гойман считает заслуживающим внимания изучение правового нигилизма применительно к различным группам населения, их полу, возрасту, национальной принадлежности, вероисповеданию, к различным категориям должностных лиц [89]. На возможность выделения самостоятельных видов в родовом понятии "правовой нигилизм" указывает и анализ этой категории через понятие "правосознание". Правовой нигилизм, как отмечает А.Б. Венгеров, это "…характеристика определенных негативных, деформированных сторон правосознания, это та идеологическая и психологическая часть правосознания, которая резко критически, отрицательно относится к требованиям уважения и соблюдения права" [90]. На дефектное правосознание как явление, приобретающее характеристику правового нигилизма, указывают и другие авторы. Но применительно к правосознанию также выделяются общественный, групповой и индивидуальный уровни, в том числе и профессиональное правовое сознание, например, правосознание юристов [91]. Рассмотренные положения позволяют говорить о возможности вычленения правового нигилизма следователя, определения его отличительных черт, особенностей, форм проявления. Предвидим вероятность упрека в наш адрес, указывающего на неточность (неконкретность), допущенную в названии настоящего параграфа. Оно должно было бы звучать "Правовой нигилизм следователей" и освещать отрицательное отношение к праву со стороны следователей как группы, объединенной по профессиональному признаку. Или, например, "Правовой нигилизм следователя Иванова", если рассматривается неверие и неуважение к праву со стороны индивидуума. Поясним. Определяя заголовок, мы исходили из того, что: Любой следователь является представителем группы, выделенной нами по профессиональному признаку. В его сознании и действиях отражается настроение (в том числе и отношение к праву), характерное для данной общности людей. Тем более, что причины (факторы), формирующие и поддерживающие нигилистическое отношение, распространяются почти в равной степени как на всю группу, так и на каждого ее члена. Правовой нигилизм отдельной социальной группы складывается (или, может быть, даже умножается, если он развивается в геометрической прогрессии) из чувств и настроений представителей данной группы. Не все формы, стороны, черты правового нигилизма группы людей в равной степени проявляются в индивидууме так же, как конкретная правовая необязательность отдельно взятой личности не всегда указывает на присутствие такого признака у всей группы, т.е. исследуя соотношение общественного и личного, надо исходить из того, что определенная доля условности будет иметь место. В этой связи Г.Я. Нестеренко подчеркивал, что "взаимосвязь индивидуального и общественного сознания протекает сложно и противоречиво. Взгляды одних людей не всегда совпадают с другими. Последние могут их усвоить или отвергнуть" . Таким образом, правовой нигилизм следователя мы определяем как негативно-отрицательное, неуважительное отношение к праву, сформировавшееся в групповом и индивидуальном сознании данной категории лиц. Правовой нигилизм - явление довольно устойчивое. Мнение о том, что "периоды относительно стабильного его (речь идет о правосознании. - Авт.) развития в рамках какой-то одной социальной и политической доктрины сменяются резкими прерывами постепенности, ломки, которые вполне можно принять за признаки перманентного нигилистического отношения к праву, законности, чуть ли не типичного для отечественной правовой культуры" [93], высказано Т.В. Синюковой с особой осторожностью. Правовой нигилизм "живуч" во времени, и тот факт, что в отдельные промежутки он "исчезает" со страниц периодических, учебных и научных изданий, а в другие - становится объектом пристального внимания со стороны ученых, не означает, что негативно-отрицательное отношение к праву отсутствовало и возродилось вновь. Это суждение подтверждается, по крайней мере, двумя обстоятельствами. Во-первых, неуважительное отношение к праву наблюдалось всегда. Другое дело, какова была его степень, т.е. интенсивность, категоричность и бескомпромиссность. Применительно к уголовно-процессуальной деятельности можно отметить, что во все периоды советского государства и в современной России были и существуют факты (в том числе получившие официальную оценку) пренебрежительного отношения к установленной законом процедуре возбуждения, расследования и рассмотрения уголовных дел. Причем речь идет не о деятельности отдельных субъектов, осуществляющих расследование, а о проявлениях, свойственных для данного круга должностных лиц. В 1939 г. О. Балабанович указывал на довольно распространенное явление в практике судопроизводства, так называемую доследственную проверку, которая осуществлялась в явном противоречии с действующим тогда УПК РСФСР [94]. В 1989 г. Прокуратурой СССР обращалось внимание на значительное число отступлений от требований закона при регистрации, проверке и разрешении заявлений и сообщений о преступлениях [95]. Это всего лишь единичный пример, показывающий отношение следователей и работников органов дознания к требованиям закона, регулирующим незначительную часть уголовно-процессуальной деятельности - этап разрешения первичной информации о преступлении. Подтверждением рассматриваемого аргумента может служить образное и довольно меткое высказывание Н. И. Матузова: "Правовой нигилизм имеет в нашей стране благодатнейшую почву, которая всегда давала и продолжает давать обильные всходы. Причем эта почва постоянно удобряется, так что "неурожайных" лет практически не было" [96]. Во-вторых, в признании определенных чувств, настроений, поведения в качестве проявлений правового нигилизма не последнюю роль играют субъективный фактор, а также соответствие этих чувств и настроений общепринятым или установленным для всех. К 1993 г. среди юристов-теоретиков и практиков, отмечает В.Н. Кудрявцев, сложились уже довольно устойчивые демократические представления по ряду вопросов государственного и правового строительства, заметно отличающиеся от представлений прошлых лет. Теоретической предпосылкой многих из этих идей стала последовательная критика догматически коммунистической трактовки права как возведенной в закон воли господствующего класса (такая критика активно развивалась еще в 70-е гг.). "Те демократически настроенные авторы, которые предприняли в достаточно трудных условиях критику прежнего, тоталитарного понятия права, сделали полезное дело, и их усилия можно только приветствовать" [97]. Но необходимо сказать и другое. Взгляды этих демократически настроенных ученых в "достаточно трудных условиях" признавались не только неверными, но и в какой-то мере опасными. Их вполне можно было считать и нигилистическими. Поэтому качественные характеристики правового нигилизма (степень, распространенность, формы выражения) - категории достаточно условные и требуют внимательного подхода. В юридической литературе неоднократно предпринимались попытки обозначить причины (источники) появления рассматриваемого вида деформации правосознания. Возникновение правового нигилизма, его корни уходят в далекое прошлое, и, говоря о современном состоянии этого явления, на наш взгляд, не совсем правильно вести речь о сегодняшних причинах его зарождения, хотя и их исследование может быть полезным. Большинство причин, которые выделяются авторами как породившие правовой нигилизм, мы склонны рассматривать как факторы, влияющие на интенсивность, категоричность, бескомпромиссность отрицания права. Аналогично можно сказать и о попытках рассмотреть пути преодоления правового нигилизма. Представляется, что выдвинутыми на основе проведенных исследований мерами можно лишь снизить степень проявления правового нигилизма, но не преодолеть его. Содержание правового нигилизма включает в себя немалое число обстоятельств и качеств. Наиболее распространены: правовое невежество; неумение и нежелание распоряжаться возможностями, предоставленными законом; злоупотребление правом; правовой дилетантизм; правовая необязательность; циничное попрание закона [98]; стойкое предубеждение, неверие в высокое предназначение, потенциал, возможности и даже необходимость права; индифферентное (безразличное, отстраненное) отношение к праву; незнание права [99] и др. На личностном уровне правовой нигилизм может возникать как результат неудовлетворенности субъекта своим социально-правовым статусом, неадекватным, по его мнению, собственным потенциальным возможностям. Степень современного правового нигилизма (в том числе и нигилизма следователя) в России достаточно высока: перечисленные выше обстоятельства и черты под воздействием различных факторов приобрели более выраженный характер, получили более яркую окраску. Причин (источников) этого явления несколько. В качестве общего и в то же время основополагающего суждения может быть использовано высказывание Н.И. Матузова о том, что "сегодня главный источник рассматриваемого зла - кризисное состояние российского общества… Он подпитывается и такими реалиями наших дней, как политиканство и циничный популизм лидеров всех рангов, борьба позиций и амбиций, самолюбий и тщеславий" [100]. К числу более частных причин повышения уровня правового нигилизма можно отнести следующие. Во-первых, на протяжении длительного времени право в обществе "реального социализма" всячески умалялось, принижалось, в нем не видели истинно демократического и общепризнанного краеугольного института, высокой социальной и культурной ценности. право считалось "неполноценной и даже ущербной формой социальной регуляции, лишь на время и лишь в силу печальной необходимости заимствованной у прежних эксплуататорских эпох" [101]. Во-вторых, "как только страна отказалась от тоталитарных методов правления и попыталась встать на путь правового государства, как только люди получили реальную возможность пользоваться правами и свободами, так сразу же дал о себе знать низкий уровень правовой культуры общества, десятилетия царившие в нем пренебрежение к праву, его недооценка. Юридический нигилизм при востребованном праве оказался куда более заметным, чем при праве невостребованном" [102]. В-третьих, издание противоречивых, параллельных или даже взаимоисключающих правовых актов, подмена законодательного регулирования ведомственным. Нередко подзаконные акты становятся "надзаконными". Принимаемые в большом количестве юридические нормы не стыкуются, плохо синхронизированы. В результате возникают острейшие коллизии юридических предписаний. Применительно к рассматриваемому вопросу считаем необходимым назвать еще ряд причин, которые напрямую воздействуют на развитие правового нигилизма следователя: некачественный состав следственного аппарата; плохие социально-бытовые условия, в которых осуществляется деятельность по расследованию и разрешению уголовных дел; изъяны в следственно-прокурорской практике. Можно выделить множество различных форм, сторон, граней проявления правового нигилизма следователя. Назовем наиболее общие и очевидные. Умышленные нарушения действующих законов и иных нормативно-правовых актов. Следственные (процессуальные) ошибки [103]. В основе выделения этих форм лежит субъективное отношение следователя к нарушениям закона. В первом случае - осознанное нарушение норм права - умысел, если проводить аналогию с учением теории уголовного права о субъективном составе преступления, может быть прямым или косвенным. Во втором случае - налицо непреднамеренное нарушение процессуального закона, выразившееся в неисполнении или ненадлежащем исполнении следователем его требований [104]. Основой такого непреднамеренного нарушения закона, как правило, выступают: правовой дилетантизм, правовая необязательность, неумение и нежелание распоряжаться возможностями, предоставленными законом, индифферентное отношение к праву, его незнание. Под процессуальными ошибками понимаются также любые упущения предварительного следствия, неточность, пробелы и погрешности, неверные или ложные шаги, заблуждение, вызванное нестабильностью правового регулирования, разночтениями в толковании закона у различных правоприменителей, их недостаточным образовательным и профессиональным уровнем, низкой эффективностью прокурорского надзора и процессуального руководства предварительным следствием [105]. Рассмотрим обозначенные формы более подробно Умышленные нарушения законов составляют труднообозримый массив дисциплинарных проступков, а также уголовно наказуемых деяний, совершаемых в ходе проверки заявлений (сообщений) о преступлениях и осуществления расследования [106]. Яркие примеры таких нарушений можно наблюдать на этапах приема и регистрации заявлений о преступлениях, принятия решения об отказе в возбуждении уголовного дела, производстве отдельных следственных действий. Процессуальный нигилизм сотрудников правоохранительных органов - болезнь застарелая: здесь чуть-чуть отошел от закона, там закрыл глаза на "мелкое" отступление, понадеялся на интуицию, а все вместе - дорога к произволу. Факты говорят, что главной причиной следственных ошибок стало вольное обращение с процессуальным законом, предусматривающим гарантии объективности, полноты и всесторонности исследования относящихся к делу обстоятельств. Исключительно правовым нигилизмом и легкомысленным отношением к соблюдению процессуальной формы, к обеспечивающимся ею правам и законным интересам граждан можно объяснить ответы следователей на вопросы анкеты, подобные приведенным ниже. Вопрос: "Можно ли проводить обыск до возбуждения уголовного дела?". Ответ: "Можно, только не надо ставить даты в постановлении и протоколе обыска". Вопрос: "Можно ли приглашать в качестве понятых потерпевшего или свидетеля?". Ответ: "Да, если других лиц пригласить нельзя (ночь, отдаленное место)" [107]. Рассматриваемые нарушения могут быть следствием подмены законности целесообразностью (государственной, ведомственной, местной, региональной, личной и др.). Она может исходить от следователя, руководства следственного подразделения, прокурора и др. Она может возникать и как результат заинтересованности следователя, основанной на желании улучшить показатели работы, корыстных мотивах, угодничестве и т.п. Не всегда причины умышленного нарушения закона бывают очевидными. Иногда они носят завуалированный характер. Так, производство по уголовному делу о причинении тяжкого вреда здоровью гр. Ч. было приостановлено по п. 3 ч. 1 ст. 195 УПК РСФСР в связи с неустановлением лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого. Прокурором Первомайского административного округа г. Омска постановление следователя отменено в связи с неполнотой проведенного расследования. Спустя два месяца производство по данному делу вновь было приостановлено. Данное решение снова отменено прокурором по тем же основаниям. Подобное в течение десяти месяцев повторялось четыре раза. В отдельных случаях факты нарушений не анализируются надзирающими и контролирующими органами, остаются без должной оценки. Например, по уголовному делу о совершении вымогательства и мошенничества гр. С., Г. и Т. в протоколы допросов свидетелей были внесены неоговоренные изменения и дописки, ряд протоколов вообще был фальсифицирован. Эти факты выяснились в судебном заседании. Впоследствии уголовное дело было прекращено. Но судом не ставился вопрос о привлечении к ответственности лиц, допустивших нарушения уголовно-процессуального закона. Высок, на наш взгляд, и процент латентности рассматриваемых нарушений. Следственные ошибки - явление, пожалуй, еще более распространенное, чем умышленные нарушения законов. Возможно, такое мнение складывается потому, что сведения о них являются более открытыми, а причины и способы устранения следственных ошибок нередко служат предметом обсуждения на оперативных совещаниях, неоднократно были объектами научных изысканий. В юридической литературе выделяют разные виды следственных (процессуальных) ошибок. Это зависит от того, что положено в основу классификации. Наиболее распространен подход, согласно которому ошибки разграничивают по характеру нарушений уголовно-процессуального закона [108]. Такая классификация основывалась на положениях ст. ст. 343-345 УПК РСФСР, где законодатель определял основные группы нарушений уголовно-процессуального закона: односторонность и неполнота дознания, предварительного или судебного следствия; несоответствие выводов суда, изложенных в приговоре, фактическим обстоятельствам дела; существенные нарушения уголовно-процессуального закона. Иногда следственные ошибки разграничивают в зависимости от этапа уголовного процесса, на котором они совершены или выявлены [109]. Нас в большей степени интересует классификация ошибок, основанная на причинах субъективного характера. Здесь можно выделить несколько групп. Так, исследование, проведенное группой ученых, показало, что в 46% изученных дел причиной следственных ошибок стало отсутствие у следователя необходимых профессиональных познаний и навыков работы; в 42% - пренебрежительно-нигилистическое отношение к выполнению предписаний уголовно-процессуального закона; в 35% - обвинительный уклон, некритичность и самонадеянность при оценке материалов дела и принятии решения (профессиональная деформация); в 30% - недобросовестное отношение следователя к выполнению служебного долга, расчет на достижение результата без выполнения всего объема работы по расследуемому делу [110]. Не претендуя на составление полного перечня видов следственных ошибок по предложенным основаниям классификации, считаем возможным выделить еще некоторые из них. Ошибки, обусловленные ориентацией следователя на складывающуюся правоприменительную практику, которая в свою очередь противоречит закону. В качестве примера приведем следующий. Статья 52 УПК РСФСР устанавливала, что подозреваемым является лицо, 1) в отношении которого возбуждено уголовное дело; 2) задержанное по подозрению в совершении преступления; 3) к которому применена мера пресечения до предъявления обвинения. следователи нередко в качестве подозреваемых допрашивали лиц, в отношении которых имелись данные лишь о возможной причастности к совершению преступления, но в отношении них не возбуждалось уголовное дело и не применялся ни один вид принуждения, обозначенный в ст. 52 УПК РСФСР. Такие лица, юридически не являющиеся подозреваемыми, не могли обладать соответствующими правами. Подобная практика была настолько распространена и стабильна, что 79% опрошенных следователей не посчитали ее противоречащей закону. Ошибки, вызванные недостаточно четким законодательным регулированием, отсутствием последовательности в регулировании ряда правовых положений. Здесь можно выделить несколько подвидов. Во-первых, в конце ХIХ - начале ХХ вв. существовало значительное количество уголовно-процессуальных предписаний, содержащихся вне УПК РСФСР. К числу источников уголовно-процессуального права относилось свыше 30 законов. Не все их положения были знакомы следователям. Так, на вопрос "Какими законами (кроме УПК РСФСР) Вы руководствуетесь при производстве расследования?" 71% из числа опрошенных назвали Конституцию Российской Федерации; Закон "О милиции" - 66,6, закон "Об оперативно-розыскной деятельности" - 23,8, Закон "О статусе судей в Российской Федерации" - 5%. Во-вторых, изменяя и дополняя правовые нормы, законодатель допускал недомолвки, которые вынужден был восполнять следователь посредством толкования (в том числе и системного) закона. Например, изложенные в последней редакции ст. ст. 6, 7, 8 и 9 УПК РСФСР не содержали в качестве условия прекращения уголовного дела обязанность предъявить лицу, совершившему преступление, обвинение. Данное правило вытекало из анализа ряда других статей УПК РСФСР, а также смысла, духа закона. Применение законодательства в таком виде требовало не только профессионализма, но и соответствующего уровня правосознания, а возможно, и прогрессивного мышления. Заблуждения, порожденные низким уровнем эффективности прокурорского надзора и ведомственного процессуального контроля. Здесь нигилистическое отношение проявляется, может быть, в большей степени не со стороны лица, производящего расследование, а со стороны должностных лиц, призванных его контролировать. Так, уголовное дело по факту убийства З. расследовалось более года в связи с неоднократным возвращением его на дополнительное расследование. Тем не менее органы предварительного следствия неправильно оценили действия несовершеннолетнего Б., предъявив ему обвинение в убийстве из хулиганских побуждений. Суд оправдал подсудимого, усмотрев в его действиях признаки необходимой обороны в соответствии со ст. 37 УК России. Примечательно, что расследование по уголовному делу действительно представляло достаточную сложность, но руководители следственного подразделения поручили его производство младшему следователю, а надлежащий процессуальный контроль фактически отсутствовал [111]. Причинами следственных ошибок может служить и просто незнание права. Нередко оно усугубляется отсутствием стремления следователей к изучению (не говоря уже об анализе) положений закона, безразличным отношением к своей работе. Так, слушатель экстерната Омской академии МВД России Л., проработавшая в должности следователя около двух лет, на экзамене по уголовному процессу не могла ответить на вопросы, касающиеся ее повседневной деятельности (в частности, о порядке применения ст. 51 Конституции России, основаниях возбуждения уголовного дела и др.). Подобные случаи не единичны. Отсутствие желания изучать, знать право наблюдается и у отдельных студентов юридических вузов, т.е. будущих юристов, в том числе и следователей. Например, средний балл по результатам сдачи переводного экзамена по уголовному процессу в Омской академии варьирует от 3,1 до 3,4. Следует отметить, что для правоприменителя вообще и следователя в частности одинаковую значимость имеет знание как материального, так и процессуального права, поскольку они "так же тесно связаны друг с другом, как… формы растений связаны с растениями, а формы животных с мясом и кровью животных… ибо процесс есть только форма жизни закона… проявление его внутренней жизни" [112]. По данным Омского регионального сектора социологических исследований Научного центра социологии и управления Академии МВД России за 1990 г., из 813 опрошенных сотрудников милиции г. Омска 40% считали достаточным уровень своего образования для выполнения служебных обязанностей; 41% - испытывали необходимость повысить степень теоретической подготовки; остальные надеялись приобрести знания и опыт в процессе практической деятельности. Неоднократные замеры уровня правовых знаний свидетельствуют о том, что в среднем у 30-35% сотрудников органов внутренних дел знания не отвечают полностью или частично предъявляемым требованиям [113]. В чем причины такого положения? Во-первых, в силу ряда факторов уровень подготовки юристов в образовательных учреждениях системы МВД не соответствует потребностям общества. Такое "квазиюридическое образование" дискредитирует профессию юриста. Во-вторых, обращает на себя внимание отсутствие контроля за уровнем правовых знаний сотрудников: он не учитывается при аттестации, повышении в специальном звании и должности. В этом отношении, полагаем, следует взять на вооружение опыт профессиональной подготовки офицеров полиции зарубежных стран, где основным критерием в продвижении по служебной лестнице выступают специальные, в том числе правовые, знания, уровень которых подтверждается в процессе объективного экзамена [114]. Но при этом важно не забывать и отечественный опыт. Так, еще в екатерининском Уставе благочиния 1782 г. чиновникам предписывалось "читать и перечитывать указания и учреждения, и, по крайней мере, им на то употреблять один досужий час в сутки, дабы от часу учинились известнее и памяти их возобновлялось положенное на них" [115]. На наш взгляд, наличие соответствующих правовых знаний, позволяющих сотрудникам органов внутренних дел эффективно осуществлять профессиональную деятельность, в том числе и предварительное следствие, необходимо возвести в ранг юридической обязанности, невыполнение которой должно влечь неблагоприятные последствия (понижение в звании или должности, увольнение и т.п.). Это обусловливается тем, что если для гражданина закон - веление государства, то для юриста - еще и профессиональный инструмент, основа его правомочий в служебной деятельности, непременное условие нормального выполнения функций, взаимодействия с другими людьми. В свое время Гете писал: "Не знаю ничего ужаснее деятельного невежества" [116]. Таким образом, правовой нигилизм следователя как разновидность социального нигилизма имеет свои источники, формы проявления. Вместе с тем его нельзя рассматривать в отрыве от иных видов нигилизма. Наиболее тесно к правовому нигилизму следователя примыкают пренебрежительное отношение к порядку делопроизводства, русскому языку как социальной ценности, этическим нормам и др. Более того, А.Б. Венгеров отмечает, что именно этический нигилизм в обществе способствует развитию правового нигилизма [117]. Последствия совместного проявления правового и этического нигилизма могут быть самыми различными. Например, Бирским районным народным судом Башкирской АССР Бухаров осужден по ч. 2 ст. 108 УК за умышленное причинение Михайлину тяжких телесных повреждений, от которых он скончался в больнице спустя четыре месяца. В кассационном порядке приговор оставлен без изменения. Заместитель Председателя Верховного суда РСФСР в протесте поставил вопрос о необходимости отменить приговор и кассационное определение, а дело направить на новое расследование ввиду существенного нарушения уголовно-процессуального закона. Президиум Верховного суда Башкирской АССР протест удовлетворил по следующим основаниям. В соответствии со ст. 129 УПК РСФСР предварительное следствие производится только после возбуждения уголовного дела, а в силу ст. 112 УПК РСФСР его возбуждает прокурор, следователь, орган дознания или судья. Эти требования закона соблюдены не были. Как видно из материалов, решение о возбуждении уголовного дела не принималось, а к материалам приобщен лишь бланк постановления о возбуждении дела с машинописным текстом, который не подписан следователем. Таким образом, следователь и суд существенно нарушили процессуальный закон, что повлекло отмену приговора [118]. Причиной такого нарушения была небрежность, допущенная следователем в делопроизводстве. Иногда в следственных документах можно встретить фразы типа: "осмотр производился спиной к окну", "на снегу обнаружен след, похожий на валенок" и т.п. Поистине от серьезного до смешного один шаг. Правовой нигилизм следователей - явление с обратной связью. Своим пренебрежительным отношением к праву следователь (или следователи), с одной стороны, формирует состояние правового нигилизма, его уровень. С другой стороны, атмосфера, пронизанная неуважением к праву, неверием в него, оказывает в определенной степени влияние на принятие следователем незаконных решений по делу, т.е. является фактором, формирующим негативные стороны его усмотрения. Кроме того, следователю необходимо иметь в виду существование двуединой цели уголовного судопроизводства: обеспечение неотвратимости ответственности и гарантии, что при этом не пострадает ни один невиновный. Основная идея уголовного процесса - достижение цели неотвратимости ответственности - связывается с обязательными средствами ее достижения, соблюдением всех тех, порой, кажущихся излишними и даже мешающими успешной борьбе с преступностью, процессуальными формами, которые закон предусматривает как определенные рамки, ограничивающие порядок всего судопроизводства (от рассмотрения сообщения о преступлении до исполнения приговора). Смысл ограничений на пути указанных целей не лежит на поверхности. По-настоящему постигнуть значение процессуальной формы для дела борьбы с преступностью можно лишь "при зрелом размышлении". Пресловутый "здравый смысл" обычно не воспринимает этих сложностей: дескать, не нужно усложнять ясные вопросы, а сурово наказать преступников. Существо проблемы весьма удачно выразил великий французский ученый-просветитель Шарль Луи Монтескье, который писал, что "…если вы взглянете на судебные формальности с точки зрения тех затруднений, которые встречает в них гражданин, добивающийся… получения удовлетворения за нанесенную ему обиду, то вы, конечно, найдете, что их слишком много. Если вы рассмотрите их с точки зрения отношения к свободе и безопасности граждан, то вы нередко найдете, что их слишком мало, и увидите, что все эти затруднения, издержки, проволочки и сами ошибки правосудия являются той ценой, которой каждый гражданин оплачивает свою свободу" [119]. --------------- 1. Реутов В.П. Правоприменительная практика: (Понятие и место в правовой системе) // Современная правоприменительная практика как осуществление правовой политики перестройки в СССР. - Пермь, 1989. - С. 5. 2. См.: Леушин В.И. Юридическая практика в системе социалистических общественных отношений. - Красноярск, 1987. - С. 26, 27. 3. Гарапшин К.М. Правоприменительная практика в советском общенародном государстве: Автореф. дис… канд. юрид. наук. - Казань, 1985. - С. 8. 4. См.: Реутов В.П. Указ. соч. - С. 5 - 7. 5. См., напр.: Карташов В.Н. Юридическая практика // Теория государства и права: Курс лекций / Под ред. Н.И. Матузова и А.В. Малько. - Саратов, 1995. - С. 375-386. 6. См.: Кнапп В., Герлох А. Логика в правовом сознании. - М., 1987. - С. 69-72. 7. См.: Алексеев С.С. Общая теория права. - М., 1981. - Т. 1. - С. 340, 341. 8. С таких позиций определяют сущность судебной практики А.К. Безина (см.: ее. Судебная практика и развитие советского трудового законодательства. - Казань, 1971. - С. 11), А.Б. Венгеров (см.: его. Роль судебной практики в развитии советского права: Автореф. дис…канд. юрид. наук. - М., 1966. - С. 7), В.П. Реутов (Указ. соч. - С. 14-16); и др. 9. См.: Гарапшин К.М. К понятию правоприменительной практики// Вопросы осуществления прав и обязанностей в развитом социалистическом обществе. - Казань, 1983. - С. 89-90. 10. Лупинская П.А. Доказательства и доказывание // Курс советского уголовного процесса: (Общая часть). - М., 1989. - С. 627. 11. См.: Гарапшин К.М. Правоприменительная практика в советском общенародном государстве: Автореф. дис… канд. юрид. наук. - С. 10, 11. 12. Второе значение возможно при употреблении термина "судопроизводство" в широком смысле, т.е. равнозначно понятию "уголовный процесс". 13. См.: Карташов В.Н. Указ. соч. - С. 380. 14. См.: Леушин В.И. Указ. соч. - С. 83. 15. См.: Нормы советского права. Проблемы теории / Под ред. М.И. Байтина и В.К. Бабаева. - Саратов, 1987. - С. 248. 16. См.: Карташов В.Н. Правоприменительная практика в социалистическом обществе. - Ярославль, 1986. - С. 7, 8. 17. Карташов В.Н. Юридическая практика. - С. 375. 18. Слово о науке. Кн. 1. - М., 1976. - С. 187. 19. В настоящее время это правило нашло отражение в ст. 109 УПК РФ. 20. См.: Лазарев В.В. Эффективность правоприменительных актов. - Казань, 1975. - С. 21 - 26. 21. См.: Николюк В.В., Кальницкий В.В., Шаламов В.Г. Истребование предметов и документов в стадии возбуждения уголовного дела. - Омск, 1990. - С. 44 - 46. 22. См.: Малый толковый словарь русского языка. - М., 1993. - С. 524. 23. В.Т. Томин указывает также на инертность практики. (См.: его. Острые углы уголовного судопроизводства. - М., 1991. - С. 206). Хотя слова "устойчивость" и "инертность" могут употребляться в ряде случаев как равные по смысловому значению, тем не менее термин "инертность" имеет некоторый негативный оттенок. Поэтому представляется возможным выделение и рассмотрение такого свойства в качестве самостоятельного. 24. См.: Фишер Л. Закрутилась, завертелась карусель // Сов. милиция. - 1988. - № 11. - С. 60 - 64. 25. Об этом свидетельствуют и публикации в печати. См.: Карусель еще крутится (отклики читателей) // Сов. милиция. - 1989. - № 7. - С. 24 - 26. 26. См., напр.: Бюллетень Верховного суда РСФСР. - 1988. - № 3. - С. 2. 27. См.: Николюк В.В., Кальницкий В.В., Шаламов В.Г. Истребование предметов и документов в стадии возбуждения уголовного дела. - Омск, 1990. - 76 с. 28. См.: Давлетов А., Порсин Ю. Истребование материалов // Сов. милиция. - 1989. - № 3. - С. 52-54. 29. Подробнее об этом см.: Николюк В.В., Кальницкий В.В., Марфицин П.Г. Стадия возбуждения уголовного дела (В вопросах и ответах). - Омск, 1995. - С. 25-27. 30. На сложившуюся практику обращали внимание, например, И.Е. Быховский (см.: его. Соединение и выделение уголовных дел. - М., 1961. - С. 38-40) и Ш.Ф. Шарафутдинов (см.: его. Соединение и выделение уголовных дел в советском уголовном процессе. - Уфа, 1990. - С. 26-30) 31. См., напр.: Шадриков В.Д. Психологический анализ деятельности. - Ярославль, 1979. - С. 6, 7; Воронович Б.А. Философский анализ структуры практики. - М., 1972. - С. 125-146. 32. Карташов В.Н. Правоприменительная практика в социалистическом обществе. - Ярославль, 1986. - С. 4. 33. Там же. - С. 5. 34. См.: Карташов В.Н. Правоприменительная практика в социалистическом обществе. - Ярославль, 1986. - С. 13. 35. См.: Карташов В.Н. Указ. соч. - С. 11. 36. Борохов Э. Энциклопедия афоризмов (мысль в слове). - М., 2000. - С. 446. 37. См.: Карташов В.Н. Указ. соч. - С. 6. 38. Спиркин А.Г. Философия: Учебник. - М., 1999. - С. 454. 39. Спиркин А.Г. Указ. соч. - С. 558. 40. См.: Лупинская П.А. Решения в уголовном судопроизводстве: (Их виды, содержание и формы). - М., 1976. - С. 65. 41. См., напр.: Дубинский А.Я. Исполнение процессуальных решений следователя: (Правовые и организационные проблемы). - Киев, 1984. - С. 80; Тюхтенев С.С. Акты предварительного расследования и основные к ним требования в советском уголовном процессе: Автореф. дис… канд. юрид. наук. - М., 1972. - С. 8 42. Муратова Н.Г. Процессуальные акты органов предварительного расследования: (Вопросы теории и практики). - Казань, 1989. - С. 50. 43. См.: Алексеев С.С. Общая теория права. - М., 1982. - Т. 1. - С. 348 - 351; Леушин В.И. Юридическая практика в системе социалистических общественных отношений. - Красноярск, 1987. - С. 31. 44. См.: Гарапшин К.М. Функции правоприменительной практики в советском общенародном государстве // Вопросы осуществления прав и обязанностей в развитом социалистическом обществе. - Казань, 1983. - С. 42, 44. 45. См.: Реутов В.П. Правоприменительная практика: (Понятие и место в правовой системе) // Современная правоприменительная практика как осуществление правовой политики перестройки в СССР. - Пермь, 1989. - С. 13. 46. См., напр.: Карпухин М.П., Курляндский В.И. Уголовная ответственность и состав преступления. - М., 1974. - С. 213; Тенчов Э.С. Специальные виды освобождения от уголовной ответственности. - Иваново, 1982. - С. 45 - 47. 47. Подробнее об этом см.: Николюк В.В., Магометов А.Ю., Шаламов В.Г. Прекращение уголовного дела в связи с деятельным раскаянием в стадии предварительного расследования. - Омск, 1999. - С. 6 - 12. 48. См.: Шарафутдинов Ш.Ф. Соединение и выделение уголовных дел в советском уголовном процессе. - Уфа, 1990. - С. 52. 49. Использование судебных прецедентов предлагалось и ранее (например, в 40-50-е гг. ХХ в. подобный подход был предложен советскими криминалистами М.М. Исаевым и М.Д. Шаргородским), но такие взгляды признавались ошибочными и связывались с судебным произволом и разрушением социалистической законности. 50. См., напр.: Мартынчик Е., Колоколова Э. Прецедентное право: от советской идеологии к международной практике // Российская юстиция. - 1994. - № 12. - С. 20 - 22; Наумов А. Судебный прецедент как источник уголовного права // Российская юстиция. - 1994. - № 1. - С. 8-11. 51. См.: Наумов А. Указ. соч. - С. 9. 52. Комаров С.А. Общая теория государства и права. - М., 1995. - С. 149. 53. Общая теория права: Курс лекций. - Н. Новгород, 1993. - С. 254. 54. См.: Лупинская П.А. Доказывание // Курс советского уголовного процесса: (Общая часть). - М., 1989. - С. 627. 55. См.: Головин М.Д., Двинянинов А.Г. Влияние кассационной практики на своевременность рассмотрения и разрешения гражданских дел судом первой инстанции // Современная правоприменительная практика как осуществление правовой политики перестройки в СССР. - Пермь, 1989. - С. 80 - 84. 56. См.: Реутов В.П. Правоприменительная практика: (Понятие и место в правовой системе). - С. 16. 57. См.: Гарапшин К.М. Правоприменительная практика в советском общенародном государстве: Автореф. дис…канд. юрид. наук. - Казань, 1985. - С. 8. 58. Томин В.Т. Острые углы уголовного судопроизводства. - М., 1991. - С. 28. 59. Томин В.Т. Указ. соч. - С. 68. 60. Гаврилов Б.Я. Проблемы регистрации и учета преступлений и пути их правового решения // Информационный бюллетень Следственного комитета при МВД России. - 1999. - № 1 (98). - С. 9. 61. Томин В.Т. Указ. соч. - С. 68. 62. Там же. - С. 106. 63. См.: Чувилев А.А. Заключение под стражу в качестве меры пресечения: Лекция. - М., 1989. - С. 16 - 18. 64. Шелковкин Г. Правильная квалификация преступления на предварительном следствии - одна из гарантий социалистической законности // Сов. юстиция. - 1974. - № 3. - С. 6, 7. 65. На протяжении ряда лет такая информация публикуется во вторых номерах Информационного бюллетеня Следственного комитета при МВД России. 66. См., напр.: Доклад первого заместителя начальника Следственного комитета при МВД России генерал-лейтенанта юстиции В.А. Алферова // Информационный бюллетень Следственного комитета при МВД России. - 1998. - № 3 (96). - С. 28. 67. Опрос производился в г. Омске, Омской области, г. Красноярске, Новосибирской области. 68. Вилков П.В. Об основных недостатках в деятельности следственного аппарата органов внутренних дел, выявленных прокурорским надзором // Информационный бюллетень Следственного комитета при МВД России.- 1998.- № 3(96).- С. 62. 69. См.: Озеров С.К. О совершенствовании работы следственных подразделений на режимных объектах в свете решения коллегии МВД России от 26 августа 1997 г. № 5 км/ч // Информационный бюллетень Следственного комитета МВД России.- 1998.- № 3(96).- С. 101. 70. Там же.- С. 63. 71. Там же. - С. 28, 131. 72. См.: Информационный бюллетень Следственного комитета при МВД России. - 1998. - № 3 (96). - С. 63, 86. 73. Там же. - С. 112. 74. См.: Федощенко В.Н. Проблемы совершенствования оперативно-розыскной деятельности аппаратов уголовного розыска // Информационный бюллетень Следственного комитета МВД России. - 1998. - № 3 (96). - С. 121, 122. 75. Там же. - С. 126. 76. Грачев В.Б. Роль руководителей следственного аппарата в предупреждении нарушений следователями законности и дисциплины // Информационный бюллетень Следственного комитета при МВД России. - 1998. - № 3 (96). - С. 113. 77. Подробнее об этом см.: Кожевников В.В., Марфицин П.Г. Уголовно-процессуальный аспект механизма правового регулирования. - Омск, 1998. - С. 150 - 153. 78. См.: Томин В.Т. Указ. соч. - С. 71. 79. Там же - С. 130. 80. Там же. - С. 167-169. 81. Лупинская П.А. Решения в уголовном судопроизводстве: (Их виды, содержание и формы). - С. 70. 82. Следствие ведут новички // Российская газета. - 2000. - 4 авг. 83. Лупинская П.А. Указ. соч. - С. 71. 84. Современный словарь иностранных слов. - М., 1993. - С. 410. 85. См.: Гойман В. Правовой нигилизм: пути преодоления // Сов. юстиция. - 1990. - № 9. - С. 3. 86. Туманов В.А. О правовом нигилизме // Гос-во и право. - 1989. - № 10. - С. 20. 87. См.: Новиков А.И. Нигилизм и нигилисты. - М., 1972. - С. 11. 88. См.: Матузов Н.И. Правовой нигилизм и правовой идеализм // Теория государства и права: Курс лекций. - Саратов, 1995. - С. 487. 89. См.: Гойман В. Указ. соч. - С. 5. 90. Венгеров А.Б. Теория государства и права: Учебник. - М., 1998. - С. 583. 91. См.: Синюкова Т.В. Правовая культура общества // Теория государства и права: Курс лекций. - Саратов, 1995. - С. 480. 92. Нестеренко Г.Я. Проблема сознания в марксистской социологии. - М., 1971. - С. 230. 93. Синюкова Т.В. Указ. соч. - С. 478. 94. См.: Балабанович О. О доследственной проверке // Соц. законность. - 1939. - № 6. - С. 80. 95. См.: Соц. законность. - 1989. - № 11. - С. 50. 96. Матузов Н.И. Правовой нигилизм и правовой идеализм. - С. 493. 97. Кудрявцев В.Н. О правопонимании и законности // Гос-во и право. - 1994. - № 3. - С. 3. 98. См.: Гойман В. Указ. соч. - С. 3. 99. См.: Матузов Н.И. Указ. соч. - С. 492. 100. Там же. - С. 495, 497. 101. Соловьев Э.Ю. Правовой нигилизм и гуманитарный смысл права // Квинтэссенция: Философский альманах. - М., 1990. - С. 164. 102. Туманов В.А. Правовой нигилизм в историко-идеологическом ракурсе // Гос-во и право. - 1993. - № 8. - С. 52. 103. В настоящей работе мы отождествляем понятия следственная и процессуальная ошибка, хотя отдельные авторы небезосновательно усматривают различия в них. См., напр.: Баранов А.М. Процессуальные ошибки, совершаемые на этапе окончания предварительного следствия, и способы их устранения. - Омск, 1996. - С. 6. 104. См.: Баранов А.М. Указ. соч. - С. 11. 105. См.: Деришев Ю.В. Основные процессуальные ошибки, влекущие необоснованное привлечение к уголовной ответственности // Законодательство и практика (Омск). - 1998. - № 1. - С. 19. 106. По данным Следственного комитета при МВД России, в 1997 г. следователями совершено 97 преступлений, 43 дела возбуждены по фактам получения взяток, 12 - о злоупотреблениях и превышении должностных полномочий, 9 - о должностном подлоге, 7 - о халатности. Представляется, что это только вершина айсберга. 107. См.: Баев О.А. Тактика следственных действий. - Воронеж, 1992. - С. 9. 108. См., напр.: Морщакова Т.Г., Петрухин И.Л. Оценка качества судебного разбирательства (по уголовным делам). - М., 1987. - С. 69 - 138. 109. См., напр.: Михайлова Т.А. Выявление и устранение следственных ошибок в стадии судебного разбирательства // Вопросы укрепления законности и устранения следственных ошибок в уголовном судопроизводстве. - М., 1988. - С. 100 - 105; Баранов А.М. Указ. соч.; Якупов Р.Х. Возобновление предварительного следствия. - Волгоград, 1976. - С. 5 - 10. 110. См.: Характер, причины и способы устранения ошибок в стадии предварительного следствия. - М., 1990. - С. 11-13. 111. См.: Деришев Ю.В. Указ. соч. - С. 21. 112. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. - Т. 1. - С. 158. 113. См.: Обеспечение законности в деятельности органов внутренних дел. - М., 1993. - С. 39. 114. См.: Police of Japan National agency. - Tokyo, 1991. 115. Полное собрание законов Российской Империи. - СПб., 1830. - Т. ХХI, № 15379. - С. 466. 116. Цит. по кн.: Успенский В. Тайный советник вождя. - М., 1993. - С. 241. 117. См.: Венгеров А.Б. Указ. соч. - С. 584. 118. Бюллетень Верховного суда Российской Федерации. - 1992. - № 4. - С.13. 119. Монтескье Ш.Л. О духе законов. - М., 1956. - С. 224, 225. Содержание Криминалистика   www.pseudology.org