| |
Издательство
"Ковчег", Москва, 1998
|
Феликс Иванович Чуев |
Несписочный маршал
какой был маршал Голованов
|
"№
36412/42
Секр. 4 отд. РУ ВВС ГЕРМАНИИ
(перевод с немецкого).
ВОЕННО-ВОЗДУШНЫЕ СИЛЫ СОВЕТСКОГО СОЮЗА. АВИАЦИЯ ДАЛЬНЕГО ДЕЙСТВИЯ (АДД).
Сентябрь 1943
4 отдел Разведуправления Генштаба ВВС
...Данные для этой разработки были неоднократно проверены, ибо для этого
много благоприятных обстоятельств. На достоверность всех данных было
обращено особенно серьезное внимание...
1. История развития АДД
...В начале войны перед военным руководством Советского Союза встала
серьезная задача создания единой системы подготовки и обучения всех
соединений дальней бомбардировочной авиации, ибо налицо были грубые
ошибки в ее боевом применении и ощутительные потери. Уже в первые дни
войны высшее командование ВВС КА благодаря неправильному, использованию
соединений дальней бомбардировочной авиации потеряло весь состав
самолетов-бомбардировщиков и отлично подготовленный для ночных и слепых
полетов летный состав. При дневных действиях по переднему краю обороны
[198] дальнебомбардировочная авиация выполняла свои задачи без
сопровождения истребителями, что привело к огромным потерям...
В апреле 1942 года военным руководством были приняты решительные меры, и
в удивительно короткий срок был создан "Оперативный воздушный флот" — АДД.
...АДД выводят из состава ВВС К А и ставят во главе ее признанно
способного, имеющего боевой опыт генерал-полковника Голованова, который
быстро был произведен в маршалы авиации и пользуется чрезвычайно большим
доверием у Сталина.
Принимая во внимание ее особые задачи, АДД в дальнейшем получает
самостоятельность...
2. Организация АДД
...Во главе АДД стоит Главнокомандующий — летчик дальнебомбардировочной
авиации А. Е. Голованов, который 3 августа 1943 года был произведен в
маршалы авиации.
По всеобщему мнению, он считается одним из спо-собнейших генералов ВВС
СССР. Имея долголетний опыт как летчик гражданской авиации, он обладает
большими летными данными и отличным организаторским талантом.
В Академии гражданского воздушного флота и во время своей работы в
качестве руководителя территориальных управлений ГВФ в Средней Азии и
Сибири он получил всесторонние знания в области авиации и, в частности,
в области дальних воздушных сообщений, а также
организационно-административные навыки, которые он и использует в
настоящее время в военной авиации.
Кроме того, он имеет большую популярность, хорошее общее развитие и
обладает большой энергией.
Значительно то, что до сих пор никто из пленных летчиков не мог сказать
про него ничего отрицательного, что совершенно противоположно по
отношению ко многим другим генералам ВВС СССР.
Положение Голованова, а также всей АДД знаменуется очень близким
отношением Голованова к Сталину. Согласно показаниям военнопленных,
Голованов еще в первые годы существования Советской [199] власти,
очевидно, был активным деятелем ЧК. Впоследствии он сменил свою работу в
партийных органах на профессию простого летчика, где также успешно
проявил себя. В 1938 году советская пресса отмечала его как
летчика-миллионера, налетавшего миллион километров.
Голованов, в числе немногих, имеет право на свободный доступ к Сталину,
который называет его по имени в знак своего особого доверия.
Как представитель Ставки Верховного Главнокомандования, Голованов не
менее значительная личность, чем маршал Новиков, не говоря уже о его
обширных знаниях в тактических вопросах.
АДД особенно обязана личности Голованова тем, что она к сегодняшнему дню
является предпочтительным видом авиации ВВС СССР, имеет больший
авторитет, чем другие виды авиации, и стала любимицей русского народа".
Это писал враг. Для себя.
Какой был маршал — маршал Голованов!…Странное
дело – человека нет уже почти 20 лет, а не прошло, наверное и дня, чтобы
я не вспомнил о нем и не услышал его слова:
- Я тебе скажу следующее дело…
Знавал я многих крупных военных, даже с некоторыми самыми прославленными
довелось не раз беседовать, и все-таки –
Какой был маршал – Маршал
Голованов
Были у меня такие стихи...
Я познакомился с ним в 1968 году в Научно-исследовательском институте
гражданской авиации, где работал инженером по летным испытаниям, а
Главный маршал авиации (кстати, получивший это звание в 40 нет, самый
молодой в мире!) заканчивал свою карьеру и должности заместителя
начальника института по летной части, а практически — летал вторым
пилотом на опытных самолетах. Такое только в России...
Его рано уволили на пенсию, после смерти
Сталина. Просил работу, ответили: "Для ваших погонов у нас и
должности нет!" И тогда он пошел летать в НИИ.
Его дедом по матери был Николай Кибальчич, да, да, тот самый молодой
человек, но уже с траурной каймой бороды, тот самый
революционер-народоволец, что готовил покушение на царя и был за это
царем повешен. Тот самый, что перед самой казнью отправил из тюрьмы на
высочайшее имя пакет с чертежами первого в мире космического
летательного аппарата...
Вот такое родство...
А в октябре 1917 года 13-летний
Голованов
вступил в Красную гвардию — благо вымахал ростом под два метра и
выглядел на все 16... Воевал на Южном фронте, работал в контрразведке.
Принимал участие в аресте Бориса Савинкова, и пистолет знатного эсера
хранился в столе у будущего маршала.
В 21 год он носил четыре шпалы на
петлицах — полковник по более поздним понятиям. Но, как спустя годы
напишет о нем в своем досье Гитлеру немецкая разведка, "он сменил свою
работу в партийных органах на профессию простого летчика, где также
успешно проявил себя".
Он стал гражданским летчиком, быстро вырос до начальника
Восточно-Сибирского управления Гражданского воздушного флота.
И-1937 год
Исключен из партии в Иркутске, чудом избежал ареста: друзья-чекисты
предупредили, чтоб срочно уезжал в Москву, за правдой. В Москве с трудом
устроился вторым пилотом. И добился правды: Комиссия партийного контроля
выяснила, что исключен он ошибочно, более того, обнаружили документы о
представлении его к ордену Ленина за работу в Сибири. Ему вновь
предложили руководящую должность, уже в Москве, но он отказался и
продолжал летать пилотом. Очень хорошим пилотом.
Когда я смотрел на него, видел в нем летчика "громовского плана". Дело в
том, что я давно уже всех хороших летчиков делю на два типа: громовский
и чкаловский. Так вот,
Голованов, мне
кажется, относился к громовскому складу характера в авиации. Хотя,
конечно же, и у Громова, и у Чкалова было много общего: беспредельная
любовь к своему делу, стремление быть первым. Оба мечтали облететь
земной шар. Чкалову помешала внезапная, нелепая гибель, Громову — война.
Таким же был
Голованов. Тоже мечтал о полете вокруг шарика. В 1938 году газеты
писали о нем как о летчике-миллионере, то есть налетавшем миллион
километров. Дальше — Халхин-Гол, финская кампания.
Голованов
летает, применяя передовое в самолетовождении — радионавигацию,
точно выводит самолет на цель, выполняет с экипажем задание и
возвращается на базу. Немногие тогда так летали.
2
...Новый
1941 год шеф-пилот Аэрофлота
Голованов
встречал в Москве, в клубе летчиков, где теперь гостиница "Советская".
Голованов
сидел за столом с генеральным инспектором ВВС Яковом
Владимировичем Смушкевичем. Смушкевич завел разговор о том, что наши
летчики слабо подготовлены к полетам в плохую погоду, вне видимости
земли, что показала Испания и особенно Финляндия. Летать по радио они не
умеют, и у нас не придается должного значения этому делу.
— И вы должны об этом написать письмо товарищу
Сталину, —
сказал Смушкевич
Голованову.
Много лет спустя мы вдвоем с
Головановым
читали это письмо.
"Товарищ Сталин! Европейская война
показывает, какую огромную роль играет авиация при умелом, конечно, ее
использовании. Англичане безошибочно летают на Берлин, Кельн и другие
места, точно приходя к намеченным целям, независимо от состояния погоды
и времени суток. Совершенно ясно, что кадры этой авиации хорошо
подготовлены и натренированы...
Имея некоторый опыт и навыки в этих вопросах, я мог бы взяться за
организацию и организовать соединение в 100-150 самолетов, которое
отвечало бы последним требованиям, предъявляемым авиации, и которое
летало бы не хуже англичан или немцев и являлось бы базой для ВВС в
смысле кадров и дальнейшего увеличения количества соединений.
Дело это серьезное и ответственное, но, продумав все как следует, я
пришел к твердому убеждению в том, что если мне дадут полную возможность
в организации такого соединения и помогут мне в этом, то такое
соединение вполне возможно создать. По этому вопросу я и решил, товарищ
Сталин, обратиться к вам.
Летчик
Голованов".
С облегчением, что выполнил указание начальства, отправил письмо, однако
не надеясь на то, что оно попадет к столь высокому адресату, а если и
попадет, то станет ли Сталин читать
письмо простого летчика1? Вскоре его очередной полет в Алма-Ату был
прерван, срочно вызвали в Москву.
— Несколько раз звонил какой-то Маленков, - сказала жена
3
Вскоре
снова позвонили, прислали машину, и
Голованов
оказался в кабинете секретаря ЦК Г. М. Маленкова, который после
короткого разговора снова предложил сесть в машину. Не прошло и пяти
минут, и они вошли в небольшой подъезд, поднялись на второй этаж. По
кабинету от дальнего стола навстречу шел человек, знакомый всему миру по
портретам.
— Здравствуйте,— сказал Сталин.— Мы
видим, что вы действительно настоящий летчик, раз прилетели в такую
погоду. Мы вот здесь,— он обвел присутствующих рукой,— ознакомились с
вашей запиской, навели о вас справки, что вы за человек Предложение ваше
считаем заслуживающим внимания, а вас считаем подходящим человеком для
его выполнения.
Как во сне. Все снова, с нуля, началось для
Голованова.
Верней, не с нуля. С полка. Сталин
присвоил Голованову
звание подполковника. За три года он вырос до Главного маршала
авиации. Небывало!
— Как к вам относился Сталин? —
спросил я его
— Как я к тебе,— коротко ответил Александр Евгеньевич
В Подольском военном архиве мы вместе будем читать разработку немецкой
разведки:
"Голованов, в
числе немногих, имеет право на свободный доступ к
Сталину,
который называет его по имени в знак своего особого доверия".
— А ведь правда, называл,— улыбается Голова нов, снимая очки.— Откуда
они все это узнали? Я тебе скажу следующее дело: я его ни разу не подвел,
ни разу не обманул. А среди командующих такие были, и
Сталин имел при себе средство против
них: записную книжку — "колдуна", как он говорил, которую доставал из
глубочайшего кармана брюк. В нее он записывал наиболее важные цифровые
данные.
"Средство против брехунов типа Еременко и Жигарева",— говорил
Сталин.
В одну из самых первых наших встреч я напрямик сказал
Голованову:
— Александр Евгеньевич! Немецкие полководцы написали горы фолиантов о
том, как вы их разбили, а вы, наши маршалы Победы, ничего не рассказали.
Еще не было мемуаров Жукова, Рокоссовского, Конева...
— Да я не умею.
— Поможем.
— Не напечатают.
В этом была большая доля истины, хотя поначалу повезло: несколько
исписанных маршалом ученических тетрадок я показал В. А. Кочетову,
возглавлявшему журнал "Октябрь", и в июле 1969-го в журнале появились
первые главы "Дальней бомбардировочной..."
Голованова.
Но тут-то и началось!
Своими прямыми, откровенными воспоминаниями
Голованов
как бы разворошил былое. Каждая новая публикация давалась с
великим трудом и автору, и редактору журнала. Было, конечно, немало
сторонников и союзников. Однако было много и высоких недругов, некоторые
из них ныне стали "перестройщиками". Мемуары
Голованова
появлялись в "Октябре" с большими перерывами еще четыре раза,
последний отрывок — в июле 1972 года. Были они набраны отдельной книгой
в издательстве "Советская Россия", но по чьему-то злому умыслу ее
рассыпали.
Я помогал маршалу, редактировал рукопись, добывал нужные материалы, но
все — впустую. Неугоден-с. Книга вышла в Воениздате лишь в 1997 году,
весьма сокращенная, мизерным тиражом.
— Я особенно им неудобен,— говорил
Голованов,—
потому что сам пострадал в 1937-м, мужа сестры моей расстреляли. Но я,
работая со Сталиным,
видел, какой это человек.
...В последнюю нашу встречу с
Головановым,
когда ему оставались считанные дни, он лежал на даче, сломленный
страшным недугом:
— Даже руки тебе не могу пожать. Давай попрощаемся с тобой по-испански:
"Салют! Салют!" — Он с трудом поднял сжатую в кулак руку. Очень
переживал, что не издана книга: — Какая-то букашка правит идеологией...
Но придут люди из нашей России, Советской России, все напечатают!
Я понимал, что это будет не скоро, и все годы, как и при общении с
Молотовым, вел подробнейший дневник, записывая каждую встречу. Сколько
мне понарассказывал маршал
Голованов!
Хочу поделиться с вами, читатель, ибо это, наверно, не только мне до сих
пор интересно.
Я всегда вижу его перед собой. Вот он сидит за столом в белой рубашке,
крутит в руках расческу и, покашливая, начинает:
—Я тебе должен сказать следующее дело... Когда противен мир и не хочется
жить, когда из года в год, изо дня в день над тобой измываются,
оскорбляют и унижают животные разных уровней развития и общественного
положения, думаешь: “Боже мой! Того мы все и стоим!” И не жаль
становится ни прошлых жертв, ни будущих, и сам готов чуть ли не стрелять
в любое омерзительное существо, у которого вместо бирки на шее почему-то
имеется в кармане документ, удостоверяющий личность и гражданство, - вот
тогда, чтобы остановить себя и не уподобляться стоящей перед тобой твари
в человеческой одежде, я вспоминаю таких, как Александр Евгеньевич
Голованов. И
горжусь своей Родиной. Своим народом.
Награды
Приехали с братом на дачу к
Голованову
в Икшу Брат мой говорит, что у них в интернате ребята болтают,
будто Сталин сам себе присвоил звание
генералиссимуса.
— Я тебе должен сказать по этому поводу следующее,— начал Александр
Евгеньевич. — У Сталина
было очень немного наград, и каждый орден он получал только после
согласия всех командующих. Никогда никаких орденов
Сталин не носил. Это его только
рисовали так. Исключение— звездочка Героя Социалистического Труда. Но
тут была особая причина. Проснувшись в день своего рождения, он увидел
эту шездочку, которую раньше никогда не носил, на своем свежевыглаженном
кителе. Это дочь Светлана приколола. А у восточных людей есть обычай:
если что-то сделала женщина, так должно и быть. С тех пор он и носил эту
единственную звездочку до последних дней жизни.
Поздней осенью 1943 года в штаб к
Голованову
приехал генерал-полковник Е. И. Смирнов и привез обращение
командующих в Президиум Верховного Совета с просьбой о награждении И.В.
Сталина
орденом Суворова. В обращении перечислялись его заслуги н войне против
фашистских захватчиков.
— А почему я, подчиненный непосредственно
Сталину, должен подписывать представление на
своего руководителя? — спросил
Голованов.
— Дело в том, что товарищ Сталин
вообще отказался принимать эту награду и только по ходатайству
командующих согласился,— ответил Ефим Иванович.
— Но здесь еще нет подписей. Мне как-то неудобно первым подписывать...
— Решили начать с тебя.
"Я подписал представление от чистого сердца,— вспоминал
Голованов,— а в
начале ноября 1943 года был опубликован Указ о награждении И.В.
Сталина: "За правильное руководство
операциями Красной Армии в Отечественной войне против немецких
захватчиков и достигнутые успехи..." Я более чем уверен, что
лаконичность и скупость формулировки Указа говорит о том, что его
редакция не прошла мимо Сталина. Его
награждали очень редко, и думаю, что его авторитет Мог бы значительно
уменьшиться, допусти он слабость В этом вопросе.
Когда я приносил папку с награждениями, повышениями,
Сталин расписывался на ней сверху, не
глядя, только спрашивал: "Проверил? Все проверил?" И не дай бог, если б
я ошибся!
Иногда Сталин вносил свои поправки,
добавления. Летчика В. В. Пономаренко я неоднократно представлял к
званию Героя, и, когда приносил очередную папку,
Сталин спрашивал: "А Пономаренко
здесь есть?" "Есть". Тогда Сталин
развязывал тесемки папки, вычеркивал Пономаренко и против его фамилии
писал: "Орден Ленина". Понижал награду на ранг. Дело в том, что
Пономаренко после выполнения боевого задания садился в сложных условиях
и на летном поле побил несколько самолетов. Его хотели судить, но я
заступился. Однако Сталин помнил этот
случай... Надо сказать, после войны
Сталин прекратил все повышения генеральских званий, исключая случаи
особых заслуг.
Когда мы прибыли из Сталинграда, были учреждены новые ордена — Суворова
и Кутузова. Сталину
принесли образцы. Он взял орден Суворова первой степени, сказал:
"Вот кому он пойдет!" — и приколол мне на грудь. Вскоре вышел Указ..."
Этим главным полководческим орденом
Голованов
был награжден трижды. Мало у кого из наших полководцев было три
ордена Суворова I степени. Даже у Жукова, по-моему, два. Во всяком
случае, сами маршалы, с которыми мне приходилось общаться, придавали
этому большое значение. Помню, умер один из полководцев, мы с
Головановым
читали некролог, и Александр Евгеньевич сказал: "А посмотри,
сколько у него орденов Суворова?"
Маршальская звезда
Александр Евгеньевич показал мне свою Маршальскую Звезду — достал из
ящика письменного стола? Как и большинство людей, я никогда раньше не
дерг жал ее в руках. Она из золота и платины, чуть больше Звезды Героя
СССР, в центре — большой бриллиант" в каждом из пяти лучей — мелкие.
— Ты знаешь, ее можно в комиссионку сдать,— сказал
Голованов, — и
за нее дадут 5 тысяч рублей.
Александр Евгеньевич ошибся. В 1977 году я выступал на ювелирной фабрике
и узнал, что Маршальская Звезда— ее там изготовляют— стоит от 12,5 до 46
тысяч рублей, в зависимости от того, какие бриллианты.
В Краснознаменном зале Центрального Дома Советской Армии, где прощались
с маршалом Головановым,
я прикалывал его Маршальскую Звезду к алой подушечке. Рядом стоял солдат,
которому внушал офицер:
— Смотри за ней в оба! И еще орден Сухэ-Батора, вот тот, большой, могут
спереть!
Любил русских...
— Сталин очень любил русских,—
рассказывал
Голованов. — Сколько раз Чкалов напивался у него до безобразия, а он
все ему прощал — в его понимании русский человек должен быть таким, как
Чкалов.
Сталин жалел, что не родился русским,
говорил мне, что народ его не любит из-за того, что он грузин. Восточное
происхождение сказывалось у него только в акценте и гостеприимстве. Я не
встречал в своей жизни человека, который бы так болел за русский народ,
как Сталин.
Сталин сам не представлял масштабов
своего влияния. Если бы он знал, что скажет— и человек разорвется, а
сделает, он бы много еще хорошего сделал. Но в нем жила трагедия, что он
не русский.
Он подчеркивал, что во время войны у нас было выбито 30 миллионов
человек, из них — 20 миллионов русских. А Сахаров и прочие написали
письмо Брежневу: чтобы поправить экономическое положение страны, нужно
упразднить нации— пусть, дескать, как в Америке будет...
А ведь пройдет каких-нибудь 50 лет, и люди удивятся, как это были
какие-то споры о Сталине,
когда очевидно, что он великий человек! Да, сейчас у нас преобладает
центризм — боятся загибов в ту и другую стороны, что на руку левакам, и
они сейчас торжествуют. Почему на Западе так боятся воскрешения имени
Сталина? Почему так приемлем был для
них Хрущев? Да потому, что они боятся своего конца! А
Сталин к этому дело вел.
...На встрече ветеранов в Барановичах 7 августа 1971 года
Голованов
сказал:
— Мне посчастливилось работать с великим, величайшим человеком, для
которого выше интересов государства, выше интересов нашего народа ничего
не было, который всю свою жизнь прожил не для себя и стремился сделать
наше государство самым передовым и могучим в мире. И это говорю я,
которого тоже не миновал 1937 год!
Доктор Виноградов
Александр Евгеньевич рассказал, что ему академик Виноградов, врач,
лечивший Сталина, говорил, что после
ареста его вызвал Сталин и спросил:
— Так это правда, что ты шпион?
— Правда, товарищ Сталин.
— Неужели и правда то, что ты хотел меня убить?
— Правда, — ответил милейший человек Виноградов.
Зачем он так наговаривал на себя? Ему сказали перед этим: признаешься —
поедешь лечить на Колыму, не признаешься — расстреляем
"37-й год мне понятен"
— 37-й год мне понятен, — говорил
Голованов.—
Были такие, как Хрущев, Мехлис — самые кровавые, а потом пошло массовое
писание друг на друга, врагомания, шпиономания, еще черт знает что!
Великая заслуга Сталина, я считаю, в
том, что он все-таки понял и сумел остановить это дело.
То, что взяли Тухачевского и прочих, видимо, было правильно, начало было
правильным. Но зачем забирали простых людей по всей стране? Решили
избавиться от подлинных врагов, но потом стали писать друг на друга. Я
знаю одного человека. Спрашиваю: "Писал?"— "Писал".— "Почему?"— "Боялся".
А ведь никто не заставлял.
Тухачевский через несколько часов на всех написал. Ворошилов возмущался:
"Что это за человек?" А Рокоссовский, как его ни истязали, никого не
выдал. Надо тебе, Феликс, написать о нашей дружбе с Рокоссовским. Из
общевойсковых полководцев он был самый любимый у
Сталина...
Из прокуренной редакции журнала "Октябрь" мы выходим с Александром
Евгеньевичем на улицу "Правды", в морозный день, в снежок, идем пешком
до Белорусского, спускаемся в метро и расстаемся на "Площади Революции".
Я говорю, что иду в ГУМ покупать лыжи — сегодня сломал лыжу на крутом,
градусов 85, склоне, где никто не катается.
— Видимо, там угол выхода неподходящий, — сказал Александр Евгеньевич.
До встречи со Сталиным
— Сталин был человеком не робкого
десятка,— рассказывал
Голованов.—
Когда я работал у Орджоникидзе, мне довелось присутствовать на
испытаниях динамореактивного оружия, созданного Курчевским,
предшественником создателей знаменитой "катюши". У Курчевского была
пушка, которая могла стрелять с плеча. На испытания приехали члены
Политбюро во главе со Сталиным.
Первый выстрел был неудачным: снаряд, как бумеранг, полетел на
руководство. Все успели упасть на землю. Комиссия потребовала прекратить
испытания. Сталин встал, отряхнулся и
сказал:
— Давайте еще попробуем!
Второй выстрел был более удачным. Со
Сталиным я тогда еще
не общался. До встречи со Сталиным,—
продолжает
Голованов,— я представлял его деспотом, кровавым тираном. И что же?
Разговариваю с ним день, другой, месяц за месяцем, год за годом...
Конечно, было у него мнение, что теперь наши враги не станут работать по
мелочам, а постараются заслать своих агентов повыше, проникнуть в Кремль...
"Ещё бы! Конечно испытаем!"
...Отставал Красноярский танковый завод. Решили назначить нового
директора. Нарком предложил своего заместителя
— А сколько он получает? — спросил Сталин.
— Семь тысяч рублей
— А директор завода?
— Три тысячи рублей
— А он согласен туда поехать?
— Он коммунист, товарищ Сталин
— Мы все не эсеры,— ответил Сталин.
Вызвали этого товарища.
— Есть мнение,— сказал Сталин,—
назначить вас директором завода. Вы согласны?
— Если надо, поеду.
Сталин спросил у него о семье, детях.
— Давайте сделаем так: мы сохраним здесь для семьи вашу зарплату, а вы
там, как директор, будете получать свои три тысячи. Согласны?
И человек с радостью поехал в Красноярск.
— Я тебе скажу следующее дело,— продолжает
Голованов,—
как-то Сталин приехал к
летчикам-испытателям и стал выяснять, сколько потребуется времени для
испытания одного весьма актуального самолета.
— Три месяца,— ответили ему.
— А за месяц нельзя испытать?
— Никак, товарищ Сталин.
— Сколько получит летчик за испытания?
— Двадцать тысяч рублей.
— А если заплатить сто тысяч, за месяц испытаете?
— Еще бы! Конечно испытаем!
— Будем платить сто тысяч, — сказал
Сталин
Кто из немецких полководцев?
— Кто из немецких полководцев во вторую мировую войну был наиболее силен?
Манштейн? — спрашиваю.
— Фон Бок,— отвечает Александр Евгеньевич.— Его товарищ по академии
попал в плен под Сталинградом и обратился с письмом к Боку, предлагая
ему сдаться. Но как передать это личное письмо? Немец сказал, что, стоит
только любому человеку на передовой показать, что у него есть письмо,
адресованное фон Боку, — сразу пропустят. Такой авторитет. Наши послали
офицера, одетого в немецкую форму. Тот пришел в штаб Бока, передал
письмо и два часа дожидался ответа. Ответ, конечно, был отрицательным,
но нашему офицеру выписали пропуск, и он благополучно прибыл к своим. Ну,
правда, страху натерпелся, но никто его не тронул...
Это тот самый генерал-фельдмаршал фон Бок, который еще в августе
1941-го, когда немцы на всех парах перли к Москве, сказал Гитлеру, что
войну Германия проиграла...
Новая форма
Голованов
рассказывал, как во время войны и Красной Армии вводили погоны и
новую форму. Буденный возражал против гимнастерок. С погонами не
соглашался только Жуков. На некоторое время кабинет
Сталина
превратился и выставочный зал со всякими вариантами новой формы. Чего
только не напридумали! И эполеты, и лента через плечо...
Сталин смотрел-смотрел и спросил:
— А какая форма была в царской армии? Принесли китель с капитанскими
погонами.
— Сколько лет существовала эта форма? — спросил
Сталин
Ему ответили: несколько десятилетий. Изменилось только количество
пуговиц на кителе — было шесть, стало пять.
— Что же мы тут будем изобретать, если столько лет думали и лишь одну
пуговицу сократили! Давайте введем эту форму, а там видно будет, —
сказал Сталин
Любимый царь
— Любимым царем Сталина,— говорил
Голованов,— был
Алексей Михайлович, "Тишайший". Сталин
часто приводил его в пример...
"ВЫ ЖЕРТВОЮ ПАЛИ..."
— Балет не люблю и не понимаю, — говорит
Голованов.— Из
опер мне больше нравится "Евгений Онегин". Люблю "Лунную сонату",
лирическую музыку, терпеть не могу тяжелую, похоронную. До сих пор не
могу забыть и вспоминаю со смехом: когда мы в 41-м оставляли Курск,
впереди шел оркестр и дул: "Вы жертвою пали в борьбе роковой..."
Тут тебе немец сверху летает, поливает нас, артиллерия бьет, мы
отступаем, и— "Вы жертвою пали...". И не хороним никого, ни одного гроба...
Быт Сталина
— Мне довелось наблюдать Сталина
и в быту. Быт этот был поразительно скромен.
Сталин владел лишь тем, что было на
нем надето. Никаких гардеробов у него не существовало. Вся его жизнь
заключалась в общении с людьми и в бесконечной работе. Явной его
слабостью и отдыхом было кино. Много раз с ним я смотрел фильмы, часто
одни и те же. У Сталина
была удивительная способность, а может быть, потребность,
многократно, подряд смотреть один и тот же фильм. Особенно с большим
удовольствием смотрел он картину "Если завтра война", много- раз смотрел,
причем даже в последний год войны. Видимо, этот фильм нравился ему
потому, что события в нем развивались совсем не так, как оказалось на
самом деле, однако победили все-таки мы! А сколько раз смотрел он
созданный уже в годы войны "Полководец Кутузов"!
В его личной жизни не было чего-либо примечательного, особенного. Мне
она казалась серой, бесцветной, видимо, потому, что в привычном нашем
понимании ее у него просто не было.
Огромное количество людей каждый день бывали у
Сталина — от
самых простых до верхушки. Всегда с людьми, всегда в работе — так мне
запомнилась его жизнь.
Василий
— Личная жизнь у Сталина
не сложилась,— говорил
Голованов. —
Жена его, как известно, застрелилась, а дети возле него не прижились.
Сын же его Василий представлял из себя морального урода и впитал столько
отрицательных качеств, что хватило бы на тысячу подлецов. Насколько отец
был кристаллический (так и сказал— кристаллический.— Ф. Ч.), настолько
сын был мерзавец. Единственный, кто его обуздывал,— отец. Он боялся отца
пуще огня, но становился все подлее.
Василий был лейтенантом на фронте, через год встречаю его майором, потом
полковником — это все Жигарев старался, Главком ВВС. Он хотел получить
новое здание для штаба ВВС и присмотрел дом на Пироговке. "Уговоришь
отца, — сказал он Василию, — станешь полковником!" Но Василий боялся
идти к отцу с этой просьбой. Жигарев посоветовал ему сразу к отцу не
обращаться, а под проектом решения собрать подписи членов Политбюро,
сказав им, что отец согласен. Василий так и сделал, а потом пошел к отцу,
показав ему, что все согласны. Так Василий стал полковником, а здание
это и поныне служит штабом ВВС.
Командовал он полком, состоявшим из одних Героев Советского Союза.
Летали они мало, больше пили и безобразничали во главе со своим
командиром. Дошло до отца. Тот спросил у Жигарева:
— А почему в полку все Герои, а командир полка — не Герой?
— Мы представляли, а вы несколько раз вычеркивали его из списков,
товарищ Сталин.
Сталин приказал полк расформировать,
Героев определить по разным частям, а Василия разжаловал в майоры.
Василий исправился, стал вести себя примерно, но, как только отец сменил
гнев на милость, взялся за прежнее. Наконец у отца лопнуло терпение, он
решил разжаловать его в рядовые и отправить в Сибирь.
Василий прибежал ко мне в слезах. И надо ж, умел прикинуться, что его
все обижают, как ему трудно быть сыном
Сталина. "Позвоните отцу,— попросил он, —
отец вас любит, он вас послушает!"
Я никогда не звонил Сталину,
— продолжает
Голованов,— обычно он мне звонил. На сей раз я позвонил— при Василии.
Сталин
удивился, обрадовался, что я звоню. Спросил: "Наверно, что-то
случилось?"
Я заступился за Василия, попросил не столь сурово его наказывать: "Ведь
он еще очень молодой человек, а вокруг него столько всяких людей,
желающих его использовать в своих целях!"
Сталин ответил:
"Товарищ Голованов,
я лучше знаю своего сына, а вам не рекомендую вмешиваться в чужие
семейные дела!" — и положил трубку. Я развел руками.
Но Василий радостно бросился ко мне: "Спасибо вы меня спасли!" Как
изучил своего отца! И дейсвительно, ни в какую Сибирь он не поехал.
Василий был умен и изворотлив. Однажды приехал ко мне в штаб:
— Отец мне поручил инспектировать вашу авицию!
— Было бы правильнее, Василий Иосифович, если бы вы сказали, что отец
поручил вам помочь нашей авиации!— осадил я его, и Василий ничего не
возразил.
Но он меня отблагодарил за все доброе. После войны на Тушинском параде
вылетел со своими истребителями в нарушение программы на минуту раньше
меня и поломал мне в воздухе строй бомбардировщиков.
Сталин не раз
понижал его в звании, сажал под домашний арест, в конце концов
разжаловал в подполковники из генерал-лейтенантов, но вскоре помер...
Сталин
уговорил маршала Тимошенко выдать его дочь за Василия:
— У вас такая хорошая семья, — может, ваша дочь на него повлияет. А если
вам что-то не понравится, рубите обоих шашкой!
"Против Ленина не пойдём!"
— Сколько раз приходили к Сталину
различные товарищи с проектами повышения ежемесячной квартирной
платы! Известно, что у нас в стране квартплата невысока и далеко не
окупает затрат на строительство. Увеличение ее могло бы существенно
пополнить государственный бюджет.
Сталин в таких
случаях отвечал:
— Владимир Ильич подчеркивал: "Квартира-это главное для рабочего, и ни в
коем разе нельзя ущемлять его в этом". — И сделав характерный жест
трубкой, Сталин
заканчивал так:— Против Ленина не пойдем!
"И наоборот!"
— Как-то прихожу к Сталину,—
рассказывал
Голованов,— у него в кабинете верхом на стуле сидит Каганович—
лысина багровая. Сталин
ходит вокруг пего:
— Ты что мне принес? Что это за список? Почему одни евреи?
Оказывается, Каганович принес на утверждение список руководства своего
наркомата.
— Когда я был молодым, неопытным наркомнац,— сказал
Сталин,— я принес Ленину просьбу
одного наркома, еврея по национальности, назначить к нему зама, тоже
еврея. "Товарищ Сталин! — сказал мне
Владимир Ильич.— Запомните раз и навсегда и зарубите себе на носу на всю
свою жизнь: если начальник еврей, то зам непременно должен быть русским,
батенька, и наоборот! Иначе они за собой целый хвост потянут!"
Резким движением трубки Сталин
отодвинул лежащий на столе список:
—- Против Ленина не пойдем!
Разбирает автомат
— Не раз я заставал Сталина
— сидит на диване и разбирает какой-нибудь автомат Калашникова...
Или с пулеметом возится, потом вызывает конструктора, что-то уточняет и
дает советы — весьма дельные. Левая рука у него почти не работала, так
он ею только поддерживает, а все делает правой. Было у него в молодости
костное осложнение, когда бежал из ссылки и провалился в полынью.
Самые лучшие люди
— Самые лучшие люди— на заводе, в поле, на аэродроме. Когда я в 37-м
приехал в Москву без партбилета, кто меня спас, заслонил? Летчики,
техники взяли меня в кольцо...
Штат купца Бугрова
Обсуждался вопрос об увеличении выпуска боевой техники. Нарком
станкостроения Ефремов сказал, что такая возможность есть, но для этого
нужна помощь и, в частности, необходимо увеличить управленческий аппарат
до восьмисот человек.
Сталин, как обычно, ходил по кабинету
и внимательно слушал Ефремова. Когда тот закончил, обратился к нему:
— Скажите, пожалуйста, вы слышали фамилию Бугров?,
— Нет, товарищ Сталин, такой фамилии
я не слыхал.
— Тогда я вам скажу. Бугров был известным на всю волгу мукомолом. Все
мельницы принадлежали ему. Лишь его мука продавалась в Поволжье. Ему
принадлежал огромный флот. Оборот его торговли определялся многими
миллионами рублей. Он имел огромные прибыли. —
Сталин сделал
короткую паузу и спросил: — Как вы думаете, каким штатом располагал
Бугров для управления всем своим хозяйством, а также контролем за ним?
Ни Ефремов, ни остальные присутствующие не знали этого. Верховный ходил
и молча набивал трубку. Наконец произнес:
— Раз вы все не знаете, я вам скажу. У Бугрова были: он сам, приказчик и
бухгалтер, которому он платил двадцать пять тысяч рублей в год. Кроме
того, бухгалтер имел бесплатную квартиру и ездил на бугровских лошадях.
Видимо, бухгалтер стоил таких денег, зря Бугров платить ему не стал бы.
Вот и весь штат. А ведь капиталист Бугров мог бы набрать и больше
работников. Однако капиталист не будет тратить деньги, если это не
вызывается крайней необходимостью, хотя деньги и являются его
собственностью.— И, помолчав, подумав,
Сталин продолжал: — У нас с вами собственных
денег нет, они принадлежат не нам с вами, а народу, и потому относиться
к ним мы должны особенно бережливо, зная, что распоряжаемся не своим
добром. Вот мы и просим вас,— обратился к наркому
Сталин,— посмотрите с этих позиций
наши предложения и дайте нам их на подпись.
— Я не знаю,— говорил
Голованов,— что
представил Ефремов на утверждение Сталину,
но в одном совершенно уверен, что числа в восемьсот человек гам не было.
Генштаб
Не раз мы говорили о Генеральном штабе. Особенно после книг Штеменко и
Василевского. Однажды я заметил:
— Василевский пишет, что Сталин
не придавал значения роли Генштаба...
— А как он мог придавать, — откликнулся
Голованов,—
если до Сталинграда Генштаб был такая организация, которая неспособна
была действовать и работать? Какое значение можно было придавать этому
аппарату, который не в состоянии был собрать даже все необходимые
материалы! Все основные предложения о ведении войны были от
Сталина — я
там каждый день бывал, а иногда и по нескольку раз в день.
Генеральный штаб войну проморгал — вот что такое Генеральный штаб!
И я, между прочим, пишу так: "Генеральный штаб и первый год войны особой
роли не сыграл".
Жуков командовал дивизией, корпусом, округом. А что такое начальник
Генштаба? Это человек, который все суммирует и докладывает без своего
мнения, без навязывания идей, а когда все доложат, обсудят и спросят его
мнение, он скажет. А Государственному комитету обороны решать эти
вопросы. Как бы там ни было, Жуков показал бы документы — вот то, что
происходит, это нападение на нас, это подтверждает заграница, а вот
мнение Генерального штаба, — и расписался бы: начальник Генерального
штаба такой-то. А почему этого не делали? Не делали потому, что
Сталин говорил:
"смотрите, это провокация!" И все хвосты поджали, к ядрене бабушке!
Жуков— вон Василевский пишет: решение о боевой готовности прикачали
отдать в 8 часов вечера, а они только в час ночи передали, а в 4 часа
уже немцы напали. С восьми до часу ночи! Это, знаешь что, за одно место
нужно повесить за такие вещи! Василевский пишет: "Конечно, мы запоздали
с этим делом".
Но мы же знаем, кто был начальником Генштаба. Каждый должен быть на
своем месте. Когда козел ест капусту, а волк ягненка, это одно дело, а
когда волк начинает капусту жрать, ничего не получается. Жуков полгода
не просидел, наверно, на этом деле, его поставили на свое место —
командовать фронтом, замом Верховного — вот это его место, это волевой
человек, который имеет свое мнение, организаторские способности, умеет
предвидеть и крутит на свой лад. Все стало на свои места, когда
начальником Генштаба опять стал Шапошников. Жуков никаким начальником
Генштаба не был и быть им не мог — для этого надо иметь не такой
характер. В то же время работники Генштаба, когда их посылали на фронты,
дело проваливали. У Василевского не получилось с командованием в 1945
году, а в Генштабе он был достойным преемником Шапошникова...
Руководил лично Сталин
— У меня не было другого начальства, кроме
Сталина. Я подчинялся только ему,—
говорит Голованов.—
У меня не было каких-либо других руководителей, кроме него, я бы даже
подчеркнул — кроме лично его. С того момента, как я вступил в
командование 81-й дивизией в августе 1941 года, в дальнейшем
преобразованной в 3-ю авиационную дивизию дальнего действия Ставки
Верховного Главнокомандования, а потом стал командующим АДД, кроме лично
Сталина, никто не руководил ни моей
деятельностью, ни деятельностью указанных мною соединений. Почему так
решил Верховный, не поручил это кому-то другому из руководства, мне
остается только догадываться. Покажется странным, но второго такого
случая я не знаю, а все архивные документы однозначно подтверждают это.
Прямое, непосредственное общение со
Сталиным дало мне
возможность длительное время наблюдать за его деятельностью, стилем
работы, как он общается с людьми, вникая в каждую мелочь.
Изучив человека, убедившись в его знаниях и способностях, он доверял ему,
я бы сказал, безгранично. Но не дай Бог, как говорится, чтобы этот
человек проявил себя где-то с плохой стороны.
Сталин таких
вещей не прощал никому. Он не раз говорил мне о тех трудностях, которые
ему пришлось преодолевать после смерти Владимира Ильича, вести борьбу с
различными уклонистами, даже с теми людьми, которым он бесконечно
доверял, считал своими товарищами, как Бухарина, например, и оказался
ими обманутым. Видимо, это развило в нем определенное недоверие к людям.
Мне случалось убеждать его в безупречности того или иного человека,
которого я рекомендовал на руководящую работу. Так было с А. И. Бергом в
связи с его запиской по радиолокации и радиоэлектронике. Верховный
подробно, с пристрастием расспрашивал все, что я знаю о нем, потом
назначил заместителем председателя Госкомитета.
Кроме единственного случая с Берией, я не видел
Сталина в
гневе или в таком состоянии, чтобы он не мог держать себя в руках. Не
помню случая, чтобы он грубо со мной разговаривал, хотя неприятные
разговоры имели место. Дважды во время войны я подавал ему заявления с
просьбой об освобождении от занимаемой должности. Причиной тому были
необъективные суждения о результатах боевой деятельности АДД, полученные
им от некоторых товарищей. Бывает так, что, когда у самого дела не идут,
хочется в оправдание на кого-то сослаться. Тон моих заявлений был не
лучшим, но это не изменило отношения
Сталина ко мне.
Сталин всегда
обращал внимание на существо дела и мало реагировал на форму изложения.
Отношение его к людям соответствовало их труду и отношению к порученному
делу. Работать с ним было не просто. Обладая сам широкими познаниями, он
не терпел общих докладов и общих формулировок. Ответы должны были быть
конкретными, предельно короткими и ясными. Если человек говорил долго,
попусту, Сталин
сразу указывал на незнание вопроса, мог сказать товарищу о его
неспособности, но я не помню, чтоб он кого-нибудь оскорбил или унизил.
Он констатировал факт. Способность говорить прямо в глаза и хорошее, и
плохое, то, что он думает о человеке, была отличительной чертой
Сталина. Длительное время работали с
ним те, кто безупречно знал свое дело, умел его организовать и
руководить. Способных и умных людей он
уважал, порой не обращая внимания на серьезные недостатки в личных
качествах человека.
Удельный вес Сталина
в ходе Великой Отечественной войны был предельно высок как среди
руководящих лиц Красной Армии, так и среди всех солдат и офицеров. Это
неоспоримый факт.
Повторяю, я подчинялся только ему. Когда сначала Г. К. Жуков, а потом А.
И. Антонов попросили у меня боевые донесения, я ответил, что докладываю
лично Верховному...
Лопаты
В октябре 1941 года, в один из самых напряженных дней московской обороны,
в Ставке обсуждалось применение 81-й авиационной дивизии, которой
командовал
Голованов. Неожиданно раздался телефонный звонок.
Сталин не
торопясь подошел к аппарату. При разговоре он никогда не прикладывал
трубку к уху, а держал ее на расстоянии — громкость была такая, что
находившийся неподалеку человек слышал все.
Звонил корпусной комиссар Степанов, член Военного Совета ВВС. Он доложил,
что находится в Перхушкове, немного западнее Москвы, в штабе Западного
фронта.
— Как там у вас дела? — спросил Сталин.
— Командование обеспокоено тем, что штаб фронта находится очень близко
от переднего края обороны. Нужно его вывести на восток, за Москву,
примерно в район Арзамаса. А командный пункт организовать на восточной
окраине Москвы.
Воцарилось довольно долгое молчание.
— Товарищ Степанов, спросите в штабе, лопаты у них есть? — не повышая
голоса, сказал Сталин.
— Сейчас. — И снова молчание.
— А какие лопаты, товарищ Сталин?
— Все равно какие.
— Сейчас... Лопаты есть, товарищ Сталин.
— Передайте товарищам, пусть берут лопаты и копают себе могилы. Штаб
фронта останется в Перхушкове, а я останусь в Москве. До свидания. — Он
произнес все это спокойно, не повышая голоса, без тени раздражения и не
спеша положил трубку. Не спросил даже, кто именно ставит такие вопросы,
хотя было Степанов звонить Сталину
не стал бы.
А Верховный продолжил разговор с
Головановым
о его дивизии...
Средство против брехунов
— Как вы оцениваете командующего фронтом, где вы сейчас были? — спросил
Сталин у
Голованова.
Вопрос был неожиданным.
Голованов
знал, как Сталин
мог отреагировать на мнение тех, кому он доверял, и поэтому не
спешил с ответом. Речь шла о генерале Еременко.
Сталин понял и
сказал:
— Ну хорошо, мы сегодня еще с вами встретимся. Вечером
Голованов
снова был на сталинской даче, и разговор продолжился — прежний
разговор.
— Странный он какой-то человек, много обещает, но мало у него получается,—
задумчиво сказал Сталин.— На войне,
конечно, всякое может быть. Видишь, что человек что-то хочет сделать, но
не получается, на то и война. А здесь что-то не то. Был я у него в
августе на фронте. Встретил нас с целой группой репортеров, фотографов.
Спрашиваю: это зачем? Отвечает: запечатлеть на память. Я ему говорю, не
сниматься к вам приехали, а разобраться с вашими делами. Вот возьмите
Смоленск, тогда и снимемся!
— Товарищ Сталин, считайте, что
Смоленск уже взят! —- не задумываясь, отвечает он.
— Да вы хоть Духовщину-то возьмите! — говорю ему.
— Возьмем, товарищ Сталин!
— Конечно, ни Духовщины, ни тем более Смоленска он не взял, пришлось
поручить Соколовскому. Сколько раз его перемещали туда-сюда, ничего у
него не получается. Что за него держаться? —- в недоумении спросил
Сталин.
"Мне стало ясно,— говорит
Голованов,— что
среди ответственных товарищей есть люди, заступающиеся за этого
командующего, и Сталин
прислушивается к их мнению, но в то же время очень сомневается".
От Александра Евгеньевича я слышал рассказ и о таком эпизоде. Осень 1941
года. А. Е.
Голованов и командующий ВВС генерал-лейтенант
П. Ф. Жигарев прибыли в Ставку. На одной из железнодорожных , станций
намечалась разгрузка наших войск, и
Сталин спросил Павла Федоровича, сможет ли он
организовать прикрытие. Жигарев пообещал это сделать и вместе с
Головановым
уехал в штаб ВВС. Вызвал начальника штаба и дал указания выделить
полк истребителей для прикрытия выгружавшейся дивизии. Начальник штаба
тут же недоуменно ответил:
— Вы же знаете, товарищ командующий, что истребителей у нас нет.
В это время раздался звонок. Сталин
спрашивал, даны ли указания о выделении прикрытия.
— Да, товарищ Сталин, даны,— ответил
Жигарев. Начальник штаба и
Голованов
смотрели на него изумленными глазами.
"Так и не знаю, как он выкрутился из этого положения",— говорил мне
Голованов
и вспомнил случай, когда Жигарев опять обманул
Сталина, сказав, что заводы не
поставляют ему самолеты. Сталин
тут же, из кабинета, обзвонил все авиационные заводы, подробно
записав, сколько на каждом из них скопилось самолетов, за которыми не
прибыли с фронта".
В продолжение этого эпизода я приведу не пропущенный цензурой конца 60-х
годов отрывок из головановских мемуаров "Дальняя бомбардировочная...":
"Когда товарищи ушли, Сталин
медленно подошел к Жигареву, одна из рук его стала подниматься.
"Неужели ударит?" - мелькнула у меня мысль.
- Подлец! – с выражением глубочайшего презрения проговорил
Сталин, и рука его опустилась. –
- Вон!
Быстрота, с которой ушел Павел Федорович, соответствовала его желаниям.
Долго ходил Сталин, а я, глядя
на него, думал, какую нужно иметь волю, какое самообладание, как умеет
держать себя в руках этот изумительный человек, которого с каждым днем
узнавал я все больше и больше, невольно чувствуя к нему уважение…
Что же он теперь будет делать с Жигаревым? Предаст его военно-полевому
суду, как было сделано с Павловым? Но положение на фронтах сейчас не то,
что было в июне-июле 1941 года.Наконец
Сталин заговорил:
— Вот повоюй и поработай с этим человеком! Не знает даже, что творится в
своей же епархии! Придется вам выправлять дело!"
Сталин хотел
назначить Голованова
командующим ВВС. Но молодой генерал отказался:
— Товарищ Сталин, мне бы с АДД справиться! Только начало что-то
получаться...
— Жаль, очень жаль,— сказал Сталин, но согласился с
Головановым.
...У Сталина
были брюки с очень глубокими карманами, откуда он иногда подолгу
доставал замусоленную записную книжку — "колдуна" — и говорил:
— Это у меня средство против брехунов типа Еременко и Жигарева!
Надо сказать, что оба они, в общем, благополучно закончили войну, а при
Хрущеве один стал Маршалом Советского Союза, другой — Главным маршалом
авиации.
Оглавление
www.pseudology.org
|
|