Московский общественный научный фонд;
ООО "Издательский центр научных и учебных программ", 2000
Николай Владимирович Греков
Русская контрразведка 1905-1917 гг: шпиономания и реальные проблемы
Глава I. Основные направления контрразведывательной деятельности на территории Азиатской России в 1905-1911 гг.
1. Сбор и систематизация сведений о состоянии разведывательных органов армий иностранных государств
Николай Владимирович ГрековК началу XX века Россия обладала прочными позициями на международной арене. Она имела самую большую по численности армию в мире и мощный флот. Периодически обострявшиеся противоречия между Россией и Германией, Австро-Венгрией на Балканах, Великобританией - в Средней Азии не выливалось в военную конфронтацию. Могущество империи внушало страх, поэтому соперники вынуждены были считаться с ее интересами.

Поражение в войне с Японией (1904-1905 гг.) серьёзно подорвало традиционные представления о мощи русских вооруженных сил. Проигранная война стимулировала нарастание внутреннего кризиса Российской империи. В новой международной обстановке, cложившейся под влиянием военных неудач и революции 1905-1907 гг., России пришлось внести принципиальные изменения в свою внешнюю политику.
 
Теперь она уже не была настолько сильна, чтобы проявлять активность одновременно в Европе, Центральной Азии и на Дальнем Востоке. По оценке Министерства иностранных дел, безопасность России к 1906 году оказалась под угрозой "на всём протяжении ее восточных границ..."{1}.

Опасность грозила со всех сторон. Сохранялась вероятность новой войны с Японией, нарастала напряженность в отношениях с Германией и Австро-Венгрией. Англия продолжала теснить Россию на Востоке. Россия нуждалась в мирной передышке перед тем, чтобы провести внутренние реформы, восстановить боеспособность армии. Поэтому в 1907 г. царское правительство заключило серию соглашений по спорным вопросам с Японией, Англией и Германией, упрочив, таким образом, свое международное положение. Российская дипломатия приложила громадные усилия, чтобы убедить правительства Японии, Германии и Англии в том, что договоры не таят угрозы третьей стороне.

2
 
Тем временем на мировой арене становилось все более очевидным соперничество Англии и Германии, возглавивших два военно-политических блока - Антанту и Тройственный союз. Петербург пытался остаться в стороне от надвигавшегося столкновения, придерживаясь политики лавирования между двумя блоками держав.
 
Теоретически такая политика сулила России значительные выгоды. Обезопасив себя системой соглашений с потенциальными противниками и сохраняя союзные отношения с Францией, Россия могла не только выиграть время для восстановления своего военного могущества, но и получила бы все выгоды "третьего радующегося" от взаимного истощения Англии и Германии в грядущей войне.

Однако вслед за военным ослаблением России нарушился общий баланс сил великих держав. В Европе возрос удельный вес Германии. Это еще больше подстегнуло гонку вооружений и обострило противоречия между Тройственным союзом и Антантой. Уклончивая тактика Петербурга нервировала и Лондон, и Берлин. Обе группировки стремились привлечь Россию на свою сторону, так как она по-прежнему обладала самой многочисленной армией в мире.
 
Петербург же, опираясь на поддержку то Берлина, то Лондона, пытался упрочить свою внешнюю безопасность. Подобное поведение провоцировало ведущие мировые державы (исключая дружественную Францию) на расширение разведывательных операций в России с целью определения ее военных возможностей как потенциального союзника, или вероятного противника.

Естественно, активность иностранных разведок не могла не встревожить русских военных. Бесспорные успехи японской разведки в минувшей войне заставили высшие военные круги России признать необходимость ведения систематической борьбы со шпионажем в мирное время, а не только в военный период. Поэтому русский Генштаб приступил к сбору всех сколько-нибудь значимых сведений об иностранных военных разведках. Непосредственно сбором этой информации руководил центральный орган русской разведки - Управление генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба{2}.

Генштаб интересовала структура, методы работы, численность, объемы финансирования разведывательных служб европейских государств, а также Японии, Турции, Северо-Американских Соединенных Штатов и Китая. Основным источником этих сведений были военные агенты (атташе) - военно-дипломатические представители России за границей.
 
3
 
Эту работу в 21 стране выполняли 18 агентов и 4 их помощников (все - офицеры Генерального штаба). Ежегодно в январских рапортах военные агенты предоставляли в 5-е (с 1910 г. - в Особое) делопроизводство службы генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба (ГУГШ) всю добытую ими за истекший год информацию о разведслужбах стран своего пребывания, а по возможности, и о соседних. Шла информация также и от нелегальной агентуры.

С 1906 по 1911 гг. ГУГШ накопило обширный материал о разведслужбах мира. Старались не упустить ни одной мелочи, не пренебрегали информацией даже о второстепенных, слабых в военном отношении государствах. Военный агент в Копенгагене, Стокгольме и Христиании подполковник Генерального штаба граф Игнатьев А.А.  доносил: "разведывательное отделение в датской армии, как нечто самостоятельное, не существует и функции его выполняются чинами тактического отдела Генштаба... делом разведки ведает капитан А. Гитт".
 
Он, но мнению графа, изучает Германию, так как "постоянно совершает туда поездки"{3}. Граф Игнатьев несколькими штрихами создал портрет капитана Гитта: "...умный, образованный, говорит отлично по-немецки и по-французски. Внешне красивый, статный и энергичный, ему нельзя дать его 45 лет". Не забыл русский агент указать слабости капитана, столь полезные для установления с ним негласных контактов: "...часто встречается с красивыми женщинами и, по-видимому, проживает более значительные деньги, чем другие его товарищи"{4}.

Военный агент в Сербии генерал-майор Сысоев М.Н. уверял ГУГШ, что "средства сербского Генерального штаба так незначительны" и деятельность его вообще настолько малоактивна, что об организованном шпионстве со стороны сербов, в каком бы то ни было направлении не могло быть и речи{5}.

26 апреля 1907 г. военный агент в Румынии подполковник Генштаба Занкевич М.И. сообщал петербургским коллегам: "...тайная разведка Румынии направлена исключительно в сторону ее противников - Болгарии и России, однако ничтожность средств, отпускаемых на этот предмет не дает возможности придать разведке за границей прочную организацию...". По мнению подполковника Занкевича, наиболее важные сведения румыны получали от австро-венгерской разведки{6}.

Персонал разведывательного отделения швейцарского Генштаба в 1907 г., как явствует из рапорта военного агента полковника Монкевица Н.А., состоял лишь из одного сотрудника. Им был полковник Шек. Годом позже новый агент в Швейцарии полковник Генштаба Ромейко-Гурко Д.И. писал в Санкт-Петербург, что деятельность Шека и прикомандированных ему в помощь офицеров "состоит в чтении газет и "вырезки из них всего, что касается военных вопросов и изобретений в других армиях". "Кроме того, - писал русский агент, - у полковника Шека есть личная специальность - дешифровка шифрованных телеграмм, посылаемых и получаемых представителями иностранных держав в Берне"{7}.

Из Стокгольма граф Игнатьев сообщал о том, что по королевскому указу в сентябре 1908 года была проведена очередная реорганизация шведского Генштаба, в результате которой было образовано разведывательное отделение во главе с майором Мурманом, "хорошим работником, тружеником, человеком без всяких средств"{8}.
 
4

Особое внимание ГУГШ проявляло к разведывательным органам армий Германии, Англии, Австро-Венгрии и Японии. Во-первых, эти государства вполне могли считаться в данный период потенциальными противниками России, во-вторых, они располагали самыми мощными службами разведки, действовавшими на территории империи.

Военный агент в Вене полковник Марченко М.К. летом 1909 г. представил ГУГШ список сотрудников Эвиденц бюро (отделения разведки) Генерального штаба Австро-Венгрии. Возглавлял разведку, полковник Урбанский фон Остримиц (Острый меч - в документах ГУГШ). Под его началом был 21 офицер{9}. Личный состав Эвиденц бюро был разделен на 7 групп, занимавшихся сбором военной информации о соседних государствах.

Разведкой в Сербии и России руководил капитан Максимилиан Ронге, его коллега капитан Драгутин Ксобан руководил "балканской" группой, капитан Феликс Эдлер фон Фюрнер и штабс-капитан Генрих Мазенек возглавляли французскую и итальянскую группы. Помощником начальника разведывательного бюро был подполковник Альфред Редль. Принято считать, что Редль был русским агентом, случайно разоблаченным в 1913 г., однако, военный агент в Вене полковник Марченко явно не питал к нему симпатий. Результаты своих наблюдений за Редлем полковник Марченко изложил в секретном донесении 09 июля 1909 г. Он писал об австрийце: "Среднего роста, седоватый блондин, с седоватыми короткими усами, несколько выдавшимися скулами, улыбающимися вкрадчивыми глазами, вся наружность слащавая. Речь гладкая, мягкая, угодливая, движения расчетливые, медленные. Более хитер и фальшив, нежели умен и талантлив. Циник. Женолюбив... Глубоко презирает славян"{10}.

Центральная группа Эвиденц бюро по "разведыванию" России действовала с 1885 г. Ей были подчинены разведотделения штабов приграничных корпусов в Кракове, Львове и Перемышле. В 90-е гг. XIX в., по воспоминаниям М. Ронге, в России действовало около сотни австрийских агентов{11}. Но к началу XX в., агентурная сеть была свернута. К 1906 г. в России оставалось лишь 2 агента, поскольку главные силы австрийцы направили в Италию и Сербию, а глава польских националистов И. Пилсудский предложил им использовать в качестве агентов активистов его партии{12}.

К 1909 г., вследствие обострения австро-русских противоречий на Балканах, разведка Австро-Венгрии вновь сконцентрировала свои усилия на России и воссоздала агентурную сеть на ее территории. Старший адъютант штаба Киевского военного округа полковник Галкин так описывал систему австрийского шпионажа в приграничной полосе России: "...губернские города имеют 3 агентов, города с населением до 10 тыс. - 2 агентов, на 10 - верстный в окружности район имеется 1 aгент"{13}.

Штаб Киевского округа подразделял австрийских разведчиков на "интеллигентов" и "неинтеллигентов". Кадры последних рекрутировались из нижних чинов австрийской армии, отбывших действительную службу и обосновавшихся в России. Они не получали определенных задач и должны были сообщать только о том, что из увиденного или услышанного, по их мнению, заслуживает внимания{14}. Среди агентов-"интеллигентов" выделяли две группы: офицеры австро-венгерской армии и "лица свободных профессий", добровольно поступившие на службу в разведку. Чаще всего офицеров переправляли в Россию под видом солдат-дезертиров. В этом случае перед переходом границы они изменяли свою внешность, "запускали себе руки, шею". К тому же выбирались люди с малоинтеллигентными лицами"{15}. Русские власти имели обыкновение высылать австрийских дезертиров в центральные губернии, подальше от границы. Там, оставшись без надзора, агенты и приступали к выполнению заданий.

Профессионалами были гражданские добровольцы. Каждый, после официального согласия поступить на службу в разведку и последующей негласной проверки, проходил 2-х месячную индивидуальную подготовку. Специалисты обучали его военным дисциплинам, знание которых нужно для предстоящей работы. По окончании курсов кандидата ожидали практические испытания. Например, его посылали в Италию наблюдать за работой находившегося там другого агента. Если начальство было удовлетворено результатами испытания, агенту предлагали заключить контракт с Эвиденц бюро на 2-3 года{16}.

Плата за услуги агентов определялась следующим образом: за справки, не содержавшие секретных сведений, но составление которых требовало определенного опыта - 50 руб., добытый из русского штаба документ или копия стоили от 300 до 500 руб. Размер платы устанавливал сам агент.

Как удалось установить штабу Киевского военного округа, австрийцы вели сбор самой разнообразной информации военного характера. Например, о пехотных полках, дислоцированных в приграничных районах, австрийцы собирали следующие сведения: "в состав какого корпуса или отряда полк входит по окончании мобилизации, откуда получит укомплектование людьми и лошадьми, на какой день оканчивает свою мобилизацию, в какой пункт должен следовать по окончании мобилизации"{17}.

Связь о разведцентрами в Австро-Венгрии агенты поддерживали, как правило, пользуясь услугами обычной почты. Донесение шифровали, при этом использовали ключ, употреблявшийся торговыми фирмами при коммерческой переписке. Другой способ - "перенос" агентурных донесений через границу контрабандистами. Наиболее важные сведения агенты, их добывшие, доставляли через границу самостоятельно.
 
Киевские военные сокрушались: "Переход границы не труден, ибо в районе каждого отдела пограничной стражи обязательно находятся нижние чины, допускавшие переход... за несколько рублей"{18}. Разведка Киевского военного округа предупреждала ГУГШ о том, что австрийская агентура в России добывает важные сведения путем вскрытия почтовой корреспонденции". Это удается только потому, что в русском почтово-телеграфном ведомстве имеются австрийские агенты. В обоснованности этих предположений русская контрразведка убедилась спустя шесть лет, уже во время мировой войны. В Киеве была арестована группа почтовых чиновников во главе с Караем Цивертом. Последний более 40 лет служил почтовым цензором в Киеве и с одинаковым усердием работал на два правительства{19}. Официально - на русское и тайно - на австрийское.

Ближайшими к границам России австрийскими разведцентрами были штабы I, Х и XI армейских корпусов. О размахе их тайной деятельности можно судить по тому факту, что один только штаб XI корпуса пользовался услугами 30 агентов на территории России. Большинство сведений, добытых ими, концентрировалось в австрийских консульствах Киева, Варшавы и др. городов{20}.

5
 
В тесном контакте с австрийцами работала германская разведка. Руководитель германской, военной разведки полковник Брозе и сменивший его в 1909 году майор Гейне прилагали все усилия к углублению сотрудничества двух спецслужб.

О структуре и руководителях германской военной разведки в русском Генштабе почти ничего не знали. Военному агенту в Берлине полковнику Базарову П.А. ГУГШ специально поручило выяснить организацию разведотдела Большого Генерального штаба и распределение обязанностей между сотрудниками отдела. 30 января 1912 года в донесении ГУГШ полковник описал кабинеты германского Генштаба и даже расположение письменных столов, но вынужден был признаться, что подробных сведений о разведотделе не смог собрать. Впрочем, добавлял, что "разведкой специально по России занимается некий капитан Шнейерсдорф"{21}.

Лучше в Санкт-Петербурге были осведомлены об общих формах организации и методах работы германской агентурной разведки. Скорее всего эти данные были получены русским Генштабом от разведки Франции.

Описание системы тайной разведки германцев, методов вербовки агентуры и т. п. больше походит на плод кабинетной фантазии штабных офицеров, нежели на реальность". При этом ни одного факта в подтверждение вывода о том, что Россия, так же, как и большинство европейских стран, покрыта "сетью тайных военно-разведочных постов", в подобных устрашающих материалах не было{22}.

Тем не менее германская разведка активно действовала в России, применяя самые различные методы сбора информации. Так, на обложке ноябрьского номера русского военного журнала "Разведчик" за 1906 год было напечатано объявление немецкой фирмы "Даубе и К", предлагавшее офицерам за хорошее вознаграждение заняться "литературным творчеством". Там же для желающих вступить в переписку был указан почтовый адрес фирмы{23}. Ни редактор журнала, ни его сотрудники, не придали особого значения объявлению и оно разошлось по всей империи. Некоторых офицеров заинтересовала возможность заработать журналистикой и они предложили свои услуги фирме.
 
ГУГШ узнало об уже растиражированном объявлении германцев совершенно случайно. Штаб Кавказского военного округа в марте 1907 года переправил в ГУГШ рапорт подпоручика 71 пехотного полка Фоменко, в котором тот с простодушным возмущением писал: "...Предполагая, что речь идет о составлении какой-нибудь энциклопедии, я написал в Германию по указанному адресу и просил сообщить, в чем должна будет состоять моя литературная деятельность...". Оказалось, что некий господин предлагает "за вознаграждение сообщать сведения, необходимые для военных целей"{24}. Чтобы выяснить круг интересов "фирмы", офицер разведки Виленского военного округа подполковник Вицунд с разрешения начальства также отправил письмо по предложенному в журнале адресу и вскоре получил ответ из Кенигсберга. Фирма просила его за 12-копеечную построчную плату присылать материалы об организации полковых пулеметных команд и гаубичных батарей{25}.

ГУГШ приказало всем начальникам штабов военных округов России "принять меры, чтобы господа офицеры не входили в сношения с фирмой "Даубе и К" и ей подобными..."{26}. Понятно, что этот запрет не мог остановить тех, кто уже решился на предательство.
 
В западных губерниях России германцы особенно успешно вели приграничную разведку. Штаб Виленского военного округа в апреле 1911 года оценивал постановку тайной разведки Германии следующим образом: "Большинство проживающих на нашей территории германских Подданных , руководствуясь исключительно чувством патриотизма, являются так называемыми "информаторами", которые очень внимательно относятся к жизни нашей армии, тщательно следят за ней и результаты наблюдений сообщают своему правительству"{27}.

Германская и австрийская разведки были опасными противниками, в 1906-1911 гг. они систематически наращивали масштабы своих акций в России. При этом их деятельность была сосредоточена преимущественно на территории западных и юго-западных губерний России, как вероятном театре предстоящей войны. Проникновение разведок Германии и Австро-Венгрии в глубинные части империи было менее значительным.
 
6

Массированную разведку в Азиатской России вели Япония и Великобритания. Интерес к Туркестану и Сибири со стороны Великобритании, а также к Сибири и Дальнему Востоку - со стороны Японии был достаточно откровенным. Это понятно. Стремление Японии укрепиться в Маньчжурии и Корее диктовало необходимость учитывать экономические и мобилизационные возможности России как потенциального противника. При этом Сибирь интересовала японцев как ближайший тыл русской армии и возможный театр боевых действий.

Повышенное внимание англичан к среднеазиатским и сибирским окраинам России объяснялось, с одной стороны, опасениями за безопасность Индии , а с другой, - стремлением расширить собственные колонии в Центральной Азии.

Мощная британская разведка имела сложную структуру и многочисленный персонал. Военный агент в Лондоне генерал-майор Ермолов Н.С. 26 декабря 1907 года отправил в Санкт-Петербург донесение под заголовком: "Об организации и личном составе разведывательных отделений в Англии и Индии". По версии генерала, разведотделение Intelligence Branch английского военного министерства находилось в составе Отдела военных операций (Military Operations ) и включало в себя две части: Европейскую и Азиатскую.

Европейская часть (МО2) занималась сбором, обработкой и распространением сведений, касавшихся военной географии, средств и вооруженных сил всех европейских государств за исключением России. Азиатская часть (МО3) вела сбор разведывательной информации в России, Китае, Японии, Корее, Америке (Северной и Южной), а также ведала "сведениями об Индии и сопредельных ей территориях".

Возглавлял Азиатскую часть полковник У. Холден. У него в подчинении находились офицеры 4-х подразделений: МО3 а, МО3 b, МО3 с, МО3 d. МО3 а специализировалось на американских государствах, МО3 b называлось "Российским отделением". Здесь работали майоры В. Макбейн, А. Джеддс и капитан Р. Уайт. МО3 с во главе с майором У. Годом обрабатывало информацию, поступавшую из Индии, Афганистана, Персии, Бутана, MОЗ d занималось Дальним Востоком.

Кроме того, при штабе Главнокомандующего британскими войсками в Индии функционировало крупное разведывательное отделение, состоявшее из 20 офицеров, во главе с подполковником В. Маллесоном. Генерал Ермолов признавался, что ему ничего не известно о "распределении и организации" работы в этом отделении{28}.

Более подробную информацию представила Генштабу разведка Туркестанского военного округа. Побывавший в Индии с секретным заданием статский советник Половцов в 1907 году сообщил о действовавших в Бомбее, Мадрасе, Лагоре, Пуште и Рангуне разведшколах. Слушатели центральной школы в Бомбее - британцы изучали русский, персидский, китайский языки по выбору. В прочих школах к шпионской работе готовили выходцев из азиатских народностей.

Им предстояло, как писал Половцов, сопровождать британских офицеров в поездках по Средней Азии. Эти разведчики отправлялись одновременно с офицерами, но отдельно от них. Иногда сами англичане переодевались туземцами. "Надо заметить, - писал Половцов, - что офицеры, изучавшие восточные наречия, пользуются очень существенними выгодами в отношении жалованья и чинопроизводства, вследствие чего в распоряжении индийского правительства есть много офицеров, прекрасно владеющих афганским языком и которых афганцы легко принимают за своих"{29}.

Половцов считал, что существует секретное соглашение, в силу которого английские разведчики с ведома афганских властей "время от времени пропускаются через афганские пределы для проникновения в российские владения"{30}. Информация настораживала. Донесение Половцова было представлено царю, который сделал на полях пометку: "Полезно знать"{31}.
 
7

Состоявший при русском консульстве в Бомбее чиновник Андреев М.С.  по возвращении из Индии представил туркестанскому генерал-губернатору доклад "Об английской разведочной организации в Индии и сопредельных странах". Андреев считал, что в Индии разведка англичан делится на два вида: внешнюю и внутреннюю. Он с большим уважением отзывался о постановке разведывательного дела у британцев и отмечал, что "англо-индийское правительство не щадит на это ни денег, ни усилий".
 
Правительство умело использует информацию разведывательных учреждений о положении в стране и сопредельных государствах, благодаря чему англичане "еще удерживаются" в Индии{32}. В сфере внешней разведки, по замечанию Андреева, англичане, как правило, для выполнения заданий в азиатских государствах использовали представителей местных племен или их единоверцев. В Афганистан засылали только афганцев, в Персию - индийских шиитов, так как персы "не будут дружить с суннитами. В русский Туркестан, по мнению Андреева, отправляли всех без разбора "и мусульман, и индусов, так как английские Подданные , приезжающие сюда по торговым делам, принадлежат к представителям обеих религий и агентам легче скрыться среди них, не возбуждая никаких подозрений"{33}.

Андреев установил имена наиболее удачливых британских разведчиков, которые неоднократно бывали в Туркестане и никем не раскрытые возвращались в Индию. Ша-Заман из племени устуриани около года разъезжал по русскому Туркестану и беспрепятственно покинул пределы империи через Кушку. Самаркандец Хеджа Абду-Саттар по заданию полковника Дина отправился в Туркестан и более двух с половиной лет жил там у своих родственников. Бывший служащий бомбейской полиции Хамил уд Дин-Ахмад преподавал индустани на курсах восточных языков в Ташкенте{34}.

Английская разведка направляла своих агентов из Индии в Туркестан по кратчайшему пути - через территорию Афганистана. Засылку агентуры осуществляли из г. Кветта, где местное отделение разведки возглавлял "политический агент вице-короля" Мак-Уагон из г. Пешавара, в котором британскую разведку представлял полковник сэр Г. Дин{35}.
 
Инструкции туземным агентам англичане составляли по-восточному тонко и образно. Например: "Соломинка может указать направление ветра, из мелочей составляется многое; поэтому не пренебрегайте никаким обрывочным, сведением, как бы оно ни казалось само по себе ничтожным"{36}.

В Туркестане любопытство британской разведки, насколько это удалось выяснить русским военным к 1907 году, вызывало расположение арсеналов, магазинов и складов, пункты сосредоточения войск, фамилии офицеров и т. п.{37}.

Естественно предположить, что сфера интересов британской разведки в Азиатской России не ограничивалась Туркестаном. Еще с середины 80-х гг. XIX в., англичане начали сбор информации о крепостях и портах дальневосточных окраин России, используя самые различные способы. Вот характерный пример. По свидетельству генерала Дж. Астона, британской разведке долго ничего не удавалось узнать о системе береговой обороны Владивостока. Проблему помог решить энтузиаст - молодой английский офицер из Гонконга. По собственной инициативе, вероятно, в поисках приключений, он пробрался во Владивосток и во время метели, когда часовые укрылись от непогоды, проник за линию укреплений и составил план крепости, отметив места расстановки артиллерийских батарей и калибр орудий{38}. Можно без особого труда догадаться, что подобных искателей острых ощущений в британской армии было достаточно, во всяком случае, для обеспечения нужд разведки". Достоверно известен, пожалуй, только этот случай.
 
С 1908 года, по предложению начальника "русского" отделения В. Макбейна, британская разведка приступила к сбору сведений о важных в стратегическом отношении районах России пристальное внимание теперь обращали не только на военные объекты, но и на состояние экономики, особенности политической жизни, характер межнациональных отношений в конкретных регионах{39}.
 
Более подробно об этом ниже. В целом, необходимо отметить, что Великобритания, подобно Германии и Австро-Венгрии, наиболее развитую агентурную сеть создавала в приграничных районах России, поэтому глубинные ее районы, британская и германская разведки начали изучать сравнительно поздно, используя легальные поездки своих офицеров.
8

Наиболее активно военную разведку в Сибири и на Дальнем Востоке вели японцы. Планы похода в Сибирь зародились в японских военных кругах еще в 70-е гг. XIX века. Генерал Кирино Тосиаки самоуверенно заявлял, что "в военном отношении Россия не представляет собой ничего серьезного. С одним батальоном можно дойти до Петербурга"{40}. А между тем никто из японских военных не знал, что представляет собой Сибирь на самом деле. Поэтому в целях разведки использовали поездки японских дипломатов, студентов, обучавшихся в Петербурге, торговцев и т. д.

В 1878 г. полномочный посланник в Петербурге Эномото Такэаки отправился из русской столицы на родину через Сибирь. Во время путешествия он изучал рельеф местности, дислокацию войск, их моральное состояние. Все наблюдения посланник заносил в дорожные дневники. Так легко собрать нужную информацию оказалось возможно лишь благодаря дружелюбному отношению русского правительства к дипломату "молодой" державы. Петербург предписал сибирским губернаторам и армейским начальникам оказывать японцам всемерную помощь.

Особенно результативной была экспедиция японского военного атташе подполковника Фукусима. В 1893 году он проехал верхом всю Сибирь. Главной целью его путешествия был военный шпионаж, однако, русские власти видели в офицере только любознательного путешественника. Поэтому в Томске, Иркутске и других городах его ждал радушный прием и сменные лошади. На родине подполковника встречали как национального героя, а его секретный отчет был использован японским Генштабом при подготовке войны с Россией{41}.

Информация, собранная японской разведкой о Сибири, была обширной и разносторонней. В 1893 году японский Генштаб издал справочник "Топография Сибири" ("Сибирь Тиси"). Наряду с описанием природы, населения, промышленности, в книге содержались сведения о войсках, размещенных в Сибири{42}.

Многовековой опыт "внутренней" разведки позволил японцам в конце ХIX нач. ХХ вв. сравнительно быстро создать разветвленную агентуру на Дальнем Востоке и в Сибири. Агентам легко было затеряться в массе японских и китайских эмигрантов. По официальным данным, в 1897 году в одной только Приморской области на 233,300 человек населения приходилось 45,916 иностранцев (китайцев, корейцев, японцев).
 
В Южно-Уссурийском округе проживало к этому времени 1529 японцев, во Владивостоке - 1,250. Масштабы наплыва эмигрантов были внушительны. Общее число иностранцев, пересекших дальневосточные границы и осевших в России с 1900 по 1904 годы составило 167,747 чел.{43}. К началу 1904 г., по сведениям жандармских органов, в России действовало около 500 агентов японской разведки{44}.

Накануне войны с Россией японские офицеры под всевозможными предлогами совершали "инспекционные" поездки по Сибири. Поэтому, быть может, заявление начальника армейского информационного отдела генерала Фукусима о том, что перед войной японцы знали царскую Россию в военно-мобилизационном отношении лучше, чем сами русские, имело под собой основание{45}.
 
9

Сразу после окончания войны японцы постарались расширить свое проникновение на русский Дальний Восток и в Сибирь. Этому способствовали усилия японской дипломатии, включавшей в тексты договоров с Россией статьи, согласно которым была максимально упрощена процедура оформления документов на право проживания в России.

В августе 1906 г., серьезные возражения русской стороны во время переговоров о рыболовной конвенции вызвали попытки японцев обеспечить своим рыбакам свободный доступ в любую точку тихоокеанского побережья России. Русские власти опасались усиления японского шпионажа под прикрытием рыболовства. Приамурский генерал-губернатор считал, что "в сущности каждый японский подданный является агентом своего правительства по собиранию необходимых последнему сведений"{46}.
 
По заключении конвенции доступ японцам был закрыт только в 38 важных в оборонном отношении бухт и заливов русского побережья. Но и здесь японцы сумели обойти конвенционные запреты. Дело в том, что в Японии морское рыболовство представляло собой давно сложившуюся мощную отрасль экономики. Русский же рыболовный промысел на Дальнем Востоке находился только в зачаточном состоянии. Конкурировать с японцами русские рыбаки не могли. Поэтому японцы не жалели средств на приобретение прав промысла у русских берегов.
 
В 1907 году из 90 рыболовных участков, сданных в аренду, только 5 достались русским. В 1910 году 22 участка арендовали русские и 127 - японцы, в 1913, соответственно, 19 и 185. Многие участки, формально сданные в аренду русским предпринимателям, на самом деле также принадлежали японцам. Так, одна японская компания сумела получить даже владивостокскую бухту, оформив право аренды на русских Подданных Верещагина и Кларка. У японских военных появилась возможность, маскируясь под рыбаков, неспеша изучить систему береговых укреплений Владивостока{47}.

По имевшимся на 1908 год в ГУГШ сведениям, все добытые японской разведкой материалы концентрировались в общем отделе Главного штаба Японии. Им руководил генерал-майор Ока. Офицеры отдела анализировали информацию. Непосредственно разведкой в России ведали 3 и 5 отделения Главного штаба, возглавляемые генералами Озава и Мацукава. В этих подразделениях несли службу 37 офицеров{48}. Аналитические и разведывательные отделения Главного штаба представляли собой лишь верхушку гигантского айсберга японской разведки.
 
Японские штабы вели разведку. используя сеть национальных общественных организаций, религиозных обществ и т. п. Японское правительство искусственно создавало и поддерживало систему замкнутых обществ-корпораций, объединявшую всех Подданных Японии в Китае, Корее и России. Во главе обществ, как правило, стоял офицер или государственный чиновник с широчайшими полномочиями. Он нес ответственность перед правительством за поведение и лояльность членов общества.
 
Накануне русско-японской войны во Владивостоке японцы образовали крупное объединение "Урадзиво Киорюминкай Косоку". Его устав и программу разработали дипломаты Каваками и Намура. Руководил обществом японский консул. Отделения "Урадзиво Киорюминкай" возникли в Приморской области и Восточной Сибири. Русские военные были убеждены, что возродившись после Портсмудского мира 1905 г., это общество стало "наиболее серьезным разведывательным учреждением японцев на Дальнем Востоке".
 
Японцы, объединенные обществом, "делаются сплоченной, организованной политической силой, всегда солидарной, ясно выражающей свои потребности и поддерживающей требования официальных японских представителей...". Связь между различными отделениями "Урадзиво Киорюминкай" поддерживали жрецы секты "Ниси Хонгандзи". Как выяснилось впоследствии, одним из жрецов был полковник Генштаба Хагино, назначенный в 1907 году военным агентом в Санкт-Петербурге{49}. По мнению русских военных "все тысячи японцев, живущих во Владивостоке и крае, входят в постоянную связь через общество с японским консулом"{50}.
 
10

Другой крупной организацией, действовавшей в Маньчжурии и Приморье, было японо-китайское общество "Тоадо Бункай". Общество возникло в 1898 году для "улучшения испорченных войной отношений между Китаем и Японией". Его руководители сразу же приступили к созданию школ японского языка для молодежи, начали издавать газеты. Часть школ находилась в ведении японского Генштаба. Молодые японцы после обучения и специальных тренировок в этих заведениях занимались разведкой в России и Китае. Так, в 1911 г. военный агент генерал-майор Самойлов сообщал ГУГШ, что воспитанники шанхайской школы "Тоадо Бункай" используются японской разведкой в качестве агентов. В школе 70 учеников-японцев; курс подготовки рассчитан на 3 года, затем лучшие воспитанники уезжают в Токио, где после дополнительных проверок поступают на службу в военную разведку. Остальные выполняют правительственные задания в Китае{51}.

В России эти общества действовали нелегально. Власти, естественно, знали о них, но не могли доказать факт их существования на территории империи, а следовательно, выдвинуть против организаторов обвинение в шпионаже. Помимо "Тоадо Бункай" и "Урадзиво Киорюминкай Косоку", на территории Российской империи существовали десятки мелких безымянных японских обществ. По мнению жандармов, "в каждом городе, где есть японцы, имеется местное японское общество, членами которого состоят все Подданные Японии, проживающие в данном городе". Членство в таком обществе для японца было не правом, а обязанностью. Попытка уклониться сразу влекла за собой вмешательство японского консула и, после принудительного возвращения на родину, суровое наказание{52}.

Все члены подобного "землячества" обязаны были регулярно делать взносы в общую кассу. В 1911 г. для японской колонии в Чите расклад был следующим: купцы выкладывали ежемесячно по 5 рублей, содержатели парикмахерских и прачечных - 3 рубля, публичные женщины - 50 копеек. Штаб Приамурского военного округа располагал сведениями о том, что все председатели местных обществ назначались японским Генштабом из чиновников, окончивших полный курс школы иностранных языков в Токио, где помимо русского языка они "изучали юридические дисциплины, необходимые для выполнения обязанностей консульской службы".

О степени вовлеченности в шпионаж членов японских колоний русские власти могли судить лишь по косвенным признакам. 15 октября 1907 года русский вице-консул в Маньчжурии доносил: "японское правительство придает огромное значение своей разведке... В последнее время объявлено, что все молодые люди, подлежащие призыву на действительную военную службу и проживающие в пределах Российской империи, освобождаются от воинской повинности... Оборотная сторона этого мероприятия та, что, освобождая своих Подданных от воинской службы, японское правительство намерено потребовать от них другой службы государству, делая из них шпионов"{53}.

Начальник жандармского полицейского управления Уссурийской железной дороги полковник Щербаков, ссылаясь на донесение своего "очень важного" агента, в октябре 1910 г., убеждал Департамент полиции в том, что 80% живущих в Приморье японцев "принадлежат к бывшим военным и почти все они ведут разведку, смотря по своим способностям и роду занятий"{54}.

Японская разведка также пыталась опереться на корейскую диаспору в России. Под эгидой Японии возникли корейские общества "Ильтинхой" и "Чжионсей". До 1907 года, по данным русских военных, Япония имела на континенте только один разведцентр, руководивший сбором информации в Азиатской России - консульство во Владивостоке. После потери Россией южной части КВЖД и раздела Маньчжурии на русскую и японскую сферы влияния, у японской разведки появилась возможность создать целую сеть новых центров, обеспечивавших управление агентурой в Приморье и Сибири с нейтральной территории.
 
11

При японском консульстве на станции Куанченцзы (на границе сфер влияния двух держав в Маньчжурии) действовало тайное разведывательное "бюро" под командованием подполковника Генштаба Морита. Официально он занимал должность начальника консульского конвоя. По наблюдениям агентов русского вице-консула, Морита "ежедневно получал десятки писем из Читы, Иркутска, Благовещенска и других городов Сибири и 53-Дальнего Востока"{55}. Русский вице-консул доносил чрезвычайному посланнику России в Пекине: "...разведывательное бюро в Куанченцзы заключает в себе сборный пункт всех сведений, присылаемых японскими разведчиками как из Северной Маньчжурии, так из Сибири и Приамурья"{56}.

Отделения центрального бюро были созданы в Мукдене, Харбине, Цицикаре, Гирине и других северокитайских городах. Для более глубокого изучения Сибири в военном отношении японский Генштаб сформировал специальный военно-исследовательский отдел при управлении Южно-Маньчжурской железной дороги. В отделе работало более 200 постоянных сотрудников, владевших китайским и русским языками{57}.

Японцев, по мнению ГУГШ, интересовали не только вопросы количества, качества вооружения русских войск, но и "настроение нижних чинов", отношение их к офицерам, образ жизни последних. Командование армейских частей в Восточной Сибири и Приморье относилось к японскому шпионажу как к неизбежному злу. С ним боролись как умели, но постоянно должны были исходить из предположения, что от японцев нельзя скрыть ни перемены в дислокации, ни во внутренней жизни войск. Штаб Приамурского военного округа так и докладывал в Петербург: " ... установлено, что близ береговых батарей, военных стрельбищ, при занятиях обучению сигнализации и т. п. непременно где-либо поблизости находится японский соглядатай"{58}.

В качестве одного из источников информации о деятельности иностранных разведок в России ГУГШ использовало прессу. Каждая заметка, появившаяся в крупных российских или зарубежных газетах, посвященная шпионажу, тщательно проверялась. Все лица, упомянутые в подобных публикациях, согласно правилам регистрации, установленным в 1909 году Особым делопроизводством ГУГШ, немедленно включались в число подозреваемых. В разведотделениях окружных штабов и ГУГШ на них заводили особые карточки. Карточки, составленные на основании газетных публикаций, всегда содержали "указание на источник", т. е. название печатного органа и "пояснительные даты".
 
Несмотря на то, что в угоду вкусам и настроениям публики газеты нередко печатали заведомо недостоверную информацию, ради минутной сенсации раздували ничтожные события до колоссальных размеров, ГУГШ серьезно относилось к любой информации и требовало того же от окружных штабов. Газетные публикации не подвергались предварительной военной цензуре в мирное время, а случайно оказавшиеся в распоряжении репортеров факты могли иметь большую ценность, хотя шанс получить таким путем важную информацию был невелик, военные все же стремились его не упустить.
 
12

В большинстве случаев газеты "шпионскими" публикациями преследовали лишь одну цель: привлечь внимание читателя, нисколько не заботясь о правдивости своих сообщений, раздувая до невероятности мифы о могуществе японской, германской и прочих разведок. Охотнее всего газеты эксплуатировали тему японской военной угрозы и японского шпионажа, 25 января 1908 года в газете "Новое время" была опубликована статья "Письма из Японии". На следующий день та же газета напечатала заметку "В бывшем Порт-Артуре". Авторы запугивали читателя невероятным размахом подготовки японцев к новой войне с Россией.

В "Письмах из Японии", в частности, говорилось: "... русский язык считается теперь обязательным предметом в 16 средних учебных заведениях (Японии - Н.Г.), так что через каких-нибудь 10 лет японское правительство можно будет поздравить с кадрами хорошо подготовленных разведчиков, которые, вероятно, займутся своим делом в Иркутске, Томске и по всему Алтаю". ГУГШ запросило военного агента в Японии о степени достоверности этой информации.
 
26 февраля пришел ответ: "Доношу, что обе статьи представляют собой сплошной вымысел"{59}. На самом деле, русский язык в Японии преподавался только ученикам Токийской школы иностранных языков, в частной школе Амурского общества, где было всего 20 учащихся, в школе при православной Духовной миссии и в 3 военно-учебных заведениях. Ни в одном из военных училищ, как отметил агент, русский язык не сделан обязательным, как английский и другие европейские языки. Офицерам Военной академии русский преподавался лишь в том объеме, который позволил бы им читать и разбирать карту. Всего в японской армии насчитывалось не более 10-15 офицеров, способных говорить по-русски{60}.

Русский Генштаб, ознакомившись с этой информацией, больше к данной теме не возвращался, но и не сделал попытки каким-либо образом повлиять на общественное мнение, разуверить читающую публику. Вероятно, мифы были в этой области столь же выгодны военным, как и газетчикам. Одни таким образом увеличивали тираж, другие - поддерживали "патриотический" настрой публики.

В зависимости от характера русско-японских отношений, особенно в периоды обострения противоречий, на страницах газет вновь всплывали старые мифы с новыми "подробностями". 02 июля 1909 года петербургская газета "Свет" заявила, что японцы усердно изучают русский язык, а их военное министерство заказало в России "значительное количество экземпляров "Толкового словаря русского языка" В. Даля и намеревается снабдить ими все полковые библиотеки"{61}.

Обычно, новые "подробности" о японском шпионаже публиковали разом несколько газет, перепечатывая друг у друга одну и ту же информацию. Петербургская "Газета для всех" 4 марта 1911 года опубликовала статью "Узаконенное шпионство" о происках японской разведки, 10 марта в "Московских ведомостях" появилась статья "Шпионство в Сибири", а 18 марта та же статья была опубликована в столичной газете "Русское знамя"{62}.

Кампания в прессе всякий раз ненадолго стихала за исчерпанием сюжетов или политической актуальности шпионской темы, затем очередная волна шпиономании вновь накатывала с газетных страниц на российского обывателя, будоража его фантазию и сея иллюзии полной беззащитности перед вездесущими самураями.
 
13

В общих чертах организация иностранными государствами агентурной разведки в России строилась по единому принципу, или, как заключило ГУГШ, является почти тождественной{63}.

Роль координирующих центров, как правило, выполняли Генштабы или специальные отделения военных министерств. Для государств, территориально соприкасавшихся с Россией, следующими по значению разведывательными органами были штабы пограничных соединений. Непосредственно на территории России сбором сведений занимались военные агенты, сотрудники посольств и консульств. Последние, не мнению ГУГШ, "сосредоточивали и объединяли местную военно-разведывательную деятельность"{64}. Названные органы имели своих резидентов-нелегалов, которые с помощью собственной агентурной сети собирали необходимую центру информацию.

Пестрый в этническом плане состав населения приграничных районов России значительно облегчал работу иностранным разведкам. Они ловко использовали ошибки царизма во внутриполитической сфере. ГУГШ констатировало: "Положение России ухудшается тем, что ваше пограничное население... по своей замкнутости и враждебности к нам дает целые гнезда, в которых находят укрытие иностранные шпионы"{65}.
 
Штаб Виленского военного округа сравнивал пограничное население Восточной Пруссии и России: "... в Германии очень культурное, с высоко развитым общественным чувством патриотизма однородное в племенном отношении,... в нашей пограничной полосе - почти исключительно инородческое, со слабо развитым чувством патриотизма население, считающее среди себя, вероятно, немалое количество членов различных революционных организаций".
 
Все это, заключали военные, "в высшей степени облегчает ведение тайной разведки германцами у нас, чем они и пользуются в широких размерах...". Штаб Виленского округа считал, что в этих условиях искоренить "массовое шпионство" нельзя. Поэтому военные предлагали жандармам" не тратить много сил на германских и австрийских Подданных , а лишь внимательно следить за ними, пользуясь "исключительно теми сведениями, которые дает полиция"{66}.

На Дальнем Востоке, наоборот, русские власти получили реальный шанс отнять у разведки Японии возможность использования приграничного, прежде всего - корейского, населения. Властям следовало устранить влияние японских общественных и государственных структур на корейские общины. Для этого были все предпосылки. Под давлением японского засилья и прогрессирующей нищеты, в начале XX века из Кореи в Приморье хлынули потоки эмигрантов.
 
Особенно приток беженцев увеличился после аннексии Кореи с Японией. В среде беженцев большим влиянием пользовалась общественная организация "Кунминхве" ("Кукыин-хой" в жандармских документах) - "Корейское национальное общество". Оно ставило перед собой экономические, культурно-просветительные цели, а главное - сплачивало корейцев на платформе антияпонской борьбы. Но русские власти своевременно не поставили под свой контроль работу общества. Этим воспользовались американские и японские эмиссары, сумевшие навязать свои интересы части руководства "Кунминхве" и общество стало вести уже антирусскую пропаганду.
 
Только жандармы смогли привлечь некоторую часть членов общества к контрразведывательной работе. Корейцы по заданию полиции вели наблюдение за японскими офицерами и дипломатами, самостоятельно выслеживали и уничтожали японских разведчиков. Так, в Чите группой корейских эмигрантов были захвачены и казнены двое связных из японского разведцентра в Куанченцзы{67}.
 
Японской агентуре, частично также состоявшей из корейцев, власти могли бы противопоставить группы корейских партизан, но убийство корейцами в Харбине видного японского политика Ито Хиробуми повлекло за собой высылку из Приморья наиболее непримиримых членов корейских боевых группировок. Петербург не хотел портить отношения с Токио. Зато жандармы лишились ценных агентов.
 
14
 
Осенью 1910 года начальник жандармского управления полковник Щербаков докладывал в штаб Корпуса жандармов: "вести контрразведку теперь почти невозможно. Корейцы напуганы арестами..., боятся следить за японцами"{68}. Немедленно японцы развернули кампанию по привлечению симпатий русскоподданных корейцев. Чтобы объединить корейцев, живущих в Уссурийском крае, вокруг идеи преданности микадо, было создано общество "Чжионсей". Для покрытия расходов на организацию японскому консулу Начатаки правительством были выделены 20 тыс. иен.

Царская администрация равнодушно взирала на происходящее, и только полковник Щербатов не унимался, доказывая, что "мы все делаем на руку японцам..., а те не остановятся, пока своими умными и решительными мерами не создадут из корейцев авангард своей армии"{69}.

В итоге, как на западной, так и на дальневосточной границе российские власти не могли рассчитывать на лояльность населения приграничных районов. Исходя из анализа выявленных целей иностранных спецслужб, в 1907-1911 гг., русский Генштаб полагал, что все их внимание сконцентрировано на приграничных военных округах, где главным объектом изучения стали "военно-материальные" средства империи.
 
Насколько можно судить по архивным документам, русские военные не выделяли, а точнее - игнорировали определенную специфику в комплексах целей различных иностранных разведок на территории России. Авторитетная комиссия из представителей ГУГШ, МВД и Морского Генштаба в декабре 1908 года пришла к заключению, что "самой плодотворной ареной всех многочисленных иностранных разведчиков являются важнейшие в военном отношении пункты, а главной целью их деятельности - важнейшие в этих пунктах военные учреждения: штабы, адмиралтейства, военно-окружные штабы с их типографиями, интендантские, артиллерийские и инженерные управления..."{70}.

Итак, в период 1907-1911 гг. ГУГШ установило, что большинство европейских государств уже сформировало в рамках военных ведомств постоянно действующие разведывательные органы. Наиболее мощные британская, германская и австро-венгерская разведки, наряду со спецслужбами Японии, представляли серьезную угрозу безопасности России.

Содержание

Шпиёны

 
www.pseudology.org